Трилогия Свет из ниоткуда. 1. Выходной

Любовь Бухаринова Биттнер
Фантастический рассказ с элементами бытового переплетения обстоятельств

Сколько же лет  я не отдыхала! Сегодня я проснулась утром с желанием непременно что-нибудь учудить, просто так. Иначе сегодняшний замечательный июльский день пройдет зря.
Придя на мою ежедневную работу в контору, сдала отчеты за прошедшие сутки. Сколько людей умерло, кому какие причины были умереть и какие накладные на кого были. Пока писала, заломило спину. Эх, до чего ж она у меня каждый день болит! Да и нервишки шалят. Едва ко мне сунулся какой-то наш служащий за подписью, отшила его так, что мало не показалось:
 - А ну иди пока жив-здоров отседова!
Да, работать Смертью не так-то уж и легко, милые мои. Э-эх, сколько тел человеческих, да и дел их проходит через рученьки мои! Вам, мои дорогие, наверное и не снилось.
А сегодня вот день особый. Такой бывает, наверное, раз в тысячу лет. Разозлившись на всех и вся, на свою больную спину, на почерк неразборчивый в ведомостях и накладных на народ, который должен сегодня покинуть бренную землю, я решила устроить себе выходной. Да-да, именно.
Вот для вас выходной – это обыкновенный день. Идете себе с работы в пятницу и уже представляете его, как проведете, что будете делать. А вот у Смерти выходных не бывает. Никогда. Трудновато, да что делать, работа у меня такая. Может быть, когда-нибудь и с вами свидимся на посту моем боевом. Да, это я точно говорю. Ко всем в гости заглядываю, и к вам черед настанет. Некоторые плачут, убегают, стремятся куда-то в другие миры попасть. Но от Смерти ни убежать, ни откупиться невозможно. Приходит разнарядочка на такого-то человека, раз, два, чик косой и все. Пишите письма мелким почерком. Это ведь даже не зона строгого режима. Это просто выключение человека, вот как вашего компьютера. А как включить обратно, его-то мы всегда можем, спросите вы. Можно, да. Вы в жизнь возвращаетесь в ваших детях. А по-другому, милые мои, нельзя уж.
Эх, да что ж это все я о работе да о работе. Трудоголик я, видимо. Вон и в гороскопе написано. Козерог я по знаку Зодиака. Первого января первого от сотворения мира года появилась. Еще и вас всех когда не было, и дедушки ваши еще по земле не топали, с сабельками картонными не резвились. Это я про детские годы предков ваших говорю, конечно же.
Итак, сегодня я взбунтовалась и решила устроить себе выходной день. Первый раз с выхода на такую замечательную должность. Посему оставила все в офисе – и косу, и одежду старую, и внешность пугающую. Взяла с собой только магию. И пошла в город.
Город Москва – так себе городок. На любителя. Пыльно, грязно. Народу опять же много. Тьфу. Захотелось мне в парк какой-нибудь прогуляться. А то и воздухом свеженьким не подышу.
И вот я иду по улицам города. Мужчины оборачиваются, один паренек даже телефончик попросил дать. Ну я и ответила – 666-66-66, хе-хе. А что, я пошутить очень даже люблю. Особо когда человеку война идет, а руководитель одной из сверхдержав застреливается. Пошутила я тогда ведь, в 45-то. Посоветовала сдаться мне лучше.
Подошла к витрине магазина. Ну и красота же! Это я про себя, а не про те шмотки ужасные, которые в ней вывешены. Я, оказывается, без личины пугающей неплохо сохранилась для такого возраста. Мне на вид всего-то семнадцать лет. Щеки – яблочки, глаза зеленые, раскосые, ноги от ушей, фигура просто блеск. А я-то, дура, уж и забыла, как выгляжу. Только вот одежда, обращаю внимание, подкачала – рванье какое-то. Пусть это модно сейчас, но не для меня. Захожу в лавчонку. Навстречу мне никто не выходит. Менеджеры практически спят за прилавком.
 - Эй, продавец! Кто обслужить может? – спрашиваю.
Девушка за прилавком продолжает раскладывать пасьянс на мониторе.
