*предощущения [а]
=================
Мысль выходит из оболочки и становится странным растением, нет, странным зверем, да, может быть, и зверем, таким, ещё разбегающимся, ещё не в прыжке, ещё нет зубов и когтей, нет боли, сжавшейся в комочек плоти, птички, норки, дрожащего меха, только холодок, сквознячок, волнующая дрожь слова, ещё нет любви, чувства, страха, болезни, холодная дрожь пальцев, вот, письма, листки, разбегающиеся вместе со слезами, вместе с почерком, вместе с радостью, со стихами, со словом "готов", с инициалами в конце, с расплывающимися строчками. "Да", - говорит зима, и ты берёшь её в руки, ты прижимаешь её стеклом ко лбу, ты целуешь локтями выщербленный подоконник, "да", "да", вот она уже и твоя, вся, до кончиков дома за углами окна, до уносящегося звука за поворотом, вся, улицей, не видимой отсюда, двумя прохожими в разные стороны, вся, до отёчных размякших дорожек поперёк через двор, концами куда? Ой, мы уже и не ждали, что будет зима, трава, прошлогодние листья, кучки мёртвого, живого, прошедшего, западного и восточного, ветреного и всерьёз, завернув за дюны, за новый порт, за невидимое море, вот оно, странное сплетение, веток, полосок неба, ниточек рек, горошин островов, иголок, шпилей, корабликов, что ещё? Два-три раза обнять с хрустом зиму, оттолкнуть, оттолкнуться, забыть, плыть по течению, смотри, сколько набилось песка в карманы,
сколько всякого, ключи, пеньковая верёвка (а?), пачка писем, две копейки, жетончик метро, слышишь, как гудит электричка? Ну вот, можно ещё протиснуться к выходу, можно попытаться разглядеть его лицо среди них, можно замахать рукой, вот он - садится в вагон, занимает место у окна, кепка, серое пальто, портфель, серые глаза черно-бурым мехом вовнутрь, всё, всё, что есть, всё, чем могу, всё, чем могу, господа, не побрезгуйте, не заставляйте ждать, унижаться, закрывать глаза, щуриться, плохо видно, свет, слишком яркий свет фар, туннель, эти визгливые звуки, станция, а там за угол, бежать, подыматься, спускаться, обгонять, мимо лотка с можжевеловыми чётками, деревянной посудой,подморозило, вечер, столько всего, развал, я могла бы дать взаймы, но меня нету, а потом опять за угол, и ещё темнее, горше, суше, скромнее и твёрже, без блеска в глазах, в затхлые подъезды, в гроты, в вечность, в неистощимость, в чёрно-белое, в грубо связанное, в домотканое, тёплое, с вышивкой по краю, под подушку с головой, душить, душить несказанное, недоговорённое, с губ неслетаемое, клеем конторским и губкой поролоновой, вскрытым письмом нечитаемым, половинкой таблетки, скрепкой, календарным листком и каплями в нос, духами, термосом, двумя зайцами. А, - говорит тебе мысль, - наябедничала, белую бумагу изрешетила пулями, а там и до первой крови недалеко, до невидимых витиеватых струек, сплетённых, как лоза, жёстких, тонких, со слезами винограда, с красными кровяными тельцами человеческой астрологии, с видом на север и на юг, на запад и на восток, вот она, человеческая безответственность, человеческая бескорыстность, бессонность, покалеченное крыло вечности, когда смотришь в полу-распахнутое окно и дождь, и снег, и ветер, и огни на перекрёстке, незасыпающем, непросыпающемся, с машинами, грязнобрюхими, грязнопузыми, светофоры с молоточками, сторожа ночные с колотушками, вот и приехали, ваша остановочка, всё, такси идёт в парк. С деревянной ложечкой, с чайной ложечкой. Да я смотрю, вы не узнаёте местности. А всё зима виновата, никуда не денешься, термос ещё не остыл, зверобой, липа, щепотка мяты, всё ещё растёт, дорастает до нужной высоты, цвета, красивости, запаха, пахнет летом, а всё это - чай. Не надо, не наливайте. Я довольствуюсь запахом, мороза, ветра, чая, встряхни мешочек с травами, рассыпь по столу, разложи чайные ложки, расставь чашки в шахматном порядке, тебе шах. Пойди вот этой высокой кружкой, отбей краешек у этой старой коричневой мулатки, упади и разбейся вдребезги, тебе пора. Это твой ход. Нужно что-то отдать, возместить ущерб, преградить ход войскам, выучить наизусть, выпить до дна, вытравить до пустоты. Пойми, не в кружках счастье. Жертвуй боевыми слонами и конницей. Удаляй себя с поля. Не жалей жёлтых фотографических карточек. Другой игры уже не будет. Выбивай потусторонний мяч. Отстреливайся, если сможешь, из рогатки. Она в правом кармане. А в левом мятные конфеты, слипшиеся с прозрачной твоей оболочкой. Вот и выключатель со скрюченными пальчиками проводов, подвальчик, куда ты боялся войти. Теперь всё возможно, ни одна ступенька не выдаст, ни одна тень не вспорхнёт со стены, ни одна кошка не перебежит дорожку, радуйся, ты невидим. Такой же молодой, зелёный, вечный, как папоротник, волшебный, лёгкий, как пух, курящийся, как фимиам. Вот оно, длинное, острое жало пустоты, твой придаток, с которым ты вынужден сосуществовать, летая над вечностью. Вот она, бородавка фонаря над каналом, которую так не хочется выводить. Вот они, оползни памяти, леденящие душу, айсберги одиночества, месиво, крошево, обломки единственной лодки. Сядь, приляг или взмой в свою вечность, в сон - это в последний раз, больше не предвидится. Улиточка мысли стала двигаться слишком быстро, слишком быстро гусеница стала превращаться в корпус танка, вот уже и крылья, и хвост, и рога, и копыта, и гнездо пулемёта, свитое кем-то поблизости в деревьях. Не останавливайся, иди дальше. Подвески города гремят, их всего раз, два, три и обчёлся, срезался трамвай на повороте, ухнул в Неву, раз, два, три и обчёлся кругов по воде, фонари, непарные танцоры белого вальса, пригласите меня, не пожалеете, ан нет, они в одиночку, путаясь в проводах, подворотнях, рекламах, афишах, скатываясь в рулоны по стенам, внутри стен, внутри домов. Ты попался. Мышеловка ещё прозрачна, как белая ночь, тонки прутики клетки линий, что-то ещё заносит в виде приманки по хладнокровной реке, но бестелесное уже поймано в сети, уже бьётся, схваченное монстроподобным вирусом, плотью, всё слабее сопротивление, всё тяжелее невесомое...
^2005