ГЛАВА 5
Театр был полон. Ложи, соответственно, блистали. Юльке очень шло ее черное платье. Я же выпендривался своим лучшим галстуком и новыми ботинками.
У меня создалось впечатление, что абсолютно все присутствующие в зале знали о случившейся трагедии. Их больше интересовал не сам «Гамлет», а игра Бажовой. Что ж, публика любит погорячее. Винить ее в этом было бы абсурдно.
Спектакль был хорош. Я не очень люблю эксперименты с классическими текстами и декорациями, но здесь авангарда было в меру. У Розанова был вкус. Я, разумеется, не видел, как играла Гамлета Сара Бернар, но Бажова, на мой взгляд, удачно вписалась в пьесу. Если бы я не был осведомлен, никогда бы не подумал, что главную роль играет женщина.
Когда смолкли овации и начался антракт, двое мужчин, поднимаясь со своих мест перед нами, обменялись впечатлениями:
- Как тебе?
- Очень по-мужски сыграно. Она просто гениальна!
- Согласен.
«Да-да, именно по-мужски…» - мысленно согласился я с ними.
Легкая тень беспокойства мелькнула у меня в голове. Но она не была столь отчетлива, как тень отца Гамлета, и я не стал на ней зацикливаться.
Юля была довольна, о чем не преминула мне сообщить:
- Тысячу лет не была в театре и сразу такое! Что-то все-таки есть положительного в профессии следователя прокуратуры.
- Ты мне напомнила фразу из довольно бузового фильма «Смертельный захват». Там один прокурорский работник спрашивает у другого: «Приведи хоть один довод в пользу службы в полиции» Ