Васька

Моей милой маме и бабушке посвящается

1.Клавдия Никифоровна

Просыпаться с каждым утром становится труднее. Каждый день открываешь глаза и думаешь – Боже мой, еще один день жить! Как мне это надоело. И, знаете, под старость не так уж и хочется умирать. Каждый день начинаешь почитать за счастье.
Я задумывалась о смерти и смысле жизни еще желторотой девчонкой, птенцом, не понимающим вообще, кто он и чего ему на этой планете надо. Ну, вообще-то, в годы моей молодости людям было как-то не до поиска смысла жизни. Им отчего-то хотелось укрыться от войны, холода и голода. А мне казалось, что такие размышления и война идут рука об руку.
С детства меня считали не от мира сего. Слишком задумчивая, любила читать. В школе меня дразнили, со мной практически никто не дружил из-за того, что мне просто не нравились такие люди – грубые, неотесанные, думающие уже в тринадцать лет о том, как выпить лишнего, у кого чего украсть и кого бы поприжимать в уголке.
Росла я в деревне, бедной после разграбления в годы Великой отечественной войны. Из родителей у меня осталась только старенькая бабушка. Мать работала круглыми днями в колхозе, стараясь хоть немного заработать на горсть хлебных крошек нам на пропитание, отсуствовала целыми днями, а потом ее и вовсе задавило одной из громоздких машин. Так что фактически я не так уж и много помню о ней. Мой отец, как и все мужчины на селе, был призван на фронт в сорок первом и не вернулся. К сожалению. Я помню только густую рыжую бороду и запах табака от него. А еще – вечно смеющиеся чуть прищуренные карие глаза. Таким я запомнила отца, когда он уходил на войну. Мы с матерью и бабушкой провожали его, стояли у калитки. Расцеловав меня и маму, отец пошел по тропинке, которой мы обычно ходили в город. «В город пошел, в город пошел…» - словно говорили мерные его шаги. Но это был последний раз, когда все мы видели моего отца.
Первое время без матери и отца приходилось трудновато. С моей-то мечтательной натурой! Мне бы книжки читать, да стихи писать – ведь я прочитала всю сельскую библиотеку и ходила в поэтический кружок при ней! Ан нет, пришлось учиться колоть дрова, таскать воду, готовить кашу и хлеб. Ничего этого поначалу десятилетняя девчушка не умела. Пришлось научиться всему и сразу.
Бабушка умерла в последний день войны. Она уже потеряла всякую надежду, ожидая невесть чего. Давно знала, что дочь ее и зять в тех краях, откуда не возвращаются. Каждый день она мне рассказывала про Бога, рай и то, как она туда попадет и как все будет хорошо. Однако, наглядевшись на ужасы войны, на то, как у нас люди умирали от голода в своих холодных домах и как опустело от какой-то инфекции полдеревни, я как-то резко поняла – нет никакого Бога и ничего подобного не было. С такими убеждениями после смерти бабушки меня, пятнадцатилетнюю девчушку, приняли в комсомол, назначили старшей, и вскоре я была небольшим представителем власти в нашем селе. Я старалась помогать всем, помнила, как трудно быть одинокой. Все время меня теперь окружали люди, и, кстати, одиночества я совсем не чувствовала. Только иногда вечерами, но тогда я и другие ребята с комсомола писали какие-то планы, разработки, собираясь в избе у того, у кого потеплее. Потом был институт, я пошла учиться на педагога – все тогда шли либо в пед, либо в мед – и моя встреча с мужем.
 Мы учились на одном курсе, но в разных группах, я математик, он литературовед, у нас обоих были похожие судьбы.  Однако он был моей полной противоположностью. Если я была спокойной, Ваня постоянно меня тянул куда-то, помогал мне в учебе. На мою задумчивость он практически не обращал внимания. Я безропотно соглашалась с его предложениями – турслет так турслет, помощь бедным так помощь бедным, на ликвидацию безграмотности так на ликвидацию безграмотности, и наконец, замуж так замуж… Я, честно говоря, и не думала о таком, но вот Ванечка думал. Он оказался парнем хозяйственным, умным. В одиночку справил дом (!), взял кредит на десять лет у нашего колхоза на домашнюю живность, привез откуда-то мотоцикл. А уж как готовил! Я, спокойный и инертный по натуре человек, наконец могла дома отдохнуть. На работе приходилось бегать, что-то делать, ведь все меня знали такой же активной, как Ваня. А дома – у меня наконец снова была семья! Я снова наконец научилась любить и понимать человека, который находиться рядом со мной. Ваня стал моей жизнью.
