Французский бульдог Федя и питбул Мачо

Владимир Рабинович
Одет он был грязно. На джинсах, на ботинках, на большой клетчатой рубашке навыпуск, были свежие следы малярки. В руках держал буханку черного хлеба и банку болгарской консервированной фасоли с мясом.
Очередь в кассу двигалась медленно. Он нетерпеливо переступал с ноги на ногу и довольно громко выражал свои чувства:
— Суки, твари, уроды, животные. Никто не чешется, никто ничего не хочет делать в этой стране. Устроили себе коммунизм. Три кассы в магазине, работает одна. Пять минут стою в этой очереди, хоть бы кто заплатил деньгами. У всех халявные карточки. Фудстемперы, ****ь. Но так же с неба не падает, кто–то должен за всех вас платить.
— Вот ты, — указал он на довольно толстую черную тетку, которая, к счастью, не понимала по–русски, — набрала полную корзину. Ты же не сожрешь все это. Три голодных +о+ла за раз столько не сожрут. Но тебе нужно выбрать все деньги с карточки, иначе пропадут. Не знаешь куда фудстемпы девать— заплати за меня. Я тебе спасибо скажу от всего русского народа. Мы вас от фашизма спасли, а что взамен. Грязнaя работа за восемь долларов в час, комната на четверых в подвале на Брайтоне и одна на весь блок сорокалетняя проститутка Галя, — учительница начальных классов из Конотопа...
Я прислушивался к его вдохновенному спичу и улыбался. Именно я был тем, кто, согласно его экономической теории, должен за все заплатить.
В момент одной из обличительных эскапад я не выдержал и засмеялся.
Неожиданно он обернулся и спросил :
— Что ты меня в жопу толкаешь?
— Простите, — сказал я, — что вы хотите узнать: «Почему я вас в жопу толкаю?»или «Чем я вас в жопу толкаю?»
— Что ты меня в жопу толкаешь? — повторил он свой вопрос.
Видит бог, я его не толкал. Он был грязный, вонял краской, я старался держать дистанцию.
— Извините, сэр — сказал я ему, — мне кажется, вы выдаете желаемое за действительное.
Он размышлял над тем, что услышал, целую минуту, а потом сказал:
— Я тебе очки поломаю.
Moи, очки. Мои замечательные очки. Как долго я выбирал себе оправу, прежде чем остановился на этой: 'Yohji Yamamoto' — гравировка на титановом ушке и индивидуальный номер. Дизайнерская. Стекла – сложные тонкие линзы прогрессив–хамелеон. Одна линза стоит 150 долларов. Можете себе представить сколько стоят две! И этот жлоб хочет все сломать, разрушить.
— Только тронь, — сказал я ему, — знаю один секретный приемчик. Я тебя убью.
Oн ушел. Я покрутился в магазине еще минут десять, а когда вышел, то увидел что он стоит и ждет меня.
— Ну, что будем делать? — спросил он.
— Делать нечего, — вздохнул я, — придется мне с вами драться. Вот только руки у меня заняты. Я бы, с вашего позволения, сложил все покупки в машину.
Мои дурашливые реакции сбивали его с толку, он не понимал, как себя вести.
— Хорошо, — сказал он, — где твоя машина?
— Здесь за углом.
Когда я открыл заднюю дверь своего вэна, с переднего сиденья в багажник прыгнула собака — питбул по кличке Мачо.
Мачо, как ребенок, боялся оставаться один. Ему казалось, что его забыли, оставили навсегда. Что–то случилось и хозяин больше никогда не вернется. Он тревожно скулил, а если я задерживался надолго, начинал выть. Но когда я возвращался, он устраивал истерики радости и единственное, чем я мог его успокоить—позволить полизать себя в ухо. К тому же он знал, что я принес сосиски, а ему, за долготерпение, положена одна.
Слух у собак значительно чувствительнее, чем у человека. Подавать команды можно очень тихо. Я беззвучным шопотом сказал: 'голос'. Пес гавкнул. Эффект был такой, как если бы выстрелила 300 — миллиметровая гаубица. Сам Мачо — необыкновенно красивый урод. Голова у него размером с небольшой легковой автомобиль, лапы кривые и приставлены к мощному, как у крокодила, туловищу, длинный крысинный хвост.
