НЕОЖИДАННАЯ ГОСТЬЯ
Отрывок из романа «Лабиринты судьбы»
В Каракумах полыхал июньский день. Раскалённые барханы, как причудливые гигантские звери, изукрашенные золотящейся под солнцем волнистой мережкой, вальяжно разлёгшись на просторе, дышали зноем. Вся мелкая живность: вараны, ящерицы, змеи, насекомые - спасаясь от нестерпимой жары, закопалась глубоко в песок. Колючий, обжигающий ветер, порывами свевая с извилистых гребней сверкающую пыль, устремлялся к аулу.
Некогда скромное чабанское пристанище, приютившееся в оазисе, неподалёку от руин бывшей столицы Хорезмского царства - Гурганжа, за последние годы разрослось, придвинулось к зоне кочующих песков и стало называться посёлком городского типа с именем Куня-Ургенч (Ургенч-Древний).
Глинобитные жилые строения, отличающиеся друг от друга по величине и самодеятельной архитектуре, образовали несколько улиц. Первую из них назвали в честь родоначальника туркменской литературы, поэта,его именем - Махтумкули. На этой улице с давних пор в одноэтажной глинобитной кибитке жила большая семья чабана Анна-Мухамеда Сеидова. Когда подошло время старшему сыну Аразгелды жениться, а денег на уплату калыма за туркменскую невесту он собрать не смог, отец дал ему такой совет: «Поезжай, говорит, сынок, в Казань или Уфу, там возьми себе жену бесплатно». Послушный сын хорошо исполнил волю отца. Привёз из Уфы Ханипу Валиеву, благообразную, хорошо сформированную, крепкую девушку с приятным добродушным лицом в обрамлении каштановых, чуть-чуть вьющихся волос, с подвижным, весёлым взглядом карих глаз.
Окончив курсы, Ханипа и после смерти матери работала в Уфе на швейной фабрике, и жила в общежитии.
Туркменский быт в убогом жилище Ханипе не показался раем. Но она, терпеливая и прилежная, сумела заботливостью и трудолюбием расположить к себе старшее поколение Сеидовых. И с молодёжью поладила. Хотя трудности возрастали:дети, рождаясь, не думают о том, что в доме тесно. И куда деваться? Чтобы быстрее получить жильё, Ханипа стала работать с мужем на строительстве домов. Аразгелды был каменщиком, Ханипа стала штукатуром. На улице Махтумкули, рядом с мостом через оросительный канал Совет-яб, смонтировали два щитовых домика гостиничного типа: общий коридор во всю длину здания и вдоль него по обеим сторонам комнаты без удобств. Люди называли эти дома попросту - бараки. В одном из них Аразгелды получил жильё, куда и переселился с семьёй из родительской кибитки. К этому времени в семье Ханипы уже было трое малышей.
- Конечно, это помещение тесное для нашей семьи. Но всё же - просторнее, чем было в старом жилище, где ютились десять взрослых людей и четверо разновозрастных детишек, - говорила Ханипа утешительные слова мужу, который воспринял возможность переселения в барак сдержанно. Сама Ханипа переполнялась волнующим чувством радости. Она, облегчённо вздохнув, сразу принялась украшать стены комнаты, обстрачивать на старой швейной машинке занавески на окно, создавать уют. Сердце птицей порхало от радости: «Теперь в комнате только её семья. И никого больше!» - в душе женщины поселилась эта волнующая мысль. А вскоре ощущение радости усилилось. Произошло это, когда в гостях у них побывал давний друг Аразгелды, Аманбай Курьязов, широкий, низкорослый мужичок с высоким загорелым лбом и щёткой выгоревших на солнце усов под крупным мясистым носом,который был начальником участка в строительно-монтажном управлении треста «Карахаузстрой». Он по-дружески пригласил Аразгелды к себе как хорошего специалиста-каменщика на должность бригадира и пообещал «выбить» для семьи квартиру в городе. «Бывает же так: то ни гроша, то вдруг – алтын (!)» – вспомнила к случаю Ханипа поговорку, и улыбнулась, слегка прищурив вспыхнувшие блеском радости газа. Аразгелды предложение принял, стал работать в городе.
В ближайшую сдачу строителями в эксплуатацию завершенного объекта, а именно: двухэтажного 18-квартирного дома,на улице Ахунбабаева, получил ордер на трёхкомнатную квартиру в нём. И теперь семья Аразгелды готовится к переезду в Карахауз. Сердце Ханипы переполнилось счастьем. Учащённо стучало оно и сегодня, когда она отправлялась на базар. Радостное волнение не улеглось и тогда, когда она, закупив необходимые продукты, весело возвращалась домой с полными авоськами в руках.
Ветер с пустыни дышал жаром. Лицо её, побагровев от зноя, покрылось влагой. Миновав мост через канал Совет-Яб и свернув на боковую дорогу, Ханипа остановилась передохнуть, хотя дом уже близко, до него - подать рукой. Опустив на землю поклажу, встряхнула руками – тяжёлые сетки надавили ладони - и улыбнулась своим мыслям о наступившем счастье, к которому они с мужем стремились столько лет(!). «Представить только: новая квартира в городе и в ней – лишь своя семья!» У Ханипы была жгучая потребность насладиться вожделенным благом жизни без каких-либо помех, без посторонних.
По дороге мимо неё, со стороны городища некогда процветавшей столицы Хорезма, носившей имя Гургандж, проехали один за другим два арбакеша. Одетые в стёганые туркменские халаты и нависающие на лоб завитками бараньей шерсти тельпеки, белобородые аксакалы, покрикивая, подгоняли животных. Бойкие ослики, навострив длинные уши, бежали трусцой, быстро семеня тоненькими ножками. А огромные колёса двуколок лениво проворачиваясь, мелькали деревянными спицами. Оглянувшись на проезжающих, и проводив их взглядом, Ханипа взяла свою ношу и уже сделала шаг, чтобы преодолеть остаток пути к дому, как вдруг услышала оклик:
-Апай! Ты не скажешь, где улица Махтумкули? – прозвучал приятный звонкий девичий голос. Ханипа оглянулась. Перед нею стояла невысокая, рыжеволосая девушка, очень красивая, с небольшим узелком в руке. По всему облику, по одежде было видно, - не местная.
- А кого ты ищешь, кызым? – спросила Ханипа, с любопытством оглядывая «чужестранку»: за добрый десяток лет, прожитых в этом селении, она знала всех её обитателей, а эта - откуда взялась?
- Сестра у меня там живёт, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, сказала девушка, неотрывно глядя в лицо случившейся «апайки»: Ханипа Валиева из Башкирии. У неё муж туркмен, Аразгелды зовут.
От неожиданности сердце Ханипы заторопилось, в глазах на миг потемнело.
- А ты кто? – спросила она, не отводя глаз от рыжеволосой красавицы.
- Я – Лейла, сестра Ханипы. Приехала к ней…
- О, Аллах! – Ханипа уронила ношу на землю, задохнувшись от этой новости. Обняла Лейлу и заплакала.
- Как ты оказалась здесь, Лейла? – спросила она, поглаживая рыжую голову девушки шершавой ладонью.
Лейла молчала.
Ханипа, ожидая ответа, вытерла глаза рукой и шмыгнула носом, когда взрывной приступ эмоционального напряжения немного поулёгся.
- Я тебя последний раз видела, когда ты, как говорится, пешком под стол ходила…
- Я ищу сестру… теперь, похоже, ты и есть…
- Да, я и есть твоя сестра, Ханипа. Но не могу понять, как случилось, что ты в такую даль приехала одна… И не предупредила меня письмом. Что-нибудь стряслось?..
- Ничего не стряслось. Просто я захотела увидеть тебя. И пустыню... Мне интересно…
Более десяти лет назад мать Ханипы, Фариде-апа, овдовев, долго носила на благообразном лице своём печать траура, залёгшего в складках ранних морщин на лбу и вокруг близоруких глаз, уже не первый год жила только с нею, самой младшей из детей. Старшие, повзрослев, разъехались, и жили самостоятельно своими семьями. Откуда ни возьмись - возник вдруг Зериф-албасты, огромный, напористый и неотразимый. Фариде-апа, посомневавшись, приняла-таки его предложение. И стали они жить вместе в его доме. Ханипе эта перемена, лишившая её привычного, давно устоявшегося уклада жизни, не понравилась. Но она, не переча матери, мирилась с обстоятельствами, втайне надеясь на какое-то чудо, способное вывести её из этого «плена». Таким чудом могли бы послужить курсы в Уфе, куда Ханипа устремила свои взоры после окончания школы, но мать, находясь на сносях, не отпустила её. Родилась Лейла, своенравная и капризная. Более двух лет Ханипа исполняла дома обязанности няньки, пестуя свою маленькую сестричку, которая долго не разговаривала, хотя, казалось, всё понимала.
