Спин-офф/приквел "Черного сердца".
***
Последние несколько месяцев каждое утро было похоже на предыдущее, как две капли воды: умыться, тщательно подобрать одежду, уложить волосы в продуманном беспорядке, дождаться нужную маршрутку... вот он.
Забравшись в четырехколесную развалину, я упал на свободное сиденье рядом с названным братом и тряхнул головой, скидывая отросшую челку на глаза. Вот он. Сидит прямо напротив меня, в своих бессменных черных очках-авиаторах, бывших модными чуть ли не полвека назад, они ему очень идут. Интересно, какие у него глаза? Он всегда в очках, даже в непогоду, как будто прячется от мира. Серо-русые волосы сегодня схвачены в хвост, а звуки уже отжившего свое тяжелого рока из его наушников долетают даже до меня.
Я не знаю его. Когда я захожу в маршрутку, он уже здесь, каждое утро. Он выходит раньше меня. Понятия не имею, куда и откуда он едет, о чем думает, на что смотрит сквозь непроглядно-черные стекла очков.
Я знаю его. У него тихий голос. Он слушает умирающую музыку и всегда уступает место женщинам, детям и старикам. У него на запястье цветная татуировка, узор из цветка розы, и широкий черненый перстень на безымянном пальце. Губы вечно обветрены, а над поясом потертых джинсов на боку есть тонкий, едва заметный шрам, и сильное тело, и рельефные мышцы на животе, едва выглядывающем из-под задравшейся футболки, когда он держится за верхний поручень, и кто-то по телефону называет его по имени, Марк...
Четыре месяца моей невозможной, молчаливой влюбленности.
***
Одернуть футболку, собрать волосы в хвост. Куртка, плеер, очки. Остановка, сигарета, маршрутка. Через три остановки... он.
Он яркий. Выделяется из толпы. Не женственный, но тонкий, гибкий, глаза кошачьи - раскосый разрез, яркая зелень радужки, пушистые ресницы, черные, как и растрепанные волосы. Узкая белая рубашка, загорелая кожа, просвечивающая через тонкую ткань, длинные пальцы. Он всегда едет с блондином. Друг? Брат? Точно не любовник.
Блондин зовет его Мау.
Пока он разглядывает меня сквозь челку, я сквозь очки считаю его пирсинг. Три в левом ухе, четыре в правом. Индастриал в правом. В языке на пирсинге черный камушек. В губе тонкое колечко. Поцеловать бы эти губы, теплые и, наверняка, терпкие от тонких сигарет, которые он курит на остановке, прихватить за колечко, коснуться языком пирсинга в его языке, едва ощутимо прикусить за подбородок, провести кончиками пальцев по тонкой шее...
Остановка. Смотрю на то, как он уходит.
***
Сегодня особый день. Последний день учебы, а значит, больше не нужно будет ехать на маршрутках, и значит, я больше не увижу Марка. Сигарета на остановке отдает неприятной горечью. Вталкиваюсь в нутро забитого автобуса, продвигаюсь назад. Здесь.
У него уставший вид. Волосы, свободно распущенные, ложатся на плечи, и кажется, что сегодня они серо-стальные, совершенно без оттенка. Люди толкаются, вынуждая меня передвинуться, и я стою так близко к нему, что хочется протянуть руку и прикоснуться, почувствовать пальцами грубую кожу куртки, тонкую ткань футболки, тепло его тела, снять очки и посмотреть, какого цвета его глаза. Почему-то это кажется мне важным.
Маршрутка подпрыгивает на кочке, кто-то толкает меня и я, пытаясь удержаться, хватаюсь рукой за его куртку на груди, сжимаю в кулак, утыкаюсь в него лицом. Забываю, как дышать. Надо отстраниться, пробормотать извинения, но мне слишком... уютно здесь, и его рука неторопливо скользит по моей спине, притягивает ближе, и он стоит, обнимая меня одной рукой, а я вдыхаю запах его кожи, держа голову у него на груди. Все это так, как должно быть, и настолько естественно, как будто мы вместе много лет, и никто не произносит ни слова.
Он улыбается уголками губ, глядя в окно.
