Только ты умела ждать

Татьяна Кочегарова
Настасью перед войной жизнь забросила в Краснодарский край. После 22 июня она даже и попыток не делала на родину вернуться. Попробуй, доберись до далёкой деревушки, что затерялась в Тамбовских чернозёмах, через пол страны, да с детьми на руках. Детей у Насти было трое. Трое жизнерадостных мальчишек мал мала меньше. Старший Борис уже школьник, ему и дело несложное поручить можно и в квартире одного оставить, если понадобится, средний Толюшка, тот везде с мамкой, ну а она и не против ничуть, мальчик добрый, ласковый. Так и пошли они на базар в памятный злополучный летний день: Настасья в своём ситцевом платье в жёлтый цветочек, Николенька грудничок на руках, а Толюшка, радость мамина, за подол держится. Посмотрят черноглазые торговки на русую вихрастую головёнку, голубые глазки приветливые, и, глядишь, подобреют, по несколько копеек точно скинут.

 
Тётка Анисья, продающая табак на углу у самого базарного входа, окликнула Настасью, спросила, есть ли вести от мужа. Не успели женщины и парой слов обмолвиться, как всё вокруг завыло. Бомбят! Со всех сторон кричали люди, торговки прятались под прилавки, покупатели падали на землю, накрывая головы корзинками и мешками, словно те спасут. Паника поднялась нешуточная. Настасья бросилась за мешки с табаком, прикрывая Николеньку собой. Подумала, хорошо, что Толюшка всегда за подол держится, никуда не денется от неё. В этот самый момент поняла, ручонка сына отцепилась от её платья, видно в суматохе оттолкнул кто-то.


Немецкие самолёты улетели довольно быстро. Базарный люд приходил в себя, кто одежду отряхивал, кто убытки подсчитывал, были и раненые, но жизнь продолжалась. Настасья, оглядываясь по сторонам, позвала: - «Толя, сынок! Толюшка!» Мальчик, как воду канул. Женщина кричала громче и громче. Маленький Николенька, напуганный и голодный, разрывался от истошного плача. Торговки посочувствовали: «Иди, девка, милая, домой, найдётся твой Толик, если что, так тётка Анисья его к тебе приведёт».
Дома их ждал перепуганный Боря. «Мамочка, вы живы!» - обрадовался в первое мгновение мальчик, но, увидев, что Толика нет с ними, осёкся, замолчал. «Придёт наш Толик» - только и сказала, опуская Николку на кровать.
С того дня она жила уверенностью, что Толик придёт, обязательно придёт, Толюшка найдёт маму.


Через несколько месяцев принесли похоронку на мужа. Настасья покричала, как кричат все бабы, получая похоронки, но с того дня появилась в ней решимость вернуться домой, на Тамбовщину, где тихо, нет бомбёжек, но есть небольшой родительский домик. «А уж туда и Толюшка вернётся» - думалось ей.
Сборы были недолгими, вещей раз два и обчёлся, да и добрались удачно. Редко кто так удачно и быстро в войну на такие расстояния добирался, а им удалось. Настасья сочла это за добрый знак, мол, привёл их Господь к дому, чтобы там с Толюшкой встретиться.


Шли годы, а от Толика вестей никто не получал. Настасья работала в колхозе телятницей и продолжала ждать. Старший Борис женился, привёл невестку в дом к матери, там и сынишка у них появился, Толиком назвали. Младший Николенька, что вымахал плечистым рослым парнем, отправился в армию служить. Соседи говорили Настасье, хватит уже поджидать, на этих сыновей любуйся. А той всё думалось: «Где-то мой Толюшка?»


Толик меж тем был жив и здоров. Паника в тот злополучный день оттеснила его от родных, людская толпа вынесла за пределы базарной площади, там под высоким старым тополем, где собирались беспризорники, он и сидел, тихонько подвывая после бомбёжки. И так уж случилось, именно в этот день и час пришла машина за беспризорниками, в годы войны особо не разбирались, отправляя их в детские дома. Кто ты и откуда, всё потом-потом, а сейчас, главное, чтобы в живых остался.


Так Толик очутился в детском доме города Днепропетровска, где благополучно вырос, рассказывая каждому встречному-поперечному, как он скоро найдёт своих родных и обнимет свою мамочку. Анатолий помнил, где родился, как звали родителей и братьев, смутно дом, где жили до войны. На адрес сельсовета писал письма, но ответов почему-то не получал. Может люди не отзывчивые попадались, может почта подводила. Кто теперь знает, кто скажет…
Анатолий получил специальность, квартиру от государства, устроился на завод работать, женился. За повседневными хлопотами мысли о той семье стали забываться, уходить на дальний план.


Однажды от профкома получил путёвку в санаторий, там познакомился с парнем с Тамбовщины, разговорились. Рассказав ему свою историю, Анатолий попросил разыскать следы родных, вдруг да удастся хоть что-то узнать, если матери нет в живых, то хоть про братьев. Земляк, вернувшись к своим родным чернозёмам, стал наводить справки. И ведь нашёл! Только не всех.
Здоровяк-красавец Николенька погиб при исполнении воинского долга или каких-то там обязанностей, более точно никто не знал, что приключилось с ним. Отдавал долг Родине…


Только отпустили сорок дней Николаю, заболел воспалением лёгких Борис, слёг, да так и не поднялся. Остался сынок и жена молодая. Настасья оставила их у себя, куда уж отделяться-то, ни к чему им по чужим углам мыкаться, здесь всё родным стало. Так и вырос Анатолий-младший на бабушкиных хлебах, учиться в райцентр ездил.Сама Настасья жила хлопотами и мыслями о том, как сынок её Толик вернётся домой, как обнимет она его и скажет: " Я знала, Толюшка, ты найдёшься. Мне не верили бабы, но я то верила, я знала."
Соседи и сноха Анастасии были в курсе истории, лишний раз старались душу ей не бередить, не напоминать. Все давно привыкли к тому, что она ждёт сына, не обращали на это внимания, пусть себе ждёт - если так легче. Сноха иногда тихонько говорила Толику-младшему: "Ты с бабушкой не спорь, столько горя на неё свалилось, тут и зачудить недолго". Он и не спорил, много времени на учёбу уходило и на поездки в райцентр. 


Как-то раз, стоя на остановке, поджидая автобуса, почувствовал, что за спиной у него переговариваются. Оглянулся. Люди кивали то на него, то на мужчину средних лет, стоящего чуть поодаль с круглолицым пацаном. «Как две капли воды!» - не таясь уже, галдели земляки. И тот и другой Анатолии сразу всё поняли, одновременно. Анатолий старший, поздоровался за руку с Анатолием младшим, обнял его и зажмурился, чтобы сдержать слёзы. Так и вошли в сельский Пазик, прижмуриваясь, словно от яркого солнца.


Что померещилось или пригрезилось Настасье в тот день, она и сама не могла объяснить, только вышла встречать автобус, как сердце подтолкнуло. С ним же, этим сердцем материнским чуть плохо не стало, когда автобус совсем близко подъехал. Он не остановился ещё, а она уже увидела три лица одинаковых, её родненьких, её мальчишек. Объяснений не потребовалось. Настасья лишь твердила: «Вот и нашёл нас Толюшка! Вот и дождалась я тебя, сынок!». Соседки плакали. Даже вредная бабка Макариха, которая Настасью давно блаженной считала, расчувствовалась: «Ты, Настя, прости меня, дуру старую, я ведь не верила, что Толя твой жив, думала, умом ты с тоски тронулась. Война то уж боле двух  десятков годов кончилась, а ты всё ждёшь. Вразумить всё тебя хотела, чтоб не страдала ты, не ждала, душу не трепала.Кто ж знал то! Сказали б мне люди - сроду б не поверила.  Вона оно, как всё обвернулось!». Настасье было всё равно, что говорят и думают вокруг, ведь её Толенька вернулся, дождалась она своего мальчика, и откуда-то со дна родительского сундука достала помолодевщая женщина ситцевое платье в жёлтый цветочек, за подол которого держался когда-то Толик. «Не теряйся больше сынок» - только и смогла сказать сквозь слёзы радости.