Тишина. По ночному летнему небу беззвучно несутся растрепанные клочковатые облака, закрывая собой бледный лунный свет.
За спиной словно живая стена простирается сиреневый лес. Впереди - будто выцветшее, серое, поле, приземистыми холмами убегающее, казалось, к самому горизонту. Где-то правее должна быть река. За рекой остались свои. А впереди на ближайшем холме -немецкий блиндаж...
Стрекотнул пулемет. С противоположного берега его передразнил другой. И снова затишье.
"Наши стреляют." - мимолетно подумал Пашка.
-Вот зараза! Цельный день стрекочет! Взять бы и стрельнуть отсюдова, чтоб он, сукин сын, запомнил, как на нервах играть!-откуда-то, сзади раздалось скрипучее ворчанье Степаныча.
-Ничего. Потерпи, отец. Немного ждать осталось. А потом уж стрельнешь.- Пашка незаметно улыбнулся. Закурили.
Маленький и юркий, как мальчишка, младший сержант Егоров напряженно вглядывался в темноту. Где-то хрустнула ветка. Прислушался. Зашуршала трава. Что-то небольшое вспрыгнуло на дерево и поскака¬ло по веткам вглубь леса.
"Наверное, белка." - сержант отвернулся.
До рассвета было совсем уже недалеко. Еще часа два-три и начнет светать - летние ночи короткие.
А на рассвете им втроем предстаит "взять" этот чертов блиндаж.
Пашка повернулся на живот, положил руки под голову и закрыл глаза. Сердце ухает как в бездонной бочке. Но страха не было... Страх остался где-то далеко-далеко позади. Дальше этого леса, дальше того берега реки...
Пашка лежал сейчас и думал о себе, о спокойном, "матером" Степаныче, о простодушном паренке Егорове, о ребятах, оставшихся на другом, таком далеком теперь берегу, о маме...
Совсем рядом шуршал шепот Егорова:
-...Вот кончится война, закончу институт...Меня ведь с третьего курса призвали...
"С третьего курса.."-словно эхо отдалось в голове.-"С третьего курса..." . .
Пашка, отвернулся в другую сторону. И перед глазами, как во сне, появился луг. Бесконечный, пестрый, душистый луг, озаренный теплыми солнечными лучами. И Надя...В своем любимом светленьком платьице. Такая стройная и загорелая. Она бежала ему навстречу, и ее темные шелковистые волосы развевались на ветру...А потом они долго сто¬яли на вершине холма, прижавшись друг к другу. Рука в руке...И Надины золотисто-солнечные глаза были так близко...
Пашка вздрогнул. За спиной по-прежнему бубнили. Он приоткрыл глаза. Высокое небо уже начинало сереть. Пора.
Три темные фигуры короткими перебежками продвигались по полю. Впереди все отчетливее чернела громада холма.
Один остался внизу, двое других, пригнувшись, заскользили по мокрой траве наверх.
Немец, развалившись у пулемета, сидел к ним спиной. Рядом лежало еще что-то.
Прыжок. Удар. Приглушенный вскрик.
Пашка краем глаза увидел, как это что-то приподнялось и вскинуло автомат, но обернуться он уже не успел. Короткая очередь красным язычком пламени озарила темноту и захлебнулась, словно подкошенная второй такой же, долетевшей откуда-то снизу. Это стрелял Егоров.
Внезапный жар полыхнул по всему телу. Пашка согнулся вперед, обхватив руками отяжелевшую вдруг голову.
-Командир! Пашка! Пашка, ты что?! - услышал он будто издалека испуганный голос Степаныча.- Пашка-а-а!!!
Пашка обмяк и кубарем покатился вниз, не чувствуя уже больше боли.
На востоке начинало розоветь небо, и над холмами показалось разбуженное солнце.
Пашка лежал на спине, раскинув руки, сильно запрокинув назад голову, и широко раскрытыми серо-зелеными глазами смотрел, как занимается новый рассвет.
9 августа 2001 год.