Долго у нас не было детей. Почти десять лет. И на десятом году нашей совместной жизни вдруг родился Алька.
Алька, Александр… Мой первенец и единственный сын. Ему сейчас уже лет сорок, все зовут его Александр Иванович, он стал крупным кардиохирургом, специалистом с большой буквы, а для меня он все еще Алька.
Он родился маленьким, бледным и очень серьезным. Рос медленно и был очень болезненным. Каждый день с ним был как подвиг. Очень уж я его любила. Даже больше чем Ваню. На седьмом году черноокого, лопоухого и аккуратно подстриженного Альку мы отдали в деревенскую школу. До этого он посещал детский сад. Школа ему понравилась, он учился не хуже других, но не лучше. Ему передалась моя задумчивость, и, в то же время, мальчик был временами весь в отца – активный и целеустремленным. Временами. Алька больше походил на меня. Он вечно валялся с книжкой на диване после школы, и ничто не могло заставить его выйти погулять. Читать научился рано, около четырех лет от роду.
Когда Алька закончил третий класс, Ваня сказал:
 - Все, хватит. Пожили в деревне – пора и заканчивать. Через неделю переезжаем в городскую квартиру.
 - Вань, а деньги откуда? – изумилась я.
 - Деньги не проблема. Дом продадим, колхозу долги мы все выплатили, так что скотина тебе уж и не нужна теперь будет. Квартира уже построена, я год как за нее договорился с начальником нашего будущего ЖЭКа. На стройке работал. А ты думала, где я по вечерам и выходным бывал, у любовницы что ли? – рассмеялся Ванька.
Я благоразумно промолчала. Просто работы в школе, куда меня устроили после института, было столько, что я не успевала ничего. Домой приходила около десяти часов вечера. Алька научился сам готовить. Я лишь просила малыша об одном – не спалить дом. Но мальчик справлялся со своими новыми обязанностями, ибо не сготовишь – не поешь. Поначалу, конечно, похудел, а теперь вот поправился. Суп я ему готовила на неделю, в выходные, между проверкой тетрадей четвертого и десятого классов.
Переезд на новую квартиру затянулся на две недели. Пока перевезли одни вещи, пока другие. Я бегала по дому и не понимала, что где у нас запаковано, и проклинала всякое упоминание о переездах. Но потом, войдя в новую просторную двухкомнатную квартиру на третьем этаже пятиэтажки, с высокими потолками, светлыми обоями и полом, облицованным под паркет, я просто изумилась – неужели я и моя семья будем здесь жить?!
Но мы стали жить здесь. И не просто жить. У нас появилась мебель, новая отличная мебель. Ваня бросил педагогику и пошел работать на завод. Естественно, он получал больше денег, чем я. Жалкие гроши в школе стали лишь просто небольшим пособием на питание. Остальные деньги, Ванина зарплата,  у нас уходили на плату за квартиру, на плату за мебель. И еще – Ваня одел меня как английскую королеву! У меня, деревенской, всю жизнь проходившей в валенках и тулупчиках, появилось новое пальто, туфли на каблуке и просто замечательные костюмы из шерсти. Стоило это немало, но Ваня не жалел их.
 - Ты работаешь в школе, с людьми, значит, должна быть на уровне одета, - рассудил он.
У него самого появились костюмы, дорогие туфли. И даже служебная машина – Ваню назначили директором завода.
