Кто это там, на пороге комнаты?.. Злой дух, или добрый ангел, явившийся мне с небес, чтобы забрать мою душу?.. Он стоит и смотрит в темноту: если это человек, то он меня ещё не увидел, но сейчас он нажмёт на кнопку включателя, вспыхнет яркая лампа и тогда он всё поймёт...
Интересно, как он среагирует?.. Бросится вон с перекошенным лицом или наклонится надо мной, вернее, над моим телом, чтобы взять ещё тёплую руку того, кто умер, и нащупать пульс?.. А как я сам относился к мёртвым, когда был живым, мог ходить, говорить, выполнять тысячу мелочей, которые под силу только живым?.. Подвинуть стул, сесть, взять ложку и набрать из тарелки супу – и затем с удивительной ловкостью, свойственной вообще живым, отправить её содержимое в рот... Это и многое другое я проделывал изо дня в день, долгие годы, на протяжении всей своей жизни, начиная с того возраста, когда я жил почти бессознательно и видел мир перевёрнутым. Это был не я, а пустое пространство мозга, которому предстояло потом заполниться тем, что собственно и есть я со своей индивидуальностью... Не есть, а был, меня ведь уже нет, я умер, а моя способность отмечать явления, происходящие после моей смерти, ещё ни о чём не говорит... Я мёртв...
Он в темноте подходит ко мне и дотрагивается до меня ногой:
– Подох, как собака!..
Да, я не ослышался! Он так и сказал: «Подох, как собака!»
Что это значит, чёрт возьми!?. И кто этот человек?..
– Я тебя ненавидел, ты был моим врагом, – говорит он...
Но в чём ты мой враг?.. И почему я БЫЛ ТВОИМ ВРАГОМ?..
– Ты сгниёшь и станешь землёй, – его издевательский тон вывел бы меня из себя, не будь я мёртв, но теперь всё иначе, я могу снести самые сильные выражения...
Носком ботинка он тычет мне в лицо, он удовлетворён...
– Скотина!.. Ты думал, что возвысился надо мной!.. Ты думал, что можешь не замечать меня и дальше, потому что я для тебя ничто, пустое место!.. А теперь сдох, как собака!.. А ты думал, что будешь жить вечно!?. Нет! Никому это не дано, даже тебе, вот ты и сгниёшь, тебя сожрут черви, они прогрызут насквозь твою поганую башку!.. Слышишь!?. Ты слышишь меня, чудовище!?.
Почему я чудовище?.. Не понимаю. Всё это очень странно. Приходит после смерти невесть кто и начинает отчитывать неизвестно за что!.. Удивительное дело! Хоть бы после смерти оставили в покое, так нет, воспользовался случаем, знает, что я не могу ему ответить, и оскорбляет – и это сходит ему, как видно, с рук. Статью, по которой бы судили за неуважительное отношение к покойнику, ещё не придумали, а жаль, право, очень жаль! Хотел бы я видеть, как его привлекут к ответственности!..
– Дрянь!.. Подлая, низкая душонка!.. Я видел тебя насквозь!..
Что я, стеклянный, чтобы меня видеть насквозь?..
– И я вижу сейчас тебя насквозь!.. Как тебе не нравятся мои слова!.. Не любишь правду, так выслушай всё, что я тебе хочу сказать, подлая тварь, мерзавец!..
Он ударил меня ногой, но мне-то уже всё равно, я не реагирую никаким образом, никакого чувства боли, никаких неудобств! А как бы я мучился, как бы я страдал, если бы был сейчас жив!.. Помню, как задевало моё самолюбие кем-нибудь вскользь брошенное в мой адрес слово, упрёк, незаслуженное оскорбление. Но такого ещё не приходилось выслушивать, только после смерти сподобился...
– Гнида!.. Трухлявый мертвец!.. Ты был мёртв и при жизни, а теперь обрёл своё под-линное состояние! Смерть – твоя стихия, а жизни ты был чужд, ты не понимал её, потому что был скотиной!.. Убить тебя мало!..
Да, вижу, что ты изрядное дерьмо! После смерти так ругать человека, да ещё незнакомого – на это способен только очень низкий, духовно обделённый субъект!..
– Что?!. Молчишь?!. Ну, молчи, молчи!.. Что ты мне можешь возразить!.. Я пришёл, чтобы судить тебя!.. Ты виновен и оправдания тебе нет! То, что ты умер и избежал наказания – лишь усугубляет твою вину!..