***
Барная стойка, работа, круговерь людей, шейкер, коктейли, попытки перекричать музыку. Все вокруг серое. Так бывает, когда ждешь чего-то и не способен думать ни о чем другом, делаешь все автоматически, по привычке, выработанной годами. Время тянется медленно, я постоянно смотрю на часы: двенадцать, половина первого, без двадцати, без десяти, без пяти... час ночи. Короткий разговор с другим барменом: прикроешь? Прикрою, усмехается он.
У меня другие планы. Работа не убежит.
Поездка в другой конец города. Двери клуба, который не для всех. Танцпол, круговерть людей, барная стойка... он. В обтягивающей майке и широких штанах, тонкий и красивый, и кошачьи глаза подведены черным. Он и движется как кошка, грациозно, текуче, завораживающе, манит к себе, подпускает так близко и... ускользает. Танцуя, касается обнаженным плечом, улыбается, прижимается ко мне спиной возле бара, позволяя себя обнять. Кажется, будто запахи клуба не липнут к нему, от него пахнет цитрусами и срезанной травой, и пряный привкус его губ кружит голову, когда мы под утро целуемся у двери его подъезда - жадно, торопливо, не в силах расстаться до следующей встречи.
***
Институт. Бесконечное множество лиц, незнакомых лиц. Люди, которых ты не знаешь, с которыми сталкиваешься в коридорах и не запоминаешь. Белые халаты, учебники, формулы, латынь. Мне кажется, я попал в место, где меня не должно быть. Я выбиваюсь из этой толпы, как белая ворона.
Вечер. Работа. Бессмысленные, автоматически выполняемые действия: улыбнуться, как робот, записать заказ, принести, унести, забрать чаевые... бесконечный круговорот одного и того же. Дожить до ночи, бросить в прачечной фартук, - плевать, уберу завтра, - улица, автобус, клуб... он.
Здесь я чувствую себя живым. Всего час до последней маршрутки и до открытия клуба. Всего час, чтобы зарываться пальцами в серые волосы, обнимать ногами, сидя на барной стойке, шептать на ухо, как прошел день, прикасаться губами к коже. Всего один час за неделю, и даже не наедине, а потом я еду домой, а он остается работать до утра... как это мало, когда нужно столько всего сказать.
***
Третий месяц рядом с ним подходит к концу. Рядом?..
Он сменил работу, и все же занят с утра до ночи, а я с ночи до утра. Редкие встречи, когда он на час-другой заходит ко мне на работу, когда я жду его по утрам у подъезда, чтобы вместе пройти до его института. Редкие совпадающие выходные, один на пару недель, когда сил хватает только на то, чтобы лечь на полу его съемной квартиры и тихо разговаривать, пока вечный недосып не пересилит и глаза не закроются сами собой.
Время, которого хватает только на поцелуи и редкие телефонные разговоры. Ощущение, будто все, что мы делаем, стремительно приближает нас к пропасти, от которой не будет обратного пути. И чувство, которое никогда не испытывал раньше, настолько сильное, что больше всего на свете боишься упустить его.
Кажется, что повседневность убивает любые зародившиеся чувства, не давая им развиваться. Я согласен ждать его. Ждать, пока он закончит учиться. Ждать, когда он будет готов лечь в мою постель. Ждать, пока он найдет на меня достаточно времени. Но я не согласен его терять.
***
Я теряю его.
Полгода редких коротких встреч, жадных поцелуев, когда хочется остаться наедине, чтобы никуда не надо было спешить, стягивать неторопливо одежду, ластиться и нежничать, касаться губами ключиц, живота, чувствовать кончиками пальцев твердые мышцы, перекатывающиеся под кожей и шептать сквозь поцелуи о том, что без него - не жить...
В клубе замечаю, как он смотрит на другого.
Другой танцует перед ним, как будто случайно. Прогибается в пояснице, бросает взгляды и сладкие улыбки, движется ближе, манит обещанием секса. Он не спешит, у него есть время. Время на флирт, на ласки. Время, которого нет у меня...
Он мой!
Рано утром вставать на учебу, потом на работу, дела по дому - плевать, плевать на все. Придумаю что-нибудь, не пойду никуда, неожиданно заболею - мало ли поводов может быть. Он мой. Я не отдам.
***
Меня... снимают на ночь?
