«- Лешка! Ты ли это? … Да не стой же ты там, заходи! ... Господи, сколько ж это лет мы не виделись? … Да нет, ты совсем не изменился… Лешка! Ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть». Так меня встретил Витя, лучший друг детства.
Когда-то я приезжал сюда каждое лето. У моих деда и бабушки был здесь свой дом, небольшой, двухэтажный, не далеко от моря. С началом летних каникул родители сажали меня на поезд Москва-Севастополь, и уже на следующий день здесь на вокзале меня встречал мой дед. Машины у него никогда не было, а потому мы добирались до дома на скрипящем и душном городском автобусе, зажатые в ароматы спелых фруктов, только что купленных на привокзальном рынке. Мне никогда не представлялось возможным сосчитать количество блюд, которые бабушка готовила к моему приезду. Стол ломился от разнообразных вкусностей. Помню, даже с помощью лучшего друга, соседа Витьки, я не мог осилить всех изысков в первый день. Празднование моего приезда нередко растягивалось на целую неделю.
- Не ожидал тебя здесь увидеть. Дед твой умер, кажется, уже год назад.
- Ну да. Я не смог тогда собраться.
- А теперь приехал дом продавать?
- Да нет, зачем же. Дом на море - всегда удобно. Ремонтировать его надо и жить, хотя бы летом. Воспоминания из детства ведь еще живы.
- Сколько же лет прошло, а? Нам тогда было лет по двенадцать, когда ты последний раз приезжал.
- Почти десять уже, если не считать похорон бабушки. Тебя тогда здесь не было.
- Я в Киеве жил, учился.
- И потом обратно вернулся.
- С год уже как. Теперь вот в местной школе преподаю историю.
- Историю?
- Ну да. Это все дед твой, Василий Дмитрич. Он мне первые книги подарил, он же помогал к поступлению готовиться. Хороший был человек. Мы думали, тебя здесь больше не увидим. Город же редко кого отпускает.
- Ну, здесь же тоже город.
- Какое там! Курорт приморский, и только то. Киев, Москва – вот это города. Машины, квартиры, бизнесы всякие, роскошь. У тебя же отец всегда был человек состоятельный.
- Да только вот общего у меня с ним не так уж и много. И Москву я никогда не любил.
- Ты надолго?
- Недели на две, не больше. Разобраться что здесь и как, потом обратно. Может, еще в конце августа приеду, там видно будет.
- А ты помнишь, у нас тогда в детстве на улице жила одна девчонка, она еще нравилась тебе.
- Возможно. Которую еще мой дед в шутку нызывал Ассолью?
- Да, Надя.
- Помню. Она очень любила сказку Грина.
- У нас с ней свадьба через три недели.
- С Аcсолью? Как же это так вышло?
- Да кто знает! Росли по соседству, а вместе с тем, не очень то и дружили. Это ведь ты был влюблен в нее по уши, а она мне и не нравилась вовсе. Носилась со своими мечтами о принцах и парусах на горизонте, а в результате вот меня выбрала. Когда ты перестал приезжать, мне ведь общаться было не с кем. Вот твой дед и сдружил нас с Надей. Оказалось, что в голове у нее не только сказки. Он нас вместе к поступлению готовил, а потом мы вдвоем поступать в институт поехали: она на учителя литературы, я на историка. Учились, в Киеве жили вместе, так вот и сошлись. Теперь работаем бок о бок в одной школе.
- Ну, мои поздравления! Кто бы мог подумать, ты и Асcоль…
- Бывает...
Тогда в детстве, мне казалось, что я приезжал сюда ради деда и бабушки, ради их гостеприимного стола, и, конечно, лучшего друга Витьки. Но по прошествии времени я понял, что единственное, действительно влекшее меня сюда, и завораживавшее - было море.
Родители никогда не разделяли моего увлечения живописью. Отец считал рисование пустой забавой и «не мужским делом», а мать, вроде бы и не была против, но не видела в том ничего, кроме временного увлечения, не способного стать призванием. Еще в детстве, возможно, прислушавшись к их мнению, я перестал рисовать дома. Лишь когда приезжал сюда, я возвращался к кисточкам и карандашам, и изголодавшись, я погружался в рисование с головой. Мой дед, посвятивший жизнь эллинам и римлянам, кажется, понимал мою любовь к рисованию, и каждый раз к моему приезду он покупал мне свежие краски. Подрамники он делал из старых досок, а холсты мы грунтовали уже вместе.