 - Продаве-ец! – еще раз протяжно напоминаю о своем существовании. Эх, не так запоет эта красавица, когда косу достану, думаю. И тут же вспоминаю – какая коса, у меня сегодня выходной. Душа снова начинает петь.
Девушка медленно выходит из-за стойки, и, оглядев меня презрительно, провозглашает приговор:
 - Мы тут только за у.е. обслуживаем. И цены у нас в евро. У вас таких денег нет. Посмотреть пришла, что ли? Тут не музей.
Блин, какие они все, людишки, мелочные. И хамят постоянно. Эх, не так еще запросишь, когда время придет. Сказки об исправлении и пути истинном рассказывать начнешь. Ну да ладно, чего я. Достаю из кармана пачечку ровных банкнот.
 - Хватит? – спрашиваю.
У девчонки округляются глаза. Она тянет руки к купюрам, но тут же вновь напускает на  себя вид. Теперь уже – услужливой собачки.
 - Чего изволите?
 - Чего-чего. Так бы сразу, дура. Прости, Господи… - шмыгаю носиком. – Найди мне что-нибудь стоящее из всего этого барахла. Да поживее  - у меня из-за тебя выходной пропадает.
Девушка уносится куда-то к стойкам и там шуршит платьями, костюмами, несет мне кучу всяких вещей и буквально заталкивает меня в примерочную.
Пока я надеваю первое платье, зеленое в белый горошек, с широким поясом, а-ля шестидесятые, слышу такой разговор:
 - Зашла вся в рванине… Говорю – по евро только обслуживаем. А она мне в нос – тысячных пачку. Сколько там – и не знаю. Миллион точно.
 - Да не гони?
 - Правда, правда. Вон, будет рассчитываться на кассе, посмотришь.
 - Так я тебе и поверила, вечно врешь. Посмотрю, посмотрю!
Посмотришь ты у меня, ага, думаю. Мне-то эти денежки из воздуха сделать – тьфу. А вот тебе на них всю жизнь корпеть придется. Ладно, и с тобой пошуткую сегодня. Я ж добрая.
Тем временем примеряю третье платьице. Оно словно создано для сегодняшнего дня – легкое, светло-голубое, цветом, как будто в прозрачной чистой водице растворили акварельную краску и взболтали. Вот такого цвета платьице. Простое, на легоньких тесемочках. Смотрю в зеркало – точно, как на меня шили.
 - Эй, мадам! Хватит болтать там, туфли какие-нибудь принесите! И сумочку какую-нибудь! – возвещаю из-за шторки. Выхожу на свет божий и вижу взопревшую от усилий продавщицу, нагруженную кучей коробок с обувью и пакетов с сумками.
  - Все, кидай сюда, - указываю гордым жестом английской королевы на ковер под моими ногами. Начинаю примерять. Всю жизнь думала, что у меня тридцать пятый размер ноги. Оказалось, аж целых тридцать семь стало. Растоптала ножки я вас, походи-ка столько ко всем людям…
Подходящими оказываются синие босоножки на высоченной шпильке. Они словно сотканы из невесомой паутинки, и на первый взгляд, еле-еле держатся на ноге. Но сидят как влитые и удобные… Слов нет, какие они удобные.
 - А теперь сумочка! – услужливо подносит мне один за другим ридикюльчики продавщица. – В этом сезоне модны клатчи. Вот, смотрите, - показывает мне она, - так это – клатч, а вот так, разворачиваете, и у вас в руках сумочка, куда можно положить все, что угодно. Вместительная! И с ремешками разными – этот, как хвостик, для клатча, чтобы в руке носить удобно было, а этот, длинненький – чтобы на плечо вешать.
И цвет подходит – она как платье, голубая, кажущаяся слегка выгоревшей. Была не была, один раз выходной себе устраиваю! Беру!
 - Ножницы есть? – спрашиваю. Аккуратно принесенными маникюрными приборами отстригаю ценники на платье, босоножках и сумке.
 - Это все? Тогда пойдемте на кассу, - слегка разочарованно говорит менеджер. Видать, расстроилась, что не скуплю у нее полмагазина. Ну ладно, чего там. Не я, а кто-нибудь другой, например, через два дня жена нового русского это сделает.
Девчонка старательно отбивает чек.
 - Мне не надо, - говорю.
 - Как – не надо?! Это ж все очень дорого, - в глазах у нее вижу недоумение. Наверное, тут так принято. А все ж она может быть хорошим человеком.
Отдаю пачку денег. Пока она отсчитывает нужную сумму, читаю на бейджике надпись – "Катя". Какой-то липовый бейдж. Девушку зовут Анжела. Мне-то это чего стоит узнать – она у меня в списках есть тоже, через пятьдесят лет от инсульта грохнется.
 - Катенька, - говорю, - или Анжела, как вас там, - менеджер бледнеет слегка, - сдачи не надо. Возьмите себе, у вас мама в Саратове скоро заболеет, деньги потребуются, сначала на лекарства, потом на операцию, а потом и место на кладбище дорого стоит. Вовремя пришлете ей таблетки, спасете, а потом и магазин свой откроете.
Катя-Анжела стоит с открытым ртом, а я медленно ухожу из магазина. Скучно там, как у нас в офисе. Все как-то пыльно, предсказуемо и неинтересно. Иду дышать свежим воздухом. В парк, в парк!
Еду в душной маршрутке ровно одну остановку. Не понравилось. И как там эти люди обычно ездят? На машинах, кажется. Ну вот, точно, вижу, как престарелая мадам, обливаясь потом, садится в такси. Следую ее примеру.
Подхожу к двенашке двухтысячного года выпуска, сделанной в Самаре и два раза битой. Таксист ее купил год назад, когда еще работал на заводе, а потом, как лишился работы, и стал заниматься частным извозом. Покупая, не знал о увечности машины, и о том, что в ней при столкновении лоб в лоб погиб ее прежний владелец. Ну ничего, скоро узнает. Через месяц сам на ней разобьется. Она уж моя старая знакомая, обещала еще одного клиента поставить. А пока кормить семью сгодится, да и мне проехать вот сегодня тоже.
 - Мне в парк, куда-нибудь, где и людей много, и свежего воздуха, - говорю.
 - Это мы запросто, - улыбается таксист небритой щекой. – А что не на работе? Всего только двенадцать часов дня еще ведь?
 - Блин, да выходной у меня сегодня, - улыбаюсь. – Да ну ее, работу, не волк, в лес не убежит.
 - Эт точно. Но лучше бы она была волком и съе..алась на х… - от души смеется мужик. Ох уж эти словечки мне. Порождение Ада.
Пока едем, открываю окно. Холодный ветерок обдувает мои разгоряченные щеки.
 - А это вы зря, - говорит таксопер. – У ласточки моей…
 - Температура скачет постоянно, - продолжаю я. – Вы поменяйте ей уж наконец тосол.
 - А вы откуда знаете?
Его удивлению нет предела. Он чуть не врезается на светофоре в зад автобусу и чуть не сворачивает в бок трамваю. Блин, надоело быть пророком. Что, людям, сложно что ли, самим предугадывать, что их ждут. У них же у каждого свое чутье есть, интуиция умным словом называется. Или соображалка, как говорят русские. Отвернувшись, закрываю стекло и едем дальше. За окном проносятся виды города. Вот кто-то, выпав из окна, случайным образом цепляется за балкон соседний и влезает обратно. Повезло тебе, человече, что у меня выходной  сегодня. Разнарядка была… Ну да ладно, потом приберу. Живи пока. Впереди – авария. Объезжаем. И этим сегодня повезло. Две машины – в хлам. Из тонированной четырки выпадывает молоденький мальчик. У него нет водительского удостоверения, он выпил лишнего ночью в клубе и вот поехал кататься с девочкой. Вот и она вылезает из груды металла. На обоих – ни единой царапины. Оба не верят своему счастью. А вот из машины, чуть более сохранившей внешний вид, огромного Хаммера, выскакивает им навстречу дядька лет сорока пяти. Сейчас пожалеете, что я вас не прибрала – родители обоих пять лет судиться будут, кого-то из них утюгом новый русский запытает и в итоге все же продадут квартиру за поступок мальчика. Мелочно, господи, как все мелочно кругом-то, а!
Вот и парк. Выхожу.
 - Эй, а деньги? – таксист на меня удивленно смотрит. Что-то я добрая сегодня.
 - На вот, не работай сегодня больше, дочке купи мороженого, но немного, а то ангину схватит и от неудачного вырезания гланд СПИД подхватит, - протягиваю я ему купюры. Мужик не верит своему счастью, разглядывает на свет американские купюры.
 - Спасибо, не забуду, чес слово… - бормочет он, и тут спохватывается. -  А звать-то тебя как, добродетельница ты моя, самаритяночка добрая?
Но мне уже как-то фиолетово на него, я иду в парк, не оглядываясь.
Тут и там расселись парочки. На лавочках, на траве. Кто с бутербродами в корзинах и чаем в термосах на пледах, а кто с пивом и чипсами. Все обнимаются, целуются. Сажусь в отдалении на одну из лавочек. Дышу наисвежайшим, единственным свежим в этом душном мегаполисе воздухом.
Вот она, великая сила, которая только и может спасти человечество. Любовь. Глупо, но времена проходят, все меняется, а любовь остается. Другие люди, другие даты, другой мир, а любовь – странная штука, право – все та же. Оглядываюсь по сторонам. Ну, не везде тут любовь, конечно. У одних, вторых, да и только. Этот вот, в кепочке, мечтает затащить в постель эту блондиночку в мини-юбочке. Заделает ей ребенка, а она избавится, да от неправильной операции и помрет в одночасье. Вон тот, усатый, женат давно, а все туда же, за девками бегает, как заяц. Ну ничего, кролик-производитель, вот застукают вас сегодня-то вечером, так узнаешь, чем кулак женушки родимой пахнет. да и та смазливая смоется, потому как ей ты врал, что не женат, и вообще ни-ни, застенчивый.
Какой все-таки пошлый мир окружает нас! Я смотрю на него сейчас с позиции простого человека и понимаю, что все в этом мире ужасающе быстро портиться. Нет простого людского понимания, желания помочь, все истинные ценности подменили купюрами, и, причем, желательно в евро или долларах. Умирает любовь – а это значит, скоро ни Рая, ни Ада не будет. Нечем питаться. И души у людей все гнилые насквозь. Вон, в кого пальцем ни ткни. Вот о чем мечты у этого? Пожрать почаще, да поспать послаще. А у этой – мужика побогаче охомутать, да развестись поудачнее, чтоб Порше его достался в дележке. Тьфу, срам. Смотреть противно. А где же мечты, где же истинные желания человеческие? Нет, определенно все ужасно. Все, что ни делается, делается не случайно, не зря я сегодня выгуляться решила, на людей посмотреть. Мир-то умирает. Пошлятина одна кругом. Пошло, о Боже, как все пошло…
 - Да, девушка, как вы правы, - услышала я внезапно голос рядом с собой. Повернулась и увидела парня в форме судебного пристава. В очках с золотой оправой. Не из Рая ли заглянул, чтобы спасти от меня кого? Так я на выходном. Умеешь читать мысли – так ответишь сейчас мне.
Парень молчал и задумчиво раскуривал сигарету.
 - А почему вы это сказали? – удивленно спросила я.
 - Услышал, как вы произнесли тираду про мужчин и женщин, и про то, как все пошло в этом мире. Я определенно с этим согласен, - ответил судебный пристав, сверкнув на солнце золотыми очками.  – Я, наверное, спрошу лишнего, если осведомлюсь, почему вы в дневной час именно здесь, в парке, сидите одна? Вы не на работе и не на учебе…
 - Просто у меня выходной. Впервые за долгие годы. Сижу всю жизнь в конторе, - словно оправдываясь перед этим юнцом, сказала я. И вдруг сама вспомнила – мне-то сейчас всего семнадцать на вид. Я его младше даже.
 - Долгие годы, - словно прочитав мои мысли, усмехнулся пристав, - видно, хорошо вас достали на работе. Сколько трудитесь? Месяц-два? Я вот сегодня впервые за десять лет на улицу прогуляться вышел. Сначала по привычке в форме вот на работу заглянул, а потом вспомнил, что сегодня у меня выходной. И завтра тоже. И вот сюда пришел.
 Я молчала. Что ответить, впервые в жизни не знала.
 - А как вас зовут? – спросила.
 - Нас не зовут, мы сами приходим, - рассмеялся пристав. Какая хорошая у него улыбка! И смех приятный. И сам весь какой-то теплый. У него свет изнутри идет. Такой всю жизнь идет легко, не напрягаясь, и умирает, тоже принимая это как должное. Много знает и много понимает. Я вроде всех знаю, как зовут, а тут чего-то растерялась даже. Запамятовала. - Игорь. Игорь Ребров. Старший судебный пристав центрального административного округа, - сказал он.
Я же сказала первое пришедшее на ум имя:
 - Наташа. Я менеджер старшего звена.
 - Ого! Такие юные и уже – старшего звена! – рассмеялся опять Игорь. – Ну и чем вы, менеджер, занимаетесь?
 - Да так, всякие заказы принимаю и исполняю, - смущенно сказала я. – Вроде как важная работа, без которой всей нашей большой организации не было.
 - Понятно. Принеси, подай, сам иди не мешай, да? – солнце отражалось в очках, как фонарь в тоннеле. – В большой фирме трудишься? Наверное, у частника?
 - Ну, можно сказать и так, - усмехнулась теперь и я. Надо ж, кого частником назвал. Знал бы ты, ой как удивился бы…  - А вы старшим как заделались? Вам же всего… тридцать?
 - Так ты еще и возраст на глаз умеешь определять? – подался вперед Игорь. – Ну вот, как-то так получилось. Учился, с семнадцати лет на службе, в армию сходил, а потом в этот курятник, где бабы одни, попал. Я вот прокурором быть хотел, юридическое образование получал. А стал – отбиральщиком денег. Не люблю приставов, слишком они уж приставучие, - сказал грустно он.
 - Ладно, чего мы о работе, да о работе, - сказала я. – Право, что за традиция у людей – узнавать кто ты, откуда ты, чем занимаешься да у кого трудишься.
 - Да-да, вот не знали бы мы ничего друг о друге, было бы все гораздо проще, - засмеялся Игорь. – Звали бы друг друга – эй, ты, и нормально бы было.
Тут и я засмеялась. Отвлеклась от мыслей о работе, которую сегодня вместо меня делать некому.
 - Может, прогуляемся? – спросил он. Встал у скамеечки и в готовности подал мне руку.
 - С удовольствием, - сказала я.
А не такая я уж и высокая. Я шла рядом с Игорем и отмечала – он выше меня на добрую треть, несмотря на мои высоченные каблуки на синих босоножках. Ребров обладает замечательной спортивной фигурой, но не накачанный, как многие умершие от инсульта в спортзалах. Возможно, скоро пополнеет – вон у него от сидячей работы уж и рюкзачок растет. Только его из-за пиджака не видно.
 - Может, вспомним детство? Пошли на Орбите прокатимся? Я плачу! – гордо сказал пристав.
Ну-ну, вспомним. Я когда маленькой была, в игрушки играли деревянные, палицами звались. Твой прапрапрапрапрапрадед это время не застал. Платишь? Да у тебя в кармане вошь на аркане, государственный ты служащий! Ну да ладно, сейчас нарисуем. Сколько там надобно? Двести? Сейчас будет. А ты мне пока расскажи…
 - Что такое Орбита? – спрашиваю почти испуганно.
 - Блин, ну ты даешь! Тяжелое детство, приколоченные к полу деревянные игрушки? – смеется Игорь. – Это аттракцион такой, наподобие американских горок. Только по кругу колесо на воздухе летает. Сейчас сама все увидишь!
Мы садимся на аттракцион. Игорь уже купил два билета. И вот – самые незабываемые впечатления в моей жизни! Даже когда падаешь в Тартар, и то не так. Что-то тут намудрили конструкторы, мать их… Положительные эмоции распирают мне грудь и я радостно визжу, как семнадцатилетняя девчонка. Ну да, я же и есть семнадцатилетняя. Значит, мне так можно.
Поездка по кругу завершается. Мы сходим с аттракциона. Игорь подает мне руку. Ах-ах, как учтиво с вашей стороны!
 - А теперь пошли на колесо обозрения! – прошу я. Почему мне так хочется влезть в тесную кабинку с этим парнем?
 - Ну пошли, - его рука тянется в карман за деньгами. А они уже тут как тут – еще двести рублей берутся из ниоткуда, прежде чем рука Игоря успокоенно нашаривает их. Вскоре ассигнации становятся двумя розовыми бумажками из кассы.
Вот он какой, город Москва, сверху. Правда, видно не так далеко, всего только территорию парка, но все же. Вот он какой красивый.
На мою руку как бы невзначай ложится рука Игоря.
 - Спасибо, что показал мне Москву, - говорю.
 - Так ты еще и приезжая? Ну, спустимся, я тебе покажу Москву. Раньше, знаешь, игра такая была – покажи мне Москву надо спросить. Я тебя за уши вот так беру, - он показывает как, - и поднимаю. Вот тебе и Москва, столица СССР, - смеется. – Ну, вообще-то России уже.
Мы говорим обо всем и ни о чем, смеемся много. Игорь – он мне нравится как человек с каждой минутой больше. Нет, надо устраивать себе такие выходные чаще. Может быть, я с ним снова пересекусь. Встретимся, поболтаем.

Мы идем по улице. Вот скоро и то место, где я начала сегодняшний путь. Прогулка получилась неплохая. И тут я вспоминаю о работе. Надо будет посмотреть, когда Игорь у меня в списке будет. Не хочу, чтобы это скоро было. Ему еще жить и жить бы, лет так семьдесят еще.
 - Ну вот и пришли, - говорю. – Мне пора.
 - Да, пора, - грустно говорит он. – Как бы ни хотелось продлить этот день, он, как сигарета – тянешь и тянешь, но все равно когда-нибудь сигарета заканчивается и понимаешь, что она уже закончена и ее пора тушить. Ната, - обращает ко мне свой взгляд Игорь, - мы снова встретимся?
 - Есть два варианта – да и да, - говорю я. Он смеется. – Что ты смеешься? – возмущаюсь я. – Я могу взять себе снова выходной. Через недельку. Или – увидимся лет через семьдесят.
Он смеется еще больше и кружит меня в воздухе, подняв на руки. Я счастлива, как никогда.
 - Ну да, - указывает он на небо, - там-то мы все встретимся, рано или поздно. Я ж умру без тебя! Ты возвращайся поскорее! Давай ровно через неделю на этом самом месте? Я завтра выйду на работу, а выходной перенесу на шесть дней. И увидимся?
Он почти упрашивает. Какой глупый. Люди со мной не хотят видеться годами, а тут – такое. И главное, - я согласна.
 - Хорошо, давай, - киваю я. – Ровно через неделю, на это же самом месте.
Он смотрит в мои зеленые раскосые глаза, гладит веснушки на бледных незагорелых щеках, и вдруг целует меня. Это – мой первый за многие тысячелетия поцелуй. Наконец влажные губы Игоря отрываются от моих, и я, не в силах вырваться из его объятий, устремляясь в них вновь.
 - Где ж ты раньше была, а? – шепчет он. – Это судьба…
 Это судьба. Да, мы рано или поздно встретимся. Но ровно через неделю я сама сделаю себе выходной, найду тебя в любой точке города – и та сила, которая все же возродит планету, задышит с новой силой. Это судьба, Игорь. Я на себе испытываю то, о чем мечтают всю жизнь многие и не находят.
 - Мы увидимся ровно через неделю, - шепчу я и повторяю безрассудный порыв. – Это судьба…

Мы прощаемся, как будто навсегда. Но я знаю несколько волшебных цифр его телефона, знаю, где он будет через час, знаю, что он придет на эту улицу ровно через неделю и будет ждать, пока я наконец не появлюсь – в синем платьице и синим модным клатчем. Мы снова отправимся гулять по городу. А пока я быстро целую его на прощание и ухожу в подъезд, чтобы ровно через секунду вновь в обличие грозной старухи продолжить исполнять свою работу.