Наконец мать сжалилась, видя, как угнетена её любимая Ханипа. Отпустила дочку на курсы. Ханипа уехала из дома, когда мать ещё была деловитая и, казалось, здоровая женщина. Окончив учёбу в Уфе на швейной фабрике, девушка там же работала швеёй. Мать снова была на сносях. Но во время родов её не стало. После похорон, Ханипа вернулась к месту работы. А Зериф-албасты, оставшись с маленьким ребёнком, вынужден был привести в дом няньку, которая вскоре стала мачехой для Лейлы. Справедливости ради надо сказать, что слово «мачеха» для этой заботливой и чуткой женщины, каковой была Айхылу-апай,круглолицая, моложавая, пышная женщина с истинной материнской любовью пестовавшая Лейлу, - оскорбительно. Во всяком случае, его общепризнанная негативная суть, не соответствовала истинному отношению Айхылу-апай к приёмной дочери. Но своенравная Лейла была нетерпима к этой доброй женщине. В Лейлу будто вселился злой дух-албасты. И вот - она уже в Каракумах.
Ты уехала тайком?
- Да.
- У меня была копилка, котик с дыркой в голове… Я разбила её. И вот…
Ханипа взялась за тяжёлые авоськи. Внешне она старалась сохранять спокойствие, но в голове творилось «землетрясение»… Неожиданный приезд сестры рушил все её мечты о спокойной жизни, налагал бремя новых обязанностей. Ханипа думала: «На работу её ещё не примут – малолетка. На учёбу? А где учиться?..»
- Лейла, сколько классов ты закончила? – прервала молчание Ханипа, перейдя небольшой безводный арык.
- Шесть, - вытирая ладонью повлажневший от жары лоб, ответила девочка.
Ханипа, смягчая интонацию, и с принуждённой улыбкой взглянула в бегающие глаза юной путешественницы:
- Приободрись, сказала она уверенным голосом и весело подмигнула сестре, пряча в душе свои переживания. Лейла криво улыбнулась в ответ.
Ханипа снова задумалась: «Её ни в мед-, ни в педучилище не возьмут. Нужно заканчивать школу… А что я мужу сейчас скажу?».
Лейла, не догадавшись предложить сестре свою помощь, шла налегке, держа в руке дорожную котомку, которую взяла из дома с бутылкой воды и краюхой хлеба. Теперь в ней была пустая бутылка.
Перед арыком остановилась, пропустив Ханипу с ношей вперёд, затем, ускорив шаг, снова поравнялась с ней. Шла рядом молча. Рыжую голову свою несла высоко и гордо, сохраняя независимый вид. Но, исподтишка наблюдая за сестрой, ощущения испытывала не самые лучшие. От неё не укрылось смятение Ханипы. Чувствовала, что её приезд – здесь не в радость.
За молчаливыми раздумьями прошли остаток пути и оказались во дворе деревянного дома, неестественно вытянутого в длину.
- Вон наше окно… Видишь, розовые занавески?- Спросила Ханипа…
Лейла, глядя на них без интереса, молча, ответила кивком головы.
Оказавшись у подъезда, Ханипа и Лейла, каждая со своими мыслями и предчувствиями, не мешкая, одна за другой вошли в дом.
Едва распахнулась дверь в комнату, навстречу с гиканьем и смехом хлынула волна голопузой ребятни. С радостными возгласами «мама пришла!» мальчишки мигом обступили мать, не вдруг заметив входящую следом гостью. А, увидев, притихли и насторожились. Поодаль от малышей остановился невысокий, молодой мужчина с тёмными, аккуратными усиками на приятном смуглом лице и такими же тёмными, буйными волосами, небрежно закинутыми на затылок – муж Ханипы. В чёрных, с синеватым блеском глазах его светилось любопытство и доброжелательность. Он, словно прикипел взглядом к обворожительному лицу гостьи, и, казалось, забыл обо всём на свете. Притихшие дети, дичась, молчали, поглядывая то на гостью, то на родителей. Это продолжалось секунды. Взрослые улыбались.
- Ассалам алейкум – здрасте, - ответил Аразгелды (так зовут мужа Ханипы) на приветствие Лейлы и лицо его ещё больше растянулось в улыбке.