Он плюёт мне в лицо, поворачивается и уходит. Я испытываю чувство облегчения и благодарю судьбу за то, что я наконец умер. Как бы я перенёс все эти надругательства, будучи живым?!. Вернее всего, этот человек, так ненавидящий меня, побоялся бы наговорить столько непристойностей на мой счёт. Когда я был жив, он где-то прозябал рядом, а теперь и высунул голову, когда увидел, что меня нет и я всё стерплю!.. Однако, как порочна человеческая природа! Пока не протянешь ноги – и не узнаешь доподлинно во всей её низости – эту человеческую природу!..
Странный ему, право, сон приснился в послеобеденный час, больному человеку, ле-жащему у себя дома в постели. Будто он умер, но всё видит, слышит, не лишён способности мыслить – делать выводы, анализировать происходящее. Открыв глаза, он рассматривает стены комнаты, будто видит их впервые, всё его удивляет, озадачивает, всякая вещь и всякая подробность, какой-нибудь мелкий штрих в окружающей его обстановке, которого он и не замечал раньше, бросается в глаза – и он принимается изучать его под новым углом зрения... С кухни доносится приглушённый шум: с крана бежит вода, звенят посудой, разговаривают, – кто разговаривает?.. Он вслушивается и не может определить кому принадлежит голос, но, кажется, он где-то его слышал. Любопытно, кто бы это мог быть?.. Голос мужской, густой и басовитый, но какой-то визгливый на поворотах и как бы извиняющийся. Пойти, посмотреть одним глазком – кто бы это мог быть?..
Больной, преодолевая физическую слабость, отодвигает рукой одеяло и, напрягая одервеневшие мышцы, делает попытку встать. Сердце бьётся тяжело, словно старый человек ноги переставляет на своём последнем пути и финал не за горами. В висках стучит кровь, головокружение и тошнота, подступающая к горлу. Врач не велел ему вставать, но какое это теперь имеет значение, может быть, это его последняя возможность и завтра он не сможет сделать над собой даже этих усилий!..
Пижама в голубую полоску висит на нём, как на скелете, так он худ. В последнее время почти ничего не мог есть, вот только сегодня выпил стакан сладкого чаю с булочкой – и содержимое желудка переваривается, а не выходит наружу через рот, как до этого дня... Больной делает по комнате несколько шагов, идёт неслышно по ковру, устилающему пол, босиком, как когда-то. На мгновенье ему показалось, что в желудке что-то у него оборвалось и устремилось вверх, в область груди, к сердцу и выше. Он останавливается в нерешительности: не повернуть ли назад?.. Ничего, это сейчас пройдёт... Он дотрагивается рукой до груди и трёт её костлявыми пальцами, как бы делает массаж... Вот он у двери, открывает её, стараясь не производить заметных звуков, чтобы не услышали с кухни, идёт по коридору и останавливается у входа на кухню... и слышит:
– ...осталось немного, потерпите, дней пять или шесть... Потом будет беспамятство и смерть наступит сравнительно безболезненно, он даже ничего не узнает... Увы! Медицина тут бессильна!.. Судьба!.. Кому раньше, кому позже – никто этого не избежит...
Страшась чего-то, он поворачивает назад и уходит, как будто совершив предосудительный поступок или преступление. «Не хочу, не хочу!.. – думает он, добираясь до кровати и судорожно цепляясь трясущимися руками за одеяло. – Пять-шесть дней всего?.. Этого не может быть, этого нельзя допустить... Как же так?.. Что же это!?. Пять-шесть дней и – всё?.. и больше ничего?.. не верю!..» Больной ложится в постель, натягивает до самой головы одеяло и выпуклыми, немигающими глазами устремляется в пространство, в неведомую даль – она где-то далеко, за этими прочными стенами, но они не мешают ему видеть, он как бы прозрел...
– Я не умру, я не должен умереть!.. это невозможно!.. это вопиющая несправедливость!.. Это... это гнусно и… бесчеловечно!.. Это.. это...
Его голос надламывается, как сухая кость, изо рта вырывает не то хрип, не то сипение. Человек кажется самому себе страшен и нелеп. Вдруг ему делается безумно жаль себя, ожидающего смерть тут, в постели, покорно ждущего конца, который будет так кошмарен. Так одиноко ему, никому он не нужен, всеми оставлен. Они, те, все остальные во Вселенной – каждый из них думает лишь о себе!..
– Жена!.. Жена!!! – кричит он жалобным голосом, вкладывая в него всё отчаяние, всю боль и муку страдающего сердца. – Кто-нибудь, ради бога! Кто-нибудь есть или нет!?. Я, кажется, умираю, люди!!!
Наступившая вслед за этим тишина кажется ему бесконечной... И он один...
14 декабря 1984 г.