У Альки была самая красивая форма в школе. Ткань – дорогая, лучше, чем у других. Он, кстати, пошел в третий класс в городскую школу. Деревенская сгорела через месяц после нашего переезда в город, и теперь карапуз ходил в новую школу у дома. Учился он средне, я помогала ему с заданиями по математике и старалась объяснять все. Но Альку привлекала биология и химия. Он с детства решил, похоже, что будет врачом.
Так шли годы. Успешная жизнь. Ничего вроде бы не надо еще. Ваня поменял должность на главного инженера, но получать меньше не стал, наоборот, даже больше. На совершеннолетие сыну мы подарили квартиру в том же доме, только в другом подъезде и однокомнатную. Он был так рад…
Мы ездили отдыхать в Ессентуки, Одессу, Львов. Объехали по отпускам всю СССР. Очень было здорово. До сих пор перебираю старые фото и вглядываюсь в них – а где же тут я? Мне так нравились эти поездки втроем, а иногда и только вдвоем с Ваней, по городам.
Потом Алька уехал в институт. Выучился, стал работать в медсанчасти одного из предприятий. Встретил девушку – замужнюю, на десять лет старше его… И влюбился. Один раз и на всю жизнь. Ее звали Вера. Она дурила бедному парню мозги, и стала жить то с ним, то с мужем. У нее уже был сын, Эдик. Но Вера, видать, не хотела упускать и такого молодца, как Алька. Женились. Свадьбу отмечали в родном городе Веры, на Украине. Она, как ни странно, была польской еврейкой. Хитрая и расчетливая. Это я раскусила еще в первую нашу встречу. Но я относилась к ней хорошо – раз Альке нравится, нам тоже должна.
У Альки родилась дочь. Люда. Очень милая и симпатичная девочка. И тут же его оставила Вера. Ушла неизвестно куда и с кем. Ох уж эти бессонные ночки! Снова все по новой, снова пеленки, плачь ребенка по ночам… Алька справлялся сам, но ему помогали и мы  с Ваней. Ваня так вообще души не чаял во внучке и постоянно таскался с ней по врачам. Малышка была чрезвычайно хрупка здоровьем, и постоянно болела. Сколько времени мы с ней провели по больницам!
А потом Людочка подросла, пошла в ту же школу, где учился и Алик. Оттуда в девятом классе перевелась в самый престижный, единственный, лицей в нашем городе. Сама всего добивалась. Мы ей не помогали. Отличница, умница. Ее увлечением стала журналистика. Она с тринадцати лет моталась по газетам, писала статьи, бралась за любую работу. В семнадцать ушла на телевидение, уехала в другой город и стала жить там, одновременно учась в университете. Алька жил в том же городе, что и я, но уже в другом доме.
Когда Люде было пятнадцать, умер Ваня. Нам всем было так грустно. Я едва ли не сошла с ума от горя. Ваня был для нас всем. Он готовил, делал какую-то мебель. Приносил в дом денег больше, чем кто-либо из всех членов семьи. Он умел быть чутким и понимающим. Не пил, не курил и ни разу не изменил мне. А потом раз – и нет его.
Он умер на улице. Удар. Сердце ни с того, ни с сего перестало работать. Мы искали его четыре дня. Думали, он у родственников в гостях. Не оказалось его там, не оказалось и в больнице. На четвертый день мы вместе с сыном отправились в морг.
 - Ну есть тут по приметам один… - протянул врач. – Пойдемте, взглянете.
Невыносимый запах. Соль под нос. Ужас какой. Люди разбросаны по полу общей холодильной камеры, как картофельные очистки. На полках вдоль стен – тоже люди. И вдруг ужас и прозрение – на верхней полке Ваня. Белый такой, чистенький. Только на губах кровь.
 - Он, - говорю. – Вон там.
Чуть не села прямо на пол. Алька поддержал.
Дальше – похороны. Чуть не падая от усталости и горя, на кладбище кидаю землю на могилу супруга. Прощай, Ванечка. Спасибо за все.
Вот так и жили. Сейчас сын живет в городе, в своей квартире, один. Люда за пятьсот километров от нас. Работает. А я, давно уже вышедшая на пенсию, одна в двухкомнатных хоромах, смотрю телевизор, думаю о всей жизни, читаю книжки и не сплю по ночам из-за старческой бессонницы. Иногда они приезжают ко мне, и вся семья собирается вместе, как в старые времена. Обычно я одна. Была одна.
Пока не появился Васька.