Лейлу обворожила атмосфера радушия встречи, которая исходила от хозяина, его улыбка, красивый тембр голоса, звучавшего баритоном, как струна контрабаса. А ещё было ей приятно видеть щеголеватые тёмные усики на его лице.
Под внимательным взглядом Аразгельды, Лейла вдруг смутилась, покраснела и потупила глаза. В эту минуту Ханипа в нахлынувшем волнении, забыв выпустить из рук свою ношу, торопилась рассказать о первой, ошеломляющей минуте встречи с Лейлой, неподалёку от базара. Её сияющие радостью глаза метались из стороны в сторону, то на секунду задерживаясь на улыбающемся лице мужа, то перебегали по трём детским головкам и на миг останавливались на Лейле:
- Неожиданная радость!.. Иду с базара, не знаю, о чём думаю – вдруг сестра… в Каракумах! Как с неба!.. Пустыню, говорит, посмотреть захотела, путешественница! В словах Ханипы звучало и добросердечное гостеприимство - для гостьи, и едва уловимое порицание, на всякий случай высказанное для мужниных ушей.
Аразгелды, слушая восторженный рассказ жены, улыбался.
Обрадованная Ханипа, - муж спокойно и даже дружелюбно воспринял стихийное появление в доме Лейлы, - опустила на пол авоськи, потёрла ладонь о ладонь: затекли руки от тяжести покупок, а затем, снова подхватив свою ношу, отправила всё «на кухню», которой служил ближний к входу угол комнаты. Дети, в ожидании гостинцев с базара, схватившись за авоськи, толпой перекатились вместе с матерью. А Ханипа, поставив ношу, окликнула мужа:
- Араз, я тебя прошу, пока не донимай Лейлу вопросами. Пусть она придёт немного в себя с дороги. Давай мы ей купим красивый отрез шаи на платье, и я сегодня же сошью, сразу сделаем из неё туркменку. Это будет для неё и для нас хорошо. Туркменский облик Лейлы меньше будет будоражить воображение соседей. Согласен?
- Ты хорошо сказала, Ханипа-джан. После обеда идите с Лейлой в магазин и купите шаи, - не задумываясь, с веселой улыбкой согласился Аразгельды - и сшей красивое платье для сестры.
Лейла, не зная, что с ней творится, не отводила очарованных глаз от Араза. На долю секунды взгляды их встретились. Девушка вспыхнула, зарделась, и, словно обжёгшись от прикосновения взглядом, снова потупила глаза. Аразгелды заметил её волнение. И, не обращая внимания на мелкие шалости детей, осторожно любовался красотою гостьи.
Обедали на полу за дастарханом (низенький столик). Семья расселась, а точнее сказать, возлегла вокруг дастархана на курпачах, - (стёганых ковриках, напоминающих узкие ватные одеяла). Азиатский традиционный стиль предусматривал также для каждого участника трапезы подушки, на которые, для удобства, опирались локтями. Лейла впервые оказалась в туркменской семье. Ей всё было внове: комната, устланная кошмой, с высокими нарисованными масляной краской панелями на стенах, у глухой стены – единственная кровать, на которой, едва ли не до потолка, возвышается гора матрацев, одеял, подушек и курпачей…
Дастархан – почти посередине комнаты. На нём – пиалы, маленькие фаянсовые чайники по числу обедающих членов семьи, в чайниках – зелёный чай. На тарелочке – нават, сладкий кристаллический продукт матового цвета, особым способом приготовленный из сахара и других компонентов, конфеты, кишмиш (сушеный виноград) и другие продукты традиционного местного приготовления. Гог (зелёный) чай, вопреки русской традиции, пьют перед едой. Дети принесли пресные лепёшки домашнего приготовления, которые выпекаются особым способом в тандыре - специальной «мини-пекарне», положили их горкой среди тарелочек. Затем стали ломать лепёшки, передавая куски друг другу.
Чай в ожидании обеда пили вприкуску с лепёшками и другими продуктами, выставленными на столе. Лейла тоже налила себе в пиалу из отдельного чайника зеленоватую дымящуюся жидкость, пригубила, но пить не стала. Она привыкла к черному чаю. Зеленый ей не понравился: нет привычного аромата.
