отрывок из воспоминаний
Родился я в 1907 году в доме на Блюхерштрассе 17 в юго-западном районе Берлина. Рядом расположилась казарма киросирской гвардии, где мой отец был сначала оберлейтенантом и потом шефом эскадрона. В 1908 году мы переехали в Веймар. Мой отец поступил на службу к великому герцогу саксонского Веймара и перенял правление Веймарским Придворным театром, ставшим позднее Немецким национальным театром.
Когда мне исполнилось 5 лет, мой отец с возмущением заметил:»О Боже мой, мальчик не умеет правильно говорить по-немецки, а к Пасхе должен пойти в школу!»
Говорил я почти всё время по-английски, что было связано с историей нашей семьи. Мой прадед Карл Бенедикт фон Ширах — датский главный судья в Лауэнбурге в 1855 году переселился в Америку.Мой дед Фридрих Карл фон Ширах в звании майора участвовал в американской Гражданской войне и даже потерял в битве при Буль Рун ногу. Когда был убит президент Линкольн, он нёс со своей ногой из корка вахту у его гроба. Его протез был чудом тогдашней ортопедии, потому что после войны мой дед танцевал на всех больших балах Филадельфии. На них он познакомился и влюбился в мою бабушку. Она принадлежала к богатому клану Норрис, поддерживающему Линкольна в войне против южных штатов.
В 1871 году дед вместе со своей юной женой вернулся в Германию. Сначала они жили в Киле, где родился мой отец. До поступления в прусскую армию мой отец был американским подданным. Молодым офицером он посещал своих американских родственников и женился в Филадельфии на американке, также относящейся к клану Норрис — Эмме моей матери.
Как большинство американок, моя мать чувствовала себя в Берлине превосходно. Американская колония была у кайзара в почёте, и Вильгель II часто беседовал с ней по-английски. Хотя она хорошо говорила по-немецки, на приёмах прусские офицеры общались с матерью на её родном языке.
Веймар показался ей маленьким и провинциальным, она скучала по Берлину. Долго не могла привыкнуть к местному порядку двора и обществу, ненавидела сухой немецкий церемониал..
Как камердинер великого герцога мой отец должен был носить на оцифиальных приёмах придворный наряд: тёмнозелёный фрак, обшитый золотой тесьмой, шпагу, бриджи и «наполеновскую» шапку. С одной стороны фрака был прикреплён специальный ключ. Он неохотно показывался перед нами в таком наряде. Как раз поэтому мы со старшим 7-ми летним братом часто подстерегали его в прихожей. «He looks just like the porter of the hotel Elefant“* - был мой коментарий, вызывающий у отца улыбку. (*Он выгляди как швейцар в отеле Элефант).А брат возражал:»No, he looks like the man in front of Kastans Panoktikum in Berlin“.
Десяти лет меня отдали в интернат для юношей т.н. «Вальдпедагогиум», расположенный на горе Хексенберг у курота Бад Берка в Тюрингии.Там я стал старостой в «Цыплячьем хлеву». Так называлось помещение, где жили самые младшие.
Жизнь в «Вальдпепагогиуме» была по спартанки проста. Комнаты не отапливались. Зимой по утрам мы разбивали лёд в наших тазиках для мытия, и я как староста отвечал за то, чтобы мои младшие товарищи, не смотря на плач и стук зубов, обмывались с головы до ног, не забывая уши. За это мне доверяли ключ от комнаты, который я сохранил до конца войны. Здесь вдруг я перестал быть ребёнком, стал юношей, несущим ответственность. На такой ответственности основывалась вся воспитательная система школы.
Я представлял себя царём, когда первый раз поехал на повозке с ослом в Бад Берка за продовольствием для интерната. Нашей униформой были кожаные шорты, синие льняные рубашки и ярко-красные береты. Деревенские мальчишки реагировали на эти береты как быки на красную материю. Как только наша повозка показывалась на краю деревни, в нас летели первые камни. Галоппом проскакать туда, сделать закупки, и обратно через каменный град — это было чудесным приключением.
Почему деревенские мальчишки так реагировали на береты, нас мало интересовало. Возможно это было простое желание подраться, а м.б. причина была в том, что мы относились к другому социальному слою. Тогда не было ещё народных школ для всех. «Вальдпедагогиум» относился к самым современным школам Германии. Обычная немецкая школьная система ограничивалась только сообщением знаний. Развитием характера и чувства товарищества, как в английских, американских и французких школах не занималась. Интернаты были подобны монастырским или кадетским школам. Я думаю, заслугой наших школ послужило такое движение молодёжи, возникшее в конце века, как «Вандерфогель». Молодёжь создала для себя образ жизни, который обычная школа и родительсий дом отвергали. В нашем интернате приветствовалась предпринимательская активность молодёжи. Ученики говорили директору и учителям ты. Старшие рано тренировались в ответственности за младших. Там я получил моё основное воспитание, которым руководствовался в жизни .
Крах государства кайзера в 1918 году я прежил на горе в интернате, с которой можно было далеко смотреть в Тюрингскую долину. Уже за дни до 9 ноября чувствовалось что-то в воздухе. Наш директор Эндеманн вечером внезапно уехал в Веймар. Учиться не хотелось, даже учителей захватило это непонятное чувство. Утром, как обычно, ослиная повозка уехала в Бад Берку за покупками. Юноши возратились с возгласами: революция!
Слово революция сильно возбудило мою фантазию. Я спрашивал у них что и как, хотел всё точно знать. Они сказали, что у Германии теперь новый флаг: чёрно-красно-золотой. Я сразу же побежал в комнату, где пара старых дев чинила наше постельное бельё и рубашки. «Пожалуйста, не могли бы вы мне сейчас же сшить новый флаг: чёрно-красный-золотой.»
Было сшито огромное чёрно-красно-золотое полотнище, я забрался на крышу дома и водрузил новый флаг. За километры каждый мог видеть: на горе Хексенберг революция. Это увидел и директор, когда после обеда возвращался из Веймара.
Мы вышли его встречать. И уже издалека услышали:»Кто это сделал?»
Я выступил вперёд»Я водрузил новое знамя. У нас же ркволюция...» У директора выступили слёзы на глазах. «Понимаешь ли ты, что ты наделал, знаешь ли ты вообще, что такое революция? В Веймаре власть перешла к рабоче-солдатскому комитету. Нашего великого герцога они прогнали и твоего отца лишили его должности. И так они поступят со всеми патриотами. Года наши солдаты боролись под чёрно-бело-красным знаменем, и для тебя. Как получилось, что как раз ты над моим домом водрузил новый флаг, над нашей школой...»
Я был полностью подавлен. Робко забрался на крышу и снял флаг. Так провалилась моя первая попытка как «революционера».
На фотографии Балдур стоит посередине. Слева от него его брат, о котором ещё будет идти речь, справа - сестра, будущая оперная певица