2. Васька

Что можно сказать обо мне? Не там родился, не там живу, не в то время, не в том теле. Частенько думаю стихами, а если мог бы говорить, то, наверное, и говорил бы.
Я – просто муха. Просто муха. Маленькая и черная. Мерзкая и волосатая, со словно слюдяными крылышками, хоботком и невыразительными фасеточными глазками при ближайшем рассмотрении. Таким я себя вижу каждый день в зеркале в прихожей у Клавдии Никифоровны. Я живу здесь уже неделю. По людским меркам – мало. По мушиным – много.
Жить мне предстоит не более полугода. Так уж устроен мир, но все мухи живут именно столько. Не больше. А меньше – всегда пожалуйста. В наше время кто угодно может прихлопнуть тебя тапком, мухобойкой или попросту газеткой. А ведь если бы я был человеком, это было бы сделать немного сложнее, правда? Человек на человека крайне редко замахнется газеткой. В этом я точно уверен.
Мне порой кажется, что мир устроен очень несправедливо. Если бы мы все могли выбирать, кем и где родиться, я бы стал человеком. Не богатым и не олигархом, просто человеком. Лучше быть самым бедным и несчастным человеком, чем счастливой и богатой мухой.
Философские мысли приходят ко мне очень часто. Есть время на размышления, очень много времени. Попросту потому, что заняться-то больше нечем. Я летаю кругами над лампами, потому что так принято у мух. Я сижу на хлебнице и потираю лапки, не зная, чем заняться. Клавдии Никифоровны нет дома. Она отправилась в магазин. Но скоро придет и чем-нибудь угостит меня.
Мы познакомились ровно семь дней назад. Старушка открыла окно и дышала вечерним воздухом. На дворе стоит август, вечера ровные и спокойные, комаров нет, вот она и решила открыть окно. Я пролетал мимо. Родившись в начале августа, я уже успел посмотреть на большую часть мира внешнего и теперь частенько, пролетая мимо окон домов, хотел заглянуть и в их мир внутренний. По ночам было холодно и сыро, а в квартирах вроде бы должно быть тепло и сухо. Так мне подсказывала интуиция. Люди же прячутся туда на ночь, ну как мухи в укрытия перед грозой. Почему бы и мне не спрятаться там?
Я залетел в открытое окно. Бабушка у окна была доброй и милой на вид. О чем-то думала. Грустила. Потом села смотреть телевизор и вязать носки. За окном медленно темнело. Закат из розовых красок сменялся ночью цвета крыла черного дрозда. Медленно холодало. Клавдия Никифоровна закрыла окно.
Вы спросите, как я узнал, как ее зовут? Очень просто. Ей звонили по домашнему телефону, она ответила на звонок и сказала, что, мол, да, это Клавдия Никифоровна, и ей будет очень приятно посетить первое сентября в школе, где она проработала столько лет. И вот вся тайна имени.
Я за это время успел облететь квартиру, посидеть на люстре, покачаться на кресле-качалке, проползти по экрану телевизора и слизнуть пару капель воды с чашки, стоявшей на раковине в кухне. После чего вновь вернулся в комнату.
На шум, производимый моими крыльями – я не виноват, они сами такие, конструкция такая! – старушка даже не отвлекалась от телевизора. Я даже сначала подумал – не глухая ли. Хотя нет, вспомнил я, по телефону она говорила без обычного для глухих «а? чего?». Даже потом, когда выключила его и пошла спать, а я полетел за ней в другую комнату, она не стала гоняться за мной с газеткой, как бывало с моими сородичами и не раз. Так что мы спокойно улеглись спать – она на кровати, я – на потолке.
Проснувшись утром, я не мог понять, где же я. Оказалось, в квартире. Вспомнил вчерашний день. Стал думать про сегодняшний. Пищи тут оказалось полно – сладкие крошечки от булочек рядом с хлебницей, малюсенькие остатки завтрака на тарелке, пока еще не вымытой, картофельные очистки в мусорном ведре, куриная кожица. В общем, жить можно. Тут я запланировал остаться.
Клавдия Никифоровна поначалу не обращала на меня никакого внимания. Может быть, так надо у людей, что ли. Привыкала, наверное. А когда прошло семь дней, она обратилась ко мне, сидевшему прямо перед ней на зеркале:
 - Муха, ты все еще здесь, что ли? Неделю уж тебя вижу. Живешь долго. Наверное, зимовать ко мне перебрался, да, дружок? Ну, если так, то давай уж знакомиться. Будешь моим маленьким домашним питомцем, - засмеялась старушка, - а звать тебя я стану Васькой! Все равно, кота у меня нет, так что заместо него будешь.
Я был рад такой перспективе. Стол и кров обрел.