Я разглядывал его, незаметно усмехаясь. Парень, танцующий передо мной, был красивым. Очень красивым. И недвусмысленно давал понять, что не против провести со мной сегодняшнюю ночь. И еще он загораживал Мау. Моего Мау, которого я собирался найти и увести отсюда, пока на его кошачьи глаза не клюнула половина клуба.
Он нашелся сам. Скользнул ко мне на колени, легкий и такой родной, стал ластиться - ненавязчиво, приятно, как умеет только он, прикоснулся губами к виску, зашептал, обжигая дыханием: уйдем отсюда, можно, я переночую у тебя...
Одернуть футболку, накинуть свою куртку на его плечи, прикурить одну на двоих сигарету. Такси, огни фонарей бросаются навстречу, подъезд, ключи. Он выходит из ванной, кутаясь в огромное полотенце, пока я курю у окна. Прижимается плечом. От него пахнет яблоками и чем-то неповторимым, присущим одному ему, и этот запах кружит голову, а мне остается только бездумно целовать любимые губы, касаться языком пирсинга в его языке, едва ощутимо прикусывать подбородок, ласкать пальцами тонкую кожу. Полотенце падает на пол, спальня, постель. Торопиться некуда. Долгие ласки, переполняющая нежность, взаимное, растущее желание, и он слегка выгибается, прижимаясь ко мне животом и пахом, жарко шепчет в ухо: ты первый, любимый, я тебе верю, я люблю тебя. Он отдается, полностью доверяя, без страха, двигается навстречу, и первый же тихий, долгий стон окончательно уносит остатки разума.
Торопиться некуда.
***
Пять лет рядом с ним. Ничего не поменялось.
Все та же нехватка времени. Короткие свидания, нежности, ревность, жадные поцелуи у подъезда, нежелание расставаться до следующей встречи, телефонные разговоры. Редкие ночевки, жаркие ласки, опоздания и прогулы на следующий день.
Я все так же боюсь его потерять.
Я все так же восхищаюсь им. Я знаю его. В нем та сила, которая не требует демонстрации, он спокойный и невозмутимый, нежный и властный. У него вечно обветренные губы и бессменные очки-авиаторы, и темно-серые глаза под непроглядно-черными стеклами. Он читает за ужином, все время отвлекаясь на книгу и забывая про еду, и часто просыпается по ночам от любого шума.
Пять лет моей невозможной, взаимной, тяжелой любви.
***
Та остановка, на которой он ждал маршрутку каждое утро. Его тонкие сигареты, мои крепкие. Плечо, касающееся моего плеча, сплетенные пальцы и почти физическое ощущение спокойствия, того спокойствия, когда любые слова оказываются лишними.
Он до сих пор яркий. Выделяется из толпы. Повзрослевший, но по-прежнему стройный, тонкий, гибкий, каким я увидел его в маршрутке пять лет назад. Он подводит черным свои кошачьи глаза и его руки покрыты татуировками-рукавами от кистей до плеч. Он лучший татуировщик города, и его работа стала позволять нам встречаться все чаще, но этого мало.
Сложно вспомнить, сколько раз отменялись встречи. Я устал. Устал от того, что его никогда нет рядом. Устал не знать, где он, ревновать и беспокоиться, устал от гудков в телефонной трубке. Он устал не меньше меня, я знаю. Повседневность по-прежнему пытается все разрушить.
Самое время что-то менять.
***
Ночью его волосы становятся серо-стального цвета. Они мягкие, их так приятно перебирать, пропуская сквозь пальцы, зарываясь в них лицом и руками, когда от нежности хочется сжать его до боли и не отпускать.
Сегодня он задумчивый. Слишком спокойный, как будто что-то решил и никто его не сумеет отговорить. Его голова на моей груди, пальцами едва ощутимо водит по бедру, вычерчивая сложные узоры. Я чувствую, что он собирается что-то сказать, и почему-то мне страшно. Я знаю, что он хочет сказать.
- Так не может дальше продолжаться.
Его голос спокоен, как всегда, а мое сердце забывает, как биться. Он прав. Не может. Я молчу, желая и боясь услышать продолжение.
- Я снял нам квартиру. Собирайся. Будешь жить со мной.