Ханипа вышла во двор. Там на мангале готовился плов. Дети у дастархана разворачивали фантики конфет и показывали друг другу картинки. Аразгелды из всех сил сдерживал себя, чтобы не «пялиться» на Лейлу. Но это ему не удавалось. Гостья чувствовала на себе его взгляд. По телу пробегал приятный трепет. Пересилив себя, Аразгелды встал, чтобы отогнать неотступные, назойливые, развращающие мысли, включил радио, и комната наполнилась игрой дутара (национальный струнный музыкальный инструмент), дрожащие струны которого создавали звуковую иллюзию бескрайнего простора пустыни. Это была вступительная, инструментальная часть. Затем последовал вокал, полилась задумчивая мелодия его любимого бахши (исполнителя).
Под звучание дутара Ханипа внесла большое глиняное блюдо, украшенное национальным орнаментом в виде стилизованных хлопковых коробочек, на котором золотистой россыпью ,образующей в центре холмик, возвышался плов, только что извлечённый из горячего казана. Над ним пульсирующим маревом дышал, незаметно рассеиваясь, ароматный пар. Хозяйка поставила блюдо на середину дастархана так, чтобы каждому удобно было до него дотянуться. Вся семья обжигаясь, ела из этого блюда руками. Лейла с трудом справлялась с этой задачей: она не умела взять очередную порцию пряного риса пальцами так, чтобы плов не рассыпался прежде, чем будет поднесён ко рту. Дети, наблюдая за неловкими движениями гостьи, переглядывались между собой и тихо посмеивались. От лишних усилий и неловкости избавил Лейлу хозяин. Он предложил ей воспользоваться туркменской деревянной ложкой, которая отличалась местным своеобразием: у неё рабочая часть находится не впереди, а сбоку. Но к этому легко было приспособиться. За ложкой сбегал старший сын, Джума. Обед прошел в весёлой обстановке, но без лишних слов. Аразгелды, помня просьбу жены, не задавал гостье никаких вопросов. Завершился приём пищи сладкой и душистой чарджоуской дыней и зелёным чаем. Затем последовал традиционный ритуал омовения рук, который организовали дети.
Магазин «Чинар» размещался в самом центре поселения, чуть поодаль от базара, на улице Молламурта. Это был самый новый промтоварный магазин в Куня-Ургенче, к нему и направились после обеда Ханипа и Лейла за покупкой. Шли рядом. Некоторое время молчали. Лейла оглядывала улицу, скользя любопытным взглядом по фасадам глинобитных строений, огороженных высокими глинобитными дувалами (заборами). Смотрела на чумазую ребятню, играючи сновавшую у дворов, а завидев прохожих, будто охваченную столбнякам, замиравшую на месте с широко раскрытыми глазами. Ханипа шла в задумчивости, глядя прямо перед собой, изредка косясь в сторону сестры. Она не знала, с чего начать разговор. Лейла и Ханипа были не похожи друг на друга. Взрослая, уравновешенная Ханипа заметно отличалась комплекцией, чертами лица и спокойным характером. Она была полнее и выше ростом, её младшей сестры, с лицом, не лишённым приятности, но несравнимым с красотою юной Лейлы. Взгляды прохожих, особенно мужчин, непременно приковывались к обворожительной фигуре Лейлы. Скользили по очаровательному лицу красавицы, с тайным вожделением вспархивали к её крепким, живописно очерченным резвым ногам. Лейла чувствовала это, видела боковым зрением любопытных прохожих. Чрезмерное внимание окружающих бальзамом радости проникало в её душу. От этого восторженного чувства она даже забыла, что назрел и вот-вот начнётся неприятный разговор с сестрой «начистоту». Нужно будет «исповедоваться», изложить подробные причины своей тайной (от родителей) поездки через две пустыни, в купе пассажирского поезда, на зелёных вагонах которого висели белые эмалированные трафареты с названием маршрута: Москва – Ташкент. И далее… до Ургенча.
- Лейла, давай теперь…обо всём по порядку, как ты решилась на такой отчаянный шаг: убежать из дома неизвестно куда; почти на край света? – Голос Ханипы звучал спокойно, вдумчивый взгляд её тёмно-карих глаз, обращённый на Лейлу, был скорее сочувственный, чем осуждающий.
Оценив миролюбивый характер начавшегося диалога, Лейла в ответ, взглянув в глаза сестры, тихо и убедительно произнесла заведомую ложь:
- Сестра, я не могла больше терпеть придирки чужой женщины. Её окрики: Лейла, помой посуду, Лейла, застели кровать, Лейла, подмети пол!… Тебе бы это понравилось? Лейла, как говорится, в ясный день наводила тень на
плетень… Даже правдоподобно прослезилась…
Ханипа почувствовав бесполезность дальнейших расспросов, отступилась.