3. Клавдия Никифоровна

Когда появился Васька, стоял один из погожих августовских вечеров. Он влетел в мою жизнь и мою квартиру неожиданно. Васька был… мухой. Самый обычной черной мухой. Многим это покажется странным, наверное, даже старческим маразмом, но это действительно так.
Он прилетел вечером и остался ночевать в моей квартире. Наутро он остался там же. Еще через неделю насекомое все еще оставалось у меня дома, несмотря на постоянно открытые форточки и сквозняки. Тогда я стала искать научное объяснение тому, что у меня дома живет муха уже неделю. Пришла к выводу – она, наверное, решила перезимовать здесь.
 - Ты все еще здесь, мушка? Неделю уж тебя вижу у себя дома. Наверное, зимовать ко мне перебрался, да, дружок? Ну, если так, то давай уж знакомиться. Будешь моим маленьким домашним питомцем, - сказала я, увидев муху на зеркале, - а звать тебя я стану Васькой! Все равно, кота у меня нет, так что заместо него будешь.
Это странно, но муха снялась с зеркала, и, словно в согласие со мной, облетела вокруг моей головы. Я удивилась, но голос здравого разума противоречил реальности, мол, она просто полетать захотела и нечего искать у нее признаки разума.
Однако что меня еще больше удивило буквально через несколько часов, когда я села читать ежедневную газету – муха словно умела читать! Случайно получилось так, что я оставила периодику на столе в гостиной и вышла на кухню налить себе чая с печеньем. Вернулась – и увидела, как Васька ползает по странице, строка за строкой будто читая статью. Проморгалась – да, вроде так. Присела рядом. Муха взвилась под потолок, но через минутку снова сидела на газете и читала.
Я осторожно перевернула страницу, когда муха проползла по последней строчке. Ну надо же. Как необычно и интересно.

