"На румынском фронте" - цикл исторических миниатюр
февраль, 1917
С выматывающим душу воем снова упал снаряд. Глаза бинокля забрызгало, и Николай решил пройтись. Ещё февраль, а здесь всё течёт: разве это зима? Он пытается ступать посередине траншеи, угадывая спрятавшиеся под жидкой грязью доски. Сапог погружается по щиколотку в коричневое месиво и неприятно хлюпает, освобождаясь.
Сразу же попался убитый. Никонов, из недавнего пополнения. Вроде спит, но так безнадёжно наклонена голова, жалобно неудобно подогнуты руки. Раны не видно, но грязь у ног – бурая. Оглушающий разрыв – комки падают на безразличное тело. Николай ждёт, когда вернётся слух, и идёт по натёкшей воде дальше.
Навстречу шлёпает фельдфебель Яремчук:
- Дозвольте обратиться, вашбродие.
- Слушаю.
- Каблукова ранило в руку. Дозвольте самому до санитаров дойти – текёт з повязки.
Сзади навытяжку стоит Каблуков – зубы сжаты, но бодрый.
- Пусть идёт («Дойдёт ли?»). Яремчук, там сзади убило Никонова.
- Понял, вашбродие. Позаботимся.
«Откуда он знает это: по-южному – «пазаботемося»? Наверное, в полевом госпитале слышал. О скольких мы каждый день «заботимся»?..
Снаряд прилетел без воя – видимо, лёгкий. И от всей души ухнулся рядом с троицей. Ударило по ушам, и в спину – как сапогом пнуло. Николай упал на колено и на руку, ударился о стенку траншеи, но удержался у края коричневой лужи.
- Проклятье! – заревел он, но перед солдатами не стал ругаться. Тут же вскочил, глянул на перепачканную шинель, вырвал из нагрудного кармана платок и стал с ожесточением оттирать грязь.
- Яремчук! Проследите за Каблуковым. Выполнять! – рявкнул Нетаев, всматриваясь в лица: не улыбаются ли?
- Есть, вашбродие, - ответил Яремчук с безмятежным лицом. Он был родом с Кубани, но не казак. Однако, какую-то природную казацкую смётку и обстоятельность перенял, что помогло ему довольно быстро дослужиться до фельдфебеля. Про таких говорят «себе на уме».
Каблукову трудно было реагировать на происходящее – боль утягивала всё его внимание. Он пригнулся вслед за Яремчуком, отряхнулся после взрыва, словно копируя, и теперь так же послушно готов был следовать дальше.
Передвигаясь по донышку траншеи, Николай успокоился и засунул перепачканный платок в карман. «Ерунда. Подумаешь – шинель…Главное, что обо мне не надо «заботиться»». Что-то томило его. Когда он смотрел в бинокль, у немцев всё было по-прежнему, но неосознанная мелочь засела в голове и тревожила. Это «что-то» гнало его к другой стороне траншеи, раскинутой, как руки, навстречу германским позициям. Там, с другой стороны, за немцами наблюдал штабс-капитан Воронин. Он был немного флегматичный, скупо расходующий эмоции, но по военной части – въедливый, и – отличный товарищ. Поручик Нетаев надеялся, что, если благополучно доберётся до Воронина, решение придёт само.
Николай приблизился к заботливо обустроенному местечку. Война давно приняла затяжной окопный вид, и на Румынском фронте мало чем отличалась от других фронтов. Эта всеобщая скучноватая опасность иногда преодолевалась заботой об «окопном комфорте». Земляные стенки здесь были не равномерно, но старательно укреплены досками. Бруствер также был подпёрт крашеной доской. Вся земля под ногами выстлана досками от поворота, из-за которого появился Николай, а для полного «блезира», для задушевной беседы стояли три небольших ящика – каждому из «хозяев», и, между ними, – ящик покрупнее, изображавший ломберный столик в «гостиной Анны Павловны Шерер». Но – увы! – всю эту красоту залило грязью и водой. С тыловой стороны траншеи, прикрытой кочками, притаилась большая глубокая лужа. Недавно угодивший в неё снаряд выплеснул изрядную часть пахнущей серой жижи в траншею.
«Гостиную» населяли три солдата, один из которых укреплял повреждённый снарядом заслон от лужи, а два других дружно перекидывали жидкую грязь наружу, предусмотрительно встав друг к дружке спинами. Все трое были страшно сосредоточены, и в пылу не обращали внимание на участившиеся выстрелы. Злодейка-лужа волновалась и покрывалась рябью от бросков испачканных хозяев, но, похоже, была искренне рада, что успела насолить по-крупному. Увидев поручика, солдаты вытянулись, опираясь на лопаты, как на винтовки «к ноге» и недружно крикнули: «Здравия желаю, вашбродь!..» Николай полюбовался на их небоевое тщание, кивнул и сказал: «Вольно!..» Лишь только он прошёл безопасное для себя расстояние, три молодца ещё старательней стали вычерпывать грязь и заделывать щели. У Николая потеплело: «Алиса в стране чудес»: Семёрка, Пятёрка и Двойка красят королевские розы!..»
Немного развеселившись, он подумал, как бы смеялась Дашенька, увидев такую картинку: заляпанные грязью солдаты, скребут по доскам и вышвыривают воду, наводя чистоту в самодельной комнатушке посреди поля грязи – от горизонта до деревни. «Господин поручик» вспоминал дивные черты любимого лица. Необыкновенную «лисичкину улыбку», красивые высокие брови, серые ясные глаза, притягательные губки и, конечно, - кудряшки на висках. Все Дашенькины волосы были прямые, но виски – в кудряшках, которые весело подрагивали, когда она заливалась смехом. От неё всегда пахло ландышем, но не ярко, по-весеннему, а как воспоминание, и это было трогательно и лирично. Сразу за ландышем вспоминалась тёплая мягкая щёчка – и поручик Нетаев таял…
Николай добрался до новой достопримечательности. Это было самодеятельное укрытие, напоминавшее землянку: через края траншеи были перекинуты сколоченные доски, которые изображали крышу. Под крышей была насыпана ровная утоптанная площадка, а по краям из ящиков даже были сколочены скамьи. Обычно здесь собирались во время обеда, потому что немцы были аккуратны, и не мешали противнику спокойно отобедать во время своей трапезы. Случалось это около двух дня и обозначалось прекращением случайных ружейных выстрелов, доносившихся с вражеской стороны. Для обеда было рано, но человек семь сидело здесь, поскольку артиллерийский обстрел усилился, и торчать у края окопов было небезопасно, а тут ещё было и почище.
- Здравия желаем, ваше благородие! – неожиданно дружно крикнули собравшиеся. Все подскочили, и некоторые стукнулись головой о крышу.
- Сидите, - ответил Нетаев и присел на полпути. – Вольно.