— Вот знакомьтесь, — сказал я злому мужику, который стоял у меня за спиной, — мой лучший друг Мачо.
— Очень приятно — сказал мужик и протянул собаке руку. — Саша.
В ответ Мачо выполнил команду 'дай лапу'. Саша улыбнулся.
— Хорошая собака, — сказал он. Я дома такую же оставил. Очень скучаю. А почему кличка такая? Что нельзя было для собаки найти нормальное имя?
— Он мне достался уже с кличкой,— объяснил я.
Пятнадцать лет прожил у меня французский бульдог по кличке Федя. Пятнадцать прекрасных лет дружбы, преданности и любви.
Когда я пожаловался своему врачу на плохой сон, он сказал мне:
— Я, конечно, могу выписать тебе снотворное, но после того, как примешь первую таблетку, ты уже никогда не сможешь без лекарства заснуть. У тебя есть собака?9
— Есть. Французский бульдог.
— Бери его себе в постель. Это древний психологический механизм. Собака принимает на себя охранную функцию. Твой сон глубже, ты лучше высыпаешься.
Из множества слов, которые знал Федя, его любимым была команда: 'валяться'.
Чтобы он не делал, каким бы важным делом не занимался в этот момент — игрой ли с теннисным мячом, охраной забора, работой над искусственной косточкой, которую можно грызть вечно, до экстаза — он все бросал и прыгал в постель. Нет, не под одеяло. Ибо собаке не пристало ложиться под одеяло, как несчастному, обделенному шерстью, человеку. У собаки в постели есть свое место — в ногах. Засыпала собака мгновенно, пока я листал старую книжку без обложки о переселении душ и думал: Куда могла переселиться душа моего лучшего школьного друга, утонувшего в пруду в четырнадцать лет. Но вот уже приходил сон.
Много лет подряд, каждое утро мы бегали с Федей вдоль берега Атлантического океана — 4 км, туда и обратно. Это только с виду французский бульдог неуклюжий, а в самом деле бегает он быстрее лани и нет ему равных в игре с мячом. Инстинкт самосохранения у него отсутствует, он ничего не боится, но в случае опасности запрыгивает мне на руки и отвечает врагу таким яростным лаем, что отступает даже лев.
Пятнадцать лет прожили мы вместе, а на шестнадцатом пес стал тяжело болеть и когда я показал его своему приятелю–ветеринару, тот сказал, что собака безнадежна, что 15 лет это приличный срок для такой породы как французский бульдог, пес прожил хорошую, счастливую собачью жизнь, и лучше не мучать его и не мучаться самому. Я держал собаку на руках, когда ветеринар сделал ему иньекцию снотворного. Собака уснула, он выбрил машинкой на передней лапе место, и через капельницу пустил в вену вещество, которое останавливает сердце.
Я хотел похоронить собаку во дворе, но ветеринар сказал, что согласно городским санитарным правилам, этого делать нельзя. Я должен отдать ему собаку для сожжения, и если я хочу чтобы собака была кремирована индивидуально, то должен заплатить дополнительно 400 долларов. Я завернул еще теплого Федю в коврик и отнес в машину ветеринара. Там в багажнике лежали еще два небольших свертка.
— Кошки, — объяснил ветеринар. — Старые уже. Хозяйка умерла, а наследники... Сам понимаешь.
Через неделю по почте я получил посылку. В картонной коробке была открытка с изображением симпатичного ретривера со словами соболезнования в связи с потерей друга и жестяная коробочка с пеплом. Открытку я сразу же выбросил, а пепел закопал под деревом во дворе.
Прошел месяц. Я сильно тосковал по собаке. Убрал в чулан собачий поводок, ошейник, миску. Спрятал все фотографии, на которых была собака. Спать я ложился с сильным снотворным.
Позвонил мой приятель — ветеринар, справился о здоровье, а потом сказал:
— Есть отличный щенок, породистый. Отдают бесплатно.
— Какая порода? — спросил я.