4. Васька

Как же, оказывается, интересно читать газету! Я увидел статью про спорт и заинтересовался, чем же она закончится. Когда за стол с газетой села Клавдия Никифоровна, я на всякий случай отлетел подальше. Но вскоре снова вернулся. Просто интересно было, чем она закончится. Не знаю, чему уж так удивилась старушка, приговаривавшая «Муха, ты что, читать умеешь? Давай тогда, читай, Васька, отвлекать не буду», но только читать я умел всегда. Научился по вывескам магазинов.
Как-то раз пролетал мимо магазина с рыбой. Оттуда пахло знакомым запахом. На вывеске было написано «Подводный мир. Все виды рыбы». Я заучил ее наизусть. На вывеске другого магазина было написано «Конфеты». Там и были конфеты. Ну, разве не логично? Логично вполне. Так одно за другим я изучил десятки слов. Бывал я и на спортивных стадионах. Написано там на вывеске – «Стадион». Все называется своими именами. Хоть в речи, хоть на бумаге. Вот так и научился читать. А от стадиона до дома Клавдии Никифоровны рукой подать.

5. Клавдия Никифоровна

Казалось бы, сложно представить, как это – дружить с мухой. Да многие сказали бы – рехнулась на старости лет. Но говорить никому про это не надо, так что я вполне комфортно себя чувствую, когда дома летает Васька. Одиночества долгие годы сделали меня более чувствительной, что ли. Вчера звонил Алька, спрашивает, не зайти ли в гости. Вероятно, скоро придет. Сегодня-завтра… Жду с нетерпением.
Сегодня мой день рождения. Алька поздравил по телефону, Людочка позвонила. Вроде бы все отлично. Не юбилей, справлять не буду. Тем более – с кем? Мои подруги по школьной работе, учителя, давно сидят по домам, как и я. Кто болеет, кто просто не в силах выйти из дома. Слава богу, у меня все получается. Схожу сегодня за тортом и съем его вместе с Васькой. Наверное, это будет один из самых одиноких моих дней рождения.

6. Васька

Клавдия Никифоровна вернулась из магазина с потрясающим чудом в руках – тортом! Он как будто сделан из облака, настолько нежными выглядят взбитые сливки. А клубнички и вишенки на верхушках айсбергов белого шоколада! Такая красота! Даже есть не хочется – не потому, что невкусно, а просто любоваться им хотелось бы вечно. По крайней мере, мне. Ей – не знаю. Но, в принципе, и попробовать его тоже было бы неплохо.
Вот Клавдия Никифоровна отрезает кусочек торта. Ставит на тарелку.
 - У меня сегодня день рождения, Васька. Будем отмечать вместе.
А, так вот почему она сегодня такая нарядная и торт купила! Наверное, у людей так заведено. А у меня будет когда-нибудь день рождения? Интересно.
 - День рождения, Васька, отмечается раз в год.
М-да, наверное, не доживу я до него. Хотя я даже и не помню, какого числа я родился. Могу только сказать – числа я узнал немного позже этого дня. Ну, через недельку примерно.
Вместе пробуем торт. Она – кусочек, я – крошку того, крошку этого. Действительно, бесподобно! Такого я никогда не пробовал. Но что это торт – прочитал на крышке коробки. Наверное, сегодня самый веселый праздник в моей жизни! Хотя в ней и праздников не было…

7. Алька

Собрался сегодня к матери съездить. Подарок ей надо бы купить. Все-таки день рождения. Она всегда покупала мне на дни рождения что-нибудь особенное.
Мама – это что-то родное. Это что-то светлое и святое. Так, наверное, у всех. Она и отец были для меня самыми близкими людьми на протяжении всей жизни. Когда отец ушел и умер, я до последнего момента, до самого закопанного гроба не мог поверить, что это был он. Так и хотелось сказать – нет, это не он, он еще жив, он где-то… Но все случилось именно так.
Семья всегда была для меня чем-то святым. Сейчас у меня взрослая дочь, живет за пятьсот километров от дома, пишет, звонит, приезжает. Вера, когда-то так жестоко бросившая меня и Люду, умерла год назад. Сердце. Почему-то все в нашей семье умирают от сердца. Ее сын от первого брака, Эдик, тоже скончался полгода назад. Причина – наркомания. Надеюсь, Людочка пойдет не в них, а в нашу ветвь семьи.
У каждой семьи есть своя драма и свои тайны. Мы – обычные? Необычные? Ну, просто мы это мы. Возможно, скоро Людмила выйдет замуж и еще одним членом нашей семьи станет больше. Как бы я не хотел, чтобы она обожглась, как я когда-то!
А к матери я сейчас же съезжу.

