Не сотвори себе кумира.
Библия.
В квартире старшего вахтера спичечной фабрики Жвакуна ожидалось
прибавление семейства. Хозяин, постелив на кухонный стол свежую
газету, заботливо поставил на нее бутылку самогона, тарелку с
солеными огурцами и два граненных стаканчика. В единственной
комнате, распластавшись на кровати тужилась и стонала его жена.
Возле нее хлопотал универсальный медработник, поселковый фельдшер
Зуич. Качаясь на табурете, Жвакун терпеливо ждал, пристально
глядя в газету, по которой, в такт качаниям, сбегались и
разбегались черные букашки букв. Когда они сбегались, то образовывали передовицу, четко отражающую текущий
политический момент:
2 сентября 1939
Заседание германского рейхстага. Выступление Гитлера.
Ратификация советско - германского договора о ненападении.
... Адольф Гитлер заявил, что Россия и Германия, эти две сильнейшие страны в Европе не имеют основания быть врагами....
а, когда разбегались то смысл затуманивался, словно газетный лист
покрывался непонятными еврейскими письменами.
- Что-то тянет жена, не по стахановски, - досадливо морщился
Жвакун, глотая горькую, тягучую слюну, вызванную видом хорошо очищенного, прозрачного самогона. Наконец,стоны перешли в крик,
который внезапно оборвался... и заплакал младенец.
- Слава богу, слава богу, - зашептал Жвакун, дрожащей рукой
разливая по стаканчикам прохладную жидкость. Зуич внес в кухню
что-то маленькое и сморщенное завернутое в пеленку.
- Наследник, - веско сказал он. Жвакун встал.
- Как назовешь первенца?
- Иосифом, - ответил Жвакун, бросив быстрый взгляд на
фотографию, висевшую на стене. Это имя он выбрал недавно,
мысленно перебирая богатырские имена: Владимир, Иосиф, Клим,
Вячеслав, Лаврентий. Он непременно хотел дать сыну имя
значительного человека, ибо таил надежду, что тот с таким именем
обязательно станет майором НКВД, директором столовой или парторгом
крупного завода. Это подтверждалось личным опытом. Его самого
нарекли Иваном, и за десять лет безпорочной службы он достиг
лишь ступеньки старшего вахтера. Кроме того, среди крупных
партийных функционеров и вождей, приветствующих демонстрантов с
вершины мавзолея, не было ни одного Ивана.
-За Иосифа. - многозначительно предложил Жвакун, протягивая
фельдшеру граненный стаканчик. Зуич засуетился, не зная куда
пристроить сверток.
- Сейчас, сейчас, - забормотал он и покраснел, то ли от
вожделения, то ли от неудобства одновременно принимать самогон и
роды, как-то не по Гиппократу получается. В это время роженица
вновь застонала и позвала негромко:
- Афанасий Зуич, Афанасий....
Зуич исчез в комнате. Через минуту, раздвинув портьеры, он
показался вновь и смущенно, как начинающий конферансье, объявил
тонким голосом:
- Опять младенец идет!
- Откуда? - изумился Жвакун.
- Все оттуда, - отрезал Зуич и задернул портьеры.
Жвакун, не проглотив самогон, осторожно поставил стаканчик на место.
- Вот тебе и медицина. Лепила! - метнул он стрелу сарказма в
адрес фельдшера. Но живот то, в самом деле был маленький и
сердечко, вроде, одно билось.
- Еще мальчик. С тебя поллитра. - донеслось из комнаты.
- Черт, - спохватился Жвакун, - неучтенный младенец. Колыбельку - то
теперь переделывать надо в коммунальную. Да имячко я только
одно придумал. Надо и второго сынка пристроить в жизни.
Он озабоченно уселся на табурет и машинально забегал глазами по
газете, как бы ища в ней помощь и поддержку. В мозг назойливо
лезли фразы:
... пакт был ратифицирован в Берлине и Москве сказал
Адольф Гитлер, он отметил также, что вчера вечером польские войска
перешли германскую границу....
... Адольф Гитлер заявил, что на польские бомбы мы
тоже будем отвечать бомбами .... Адольф Гитлер указал...Адольф....
Увеличившись, семья Жвакуна по-прежнему обитала в ветхом бараке
в стесненных жилищных условиях. По этому поводу супруга все
время ворчала, но Жвакун отмалчивался, томился, как будто чего-то
ждал. В сентябре, наконец-то, арестовали агента империалистической
разведки Баренбойма, проживавшего тут же в бараке, в соседней
комнате. Жвакун торопливо написал заявление и побежал в
хозяйственное управление спичечной фабрики. В приемной он долго
ждал начальника и, от скуки, решил напечатать свое заявление на
“Ундервуде”, белые, костяные кнопки которого словно призывали
прикоснуться к ним пальцами. К тому же Жвакун всегда питал
симпатию к полезным мелким механизмам, вроде часов, мясорубок и
пишущих машинок. Одним пальцем, напряженно, как бы давя насекомых,
он напечатал следующий текст:
“Прошу выделить мне комнату врага народа Баренбойма, поскольку
имею большую семью. Русский, из бедняков, в партии стою
десять лет безпорточно.
Прошу в моей просьбе не отказать.”
В слове “безпорочно” он допустил роковую ошибку, напечатав лишнюю
букву “т”, которая, как молотком, неожиданно ударила по затылку и
поломала его судьбу. Опечатка получилась точно по Фрейду: о чем
затаенно думал Жвакун, то и напечатал. Его вскоре арестовали и
судили по обвинению в очернительстве партии, сослали на Колыму,
где он сгинул бесследно. Повзрослев без отца, братья Иосиф и
Адольф пошли по кривой дорожке.