Артиллерийская пальба не стихла, но наоборот – усилилась, и этот грохот подгонял вестового. Иногда снаряды падали неподалёку, но редко: видно, немцы успели пристреляться и укладывали боезапас ближе к окопам. Немного задохнувшись, Трофимыч добежал до штабс-капитана Воронина, который и под огнём не сводил глаз с вражеских позиций. Воронин вправду обрадовался и даже улыбнулся, когда перепачканная рука протянула ему пакет от Налимова. Штабс-капитан читал, а канонада вдруг стала жидкой и совсем стихла. Аккуратисты-немцы собрались обедать и вежливо намекали русским, что надо разумно воспользоваться передышкой.
Природа тоже не отставала от событий: ветер стих и повалил снег, на глазах отбеливая грязные поля. От края деревни отделилась повозка, прикрытая тентом и быстро начала приближаться к краю, где находились Воронин с Трофимычем. Это была полевая кухня.
Штабс-капитан обернулся к Трофимычу:
- Давай-ка, герой Синельников, перекуси у нас, а потом переберёшься к господину поручику. Заодно коротко передашь распоряжение полковника - там больше ожидания, чем действия.
Трофимыч не стал искать укрытия от снега, а просто нашёл в траншее уступ посуше и прислонился спиной в удобной щели. Каша с мясом согревала, и настроение было тихое и дремотное. Торчали, выставленные снопом, винтовки; на плечи и в окопные лужи ложился снег. Воронин осторожно выглянул. Всё поле было уже белым, и вражеские позиции казались невоенными - по-рождественски белыми.
Надо идти, чтобы успеть «пока не началось». Трофимыч получил указания от штабс-капитана и двинулся на другую сторону траншеи - передать поручику Нетаеву. Он шёл, поглядывая на заснеженные края траншеи, хлюпая сапогами, как когда-то это делал поручик, отмечая на ходу куривших или дремавших солдат, впавших в снежное молчание. Быстро идти не получалось: грязь хватала за ноги и тащила в воду. Усталость повисла за плечами отмерянными вёрстами и даже – вкусной кашей, всё ещё согревавшей живот изнутри.
- Ваше благородие, штабс-капитан Воронин просили передать, что полковник Налимов приказал держаться на рубеже до прибытия своего адъютанта с особыми распоряжениями.
- Молодец, ефрейтор Синельников. Отлично всё выполнил, - Николай, конечно же, был рад больше Воронина, хотя вести его не веселили. Опоздай адъютант на мгновение и – пойдёт наперекосяк: сколько таких случаев знает боевая обстановка! Надежда только на то, что немцы пока не владеют инициативой.
Как ответ на нетаевские мысли загрохотали немецкие пушки: пуще прежнего и злее. Но и Семицветов не только пообедал, но и батарею привёл в чувство.
На чужой стороне с первых выстрелов снесло одинокий сарайчик и давно уже разбитую германскую вышку для наблюдения. Кроме пряток, ничего нельзя было сделать: весь личный состав Нетаева укрылся в траншейных щелях и молил Бога, чтобы снаряд не попал в его укрытие.
- Как это бессмысленно: сидеть и надеяться на случай, - думал Николай.
А Трофимыч отдыхал от беготни и, чтобы отвлечься, вспоминал, как Воронин потребовал, чтобы он съел добавку каши. Никто не высовывался, но все знали, что сейчас широкое белое поле пачкается чернильными пятнами взрывов, и эти смертоносные кляксы прыгают совсем рядом с русскими траншеями.
И вдруг германские пушки онемели. Капитан Семицветов продолжал что-то рушить у соседей-врагов, но те не отвечали.
- Вот и началось, - дружно подумали Николай и Трофимыч.