8. Клавдия Никифировна

Вместе с мухой пьем чай. Я, отвлекшись ото всего на свете, в том числе и от грустных мыслей, наконец-таки весела и вспоминаю перед телевизором дни былые. Прошлое… Оно остается в сердце и ничем его оттуда не вытравить. Память, предательница такая, ни за что не покинула меня, как моих одногодок. Все еще что-то знаю, помню, умею. Только вот старая и никому не нужна. Ну да ладно.
И вдруг – звонок в дверь. Открываю. Никого вроде не ждала. Оказывается – Алька! Не забыл, подлец такой, все же! Пошутить, видать, решил, сказав, что не приедет! Неужто сыночек мой родной пожаловал! Приглашаю к столу. Садимся. Пьем чай. Я счастлива. Вот только сейчас принесу еще чашку... И чайник заварочный…

9. Васька

Кто это? Наверное, сын Клавдии Никифоровны. Неплохо одет, симпатичный мужчина небольшого роста. Темно-карие глаза, точь-в-точь как на фотографиях у его отца. Черные с проседью волосы.
 - Мам, привет, - слышу я. – Ну, с днем рождения!
 - Ой, сыночек, Алька, спасибо, не забыл! А я-то думала, ты и вправду сказал, что не приедешь! А ты пошутил… Всего лишь…
 - Мам, ты чего? Не плачь, не надо! Пойдем лучше чаек попьем! Я тебе торт купил, а с тебя чай!
 - Ну куда нам с тобой еще один торт? Я вон с клубникой и вишней купила.
 - Хорошо, хорошо. Тогда поставь этот в холодильник. Вдруг одного мало окажется.
Мужчина проходит в комнату, ставит на стол квадратную упаковку. Наверное, подарок.
 - А вот и стопка твоих любимых журналов. Вязание, вышивание. Это дополнение к подарку, - улыбается Алька. Клавдия Никифоровна принимает их с улыбкой на лице и ставит на полку.
 - Потом, потом посмотрю… Сейчас только чашку принесу….И чайник заварочный…
Она уходит на кухню странно подпрыгивающей пружинистой походкой. А сын тем временем осматривает стол и вдруг замечает меня.
 - Что за… - он ударяет резко свернутой в трубку газетой. – Антисанитарию разводить только с этими мухами!
Нет, нет! Я еще хочу жить! Вдруг я понимаю тех мух, которых убили или раздавили! Я хочу улететь, однако коварный удар газеты настигает меня. Вот тебе и хлебное местечко, вот тебе и зима… Вот и конец мне… Темнота… Снова…

10. Клавдия Никифоровна

С кухни уже я услышала какие-то возгласы сына в комнате. Ничего не поняв, вернулась. И увидела на столе маленькую черную точку – муху, названную мной Васькой.
Порой мы считаем, что домашние животные – это только кошки и собаки. А как же тогда крысы и хомячки, рыбки и прочее? У кого-то живут, я слышала, и тараканы американские. А мне муху – нельзя? Только одну, чтобы избавиться от одиночества? Ведь тебя, Алька, никогда нет рядом, и дочери твоей тоже! Я чувствую себя так одиноко после смерти Вани! Впервые после смерти его я вспоминаю о своем одиночестве в этим мире.

11. Алька

Нет, надо определенно чаще бывать у матери, а лучше переехать к ней. Зачем мне одному жить – женщины у меня нет все равно, а так, хоть за мамой присмотрю. Что она удумала – завела себе питомца! Муху! Нет, ну это надо же! Одиночество, это, конечно, плохо, однако до такого никто еще не доходил!
Завтра же переезжаю к ней!

15 сентября 2011 г.
Чайковский