Покупку совершили быстро. Среди витринных образцов разнообразных расцветок шаи, а именно эта национальная ткань преобладала среди прочих, Лейла выбрала самую яркую. Ханипа одобрила её вкус, продиктованный юным возрастом. Платье для Лейлы сшили – на славу! Ханипа уверенно крутила ручку старой швейной машинки, одной рукой продвигая ярко-красную ткань с золотистыми полосками под лапку с прыгающей иголкой, мастерски ведя строчку за строчкой. И вот платье готово. Приобретённую в «Чинаре» ткань Ханипа, ни минуты не мешкая, раскроила, едва пришли домой. Ей не терпелось переодеть Лейлу в новую одежду
- Теперь Лейла настоящая туркменка. Платье получилось хорошее, вполне соответствующее местным этическим нормам и вкусам: всё тело закрыто тканью от шеи до подошвы ног. Аразгелды тоже высказал одобрение. Сама же Лейла, разглядывая себя в зеркало, восторга от этой моды не испытывала, но старалась в угоду благодетелям проявлять интерес к своему новому внешнему виду, чтобы казаться благодарной хозяевам. Вертясь перед зеркалом, она вспомнила, что когда шли с Ханипой в магазин Чинар, увидела вдалеке какую-то высокую трубу. Но в тот момент не спросила, что это за труба огромная… Теперь есть предлог заговорить с хозяином. И она произнесла понравившееся имя этого «обворожительного мужчины», прислушиваясь к его звучанию:
- Аразгелды, что это за труба у вас …такая высоченная…в самое небо? – отвернувшись от зеркала, с неувядающей улыбкой спросила Лейла. Хозяину понравилась любознательность гостьи, и он заговорил с нескрываемым интересом:
-Это не труба, а минара…- произнёс на свой лад.
- Минарет… по-русски - подсказала Ханипа
-Да!- согласился он, улыбаясь и глядя на Лейлу
- А для чего он? – Лейла не сводила глаз с лица говорившего, разглядывая каждую чёрточку. Взгляд девочки притягивали тонкие усики, подвижные губы, сверкающие заманчивым блеском чёрные, как осенняя ночь, глаза. Она что-то фантазировала, не вслушиваясь в ответы, а наслаждаясь лишь звуками его голоса да игрой подвижной мимики.
- Раньше мулла с высоты минарета призывал правоверных мусульман к молитве Аллаху. Но сейчас муллы нет, минарет стоит без дела. Теперь он просто памятник истории. У нас много памятников древности. – Ещё более оживился Аразгелды - Мы можем их посмотреть. Не только минарет, но и Суфийский мавзолей Наджиметдина Кубры, сооруженный в двенадцатом веке, мавзолей монгольской принцессы Торебег-Ханым, тоже очень древний, минарет Мамуна. Побываем у развалин бывшей столицы хорезмшахов Гурганджа. Это близко. Хочешь увидеть всё это? Глаза Лейлы загорелись. Она согласно кивнула головой:
- Очень хочу, - ответила гостья, подчеркнув свою мнимую радость движением головы и напряжённым акцентом в голосе. Но всё это была – игра. В действительности она ни восторга предстоящей экскурсией, ни даже простого желания видеть перечисленную старину не испытывала. Её радовало лишь внимание Аразгелды.
- Завтра воскресенье… - Аразгелды помедлил, взглянув на жену - все пойдём на экскурсию, - сказал он.-Откладывать не будем. В начале следующей недели мы отсюда уезжаем в Карахауз. А там таких памятников нет. Ханипа промолчала. Зная вспыльчивый характер мужа, она научилась выражать свои мысли с осторожностью. Поэтому и не решилась сразу возразить. Но по лицу было видно, что её одолевает какое-то беспокойство. От Аразгелды это не укрылось.
- Что-то не так? - взглянул он на жену. Лейла тоже перевела взгляд на сестру.
- Всё - так… но у башлыка Ягмура Амансарыева - завтра той. Ты считаешь,- можно туда не пойти?
- Ах, да! да! да! да! Как я забыл?!.. Жаль! Но, может, что-нибудь позже придумаем?.. На той идти надо – свадьба же!