— Питбул.
— Это же страшнaя собака. Убийца.
— Это популярные глупости, — сказал ветеринар. — Добрее и ласковее питбулов я не встречал. В отношении питов очень жесткая селекция. Это бойцовая собака. Всех агрессивных в отношении человека собак усыпляют.
— Они своенравные, тупые, плохо поддаются дрессировке.
— Чушь. Собака копирует психологию хозяина. Если хозяин тупой и жестокий, то и собака будет такой. Поехали, посмотришь. Пропадет собака. Его сдадут в шелтер. А выбраться из шелтера у питбула шансов нет.
Это был большой шестиэтажный билдинг на углу Flatbush и Kings Highway.
— Черноватый райончик, — сказал я.
— Приграничный, — улыбнулся ветеринар. —Туда за Flatbush идет уже сплошной чернушник, А здесь вперемешку — черные, русские, пейсатые.
— Свои, — сказал ветеринар по русски в переговорное устройство, — собаку посмотреть пришли.
— Он русский? – спросил я.
— Да, родители девятилетним привезли и бросили. Отец уехал в другой штат и пропал, а мать открыла парикмахерскую в итальянском районе. Вся,сука, в бизнесе.
— Откуда ты его знаешь?
— Я с его матерью сошелся, когда он еще подростком был. Четыре года прожили вместе, потом не выдержал, ушел. Неохота было с другими борозду пахать.
— Сколько ему?
— Под тридцатник.
— Чем он занимается?
— Драгдиллер. Наркотиками торгует.
— Опасная профессия.
— Его грабили пару раз. Вот он и решил завести собаку. Есть специальные методы дрессировки. Очень жестокие. Собаку держат взаперти, бьют. Когда у него были деньги, он купил дорогого щенка у бридера. Запер в ванной комнате. Но духу не хватило собаку мучать. Слабый характером еврейский мальчик. А сейчас не знает что с ним делать.
Дверь открыла маленькая коренастая латинос, беременная, с огромным животом.
— Кто это? — cпросил я.
— Не знаю. Наверное жена, — ответил ветеринар.
— Where is Your Man? – спросил ветеринар у мексиканки.
Латинос молча указала на дверь в комнату и ушла.
— Да с ним бесполезно сейчас разговаривать, —сказал ветеринар. —Он торчит. Идем собаку посмотрим.
На кафельном полу в ванной комнате лежал довольно крупный щенок питбула.
— Как же так, без подстилки, в темноте! — воскликнул ветеринар. —Нельзя держать щенка в темноте, у него зрительные центры не развиваются.
Он включил свет. Собака завиляла хвостом и попыталась подняться на ноги.
— Смотри, у него уже задние ноги не держат, —сказал ветеринар. —Забирай нa***, иначе собаке будет пи3дец!
— Хорошо, — сказал я, — забираю.
— Привезешь домой, помой его теплой водой без мыла. Струю сделай слабую, на голову не лей, не пугай, — инструктировал меня ветеринар. — Не знаю, что он будет есть, чем его кормили. Предложи ему всего разного, он сам выберет. Не тревожь его пока. Положи где нибудь в тихом месте. Пусть он оклемается. Эти собаки очень сильные, жизнеспособные. Я думаю он скоро придет в себя.
— Как его зовут? — спросил я.
— Мачо.
Идти своим ходом Мачо пока не мог, и мне пришлось нести его на руках. Несмотря на худобу, веса в нем оказалось килограммов около тридцати.
После теплого душа я вынес собаку во двор и положил под дерево. Была весна. Светило солнышко. В кроне большой ивы, которая занимала весь задний двор, возились птицы. Пес лежал в траве, прислушивался и принюхивался. Видел он плохо.
Я подходил к собаке и предлагал сосиску, докторскую колбасу, кусочек курицы. Он отказывался. Но к вечеру пес освоился окончательно, встал на ноги и, пошатываясь, ходил по двору. Что же он будет есть, чем его кормить, — беспокоился я.
Сели пить чай. Я намазал кусок черного хлеба медом, но откусить не успел — приковылял Мачо и стал попрошайничать.