Я любил рисовать море. Я сидел перед мольбертом, вдыхал теплый соленый запах моря, и обозревал глубокие голубые пространства погожих дней. Плотно позавтракав овсяной кашей с вареньем и захватив с собой свежеиспеченные пирожки, я рано с утра брал в руки мольберт, кисти, холст и краски, и шел рисовать море, то спускаясь на пляж, а то возвышаясь над ним с крутого обрыва. Чуть позже приходил и мой дед. Он садился возле и спокойно наблюдал за моей работой, раскуривая старую закопченую трубку. На обратном пути, уже вверх по улицам, дед всегда сам нес мою картину, радужно приветствуя каждого встречного и демонстрируя им свежий портрет моря. Он верил, что из меня мог бы получиться хороший художник, если бы я не бросил рисовать.
***
Мы договорились встретиться вечером в кафе на набережной. Я, Витя и Асcоль. Я купил маленький букетик цветов в центре города, и затем спустился к набережной. За прошедшие годы здесь все переменилось: вместо асфальта положили плитку, возвели высокие клумбы с цветущими кустарниками, расставили аккуратные лавочки. Раньше здесь толпились палатки продавцов фруктов и всевозможных самодельных сувениров, а теперь все убрали в небольшие магазины на первых этажах прилегающих к набережной домов. Здесь открылись многочисленные кафе, а ресторан «У моря» сменил название на «Якорный дом».
- Привет. Ты что, с цветами?
- А ты все еще романтик, Леша! Ну, здравствуй! Давно же мы не виделись.
- Привет, Надя.
- Надя... Витя до сих пор зовет меня Асcоль. Ты тоже, можешь звать меня Асcоль, если хочешь. Мне было бы приятно.
- Ты не перестала мечтать о парусах на горизонте?
- А должна была?
- Я думал, у вас скоро свадьба. Да и алые паруса, знаешь ли, уже слишком громоздки для нашего мира.
- А когда-то ты считал иначе. – заметил Витя, - Мы даже играли в "Каперн" - и вот вновь благородный Грей приплывает спасти Асcоль. Ты целыми днями кружил на своем велосипеде у ворот ее дома, как какой-нибудь Том Сойер, лишь бы привлечь внимание Ассоль.
- Да, было время.
- Может ты помнишь и первый поцелуй? – заставила меня раскраснеться Асcоль.
- Поцелуй? А ты мне ничего не рассказывал!
- Это ведь была тайна.
- Было последнее лето, когда ты к нам приезжал.
- И ты мне тоже никогда об этом не рассказывала! Ну, вы даете! А еще называются лучшие друзья. – Витька рассмеялся, - Может быть, я еще чего-то не знаю?!
- Клянусь, больше общих тайн у нас нет. – подытожил я.
- Ты еще рисуешь?
- Да нет, давно уже забросил. Не до того. И я ведь рисовал только море, а в Москве, где его найдешь?
- Мог бы чаще сюда приезжать.
- У родителей были другие планы. Они брали меня с собой за границу, хотели, чтобы я учил языки, увидел Европу. Было не до рисования.
- Жаль, ты ведь очень хорошо рисовал. Твой дед, когда ты перестал сюда приезжать, раздавал картины соседям. Моя мама взяла себе несколько картин, они ей нравились. А одна картина даже висит у нас в гостиной дома.
- Это, кстати, о секретах. – подметил Витя.
- И что за картина?
- Зайдешь в гости и увидишь. Не знал, что ты и так умеешь.
- У тебя действительно очень хорошо получалось. Да, Вить?
- Именно. Давайте и выпьем - за твой, Леша, забытый талант и за твои секреты. Аминь!
Море. Соленый запах причудливо смешивался с запахом свежих красок, совсем, как в далеком детстве. Не хватало только испеченных бабушкой пирожков и запаха дедовой трубки. Я снова писал море с обрыва, ведь на пляже было слишком много людей. Море, спокойное, степенное. Как раз таким я его люблю. Баиянские мотивы Амаду, парус лодки рыбака. Того, которого любит и ждет его богиня Иеманжи. Ему осталось лишь доплыть от берега до края залива. Не море Мелвилла, с привычной для человека борьбой за выживание. Море, похожее скорей на ребенка, который иногда шалит без меры. Древнее, порой не послушное, но очень доброе дитя - таким я рисовал море на холсте.
Я виделся с Витей и Асcоль еще несколько раз. Я согласился прийти к ним на ужин. Асcоль запекла вкуснейшую рыбу, фаршированную зеленью и лимоном. В их гостиной действительно висела моя картина, о написании которой я уже давно позабыл. Только теперь, увидев ее, я отчетливо вспомнил день, когда впервые в своей жизни я поцеловал девочку. Единственная картина, на которой я изобразил не море - портрет Асcоль.
Через две недели, как и собирался, я уехал обратно в Москву. Я не мог задержаться на свадьбу, но успел оставить небольшой подарок. Я занес его в день отъезда, и взял с них слово, что они не откроют его до торжества. Под плотную бумажную обертку я упаковал новый, сделанный мной накануне портрет моря. Поверх синих продольных линий воды на мачтах большой деревянной шхуны там развевались алые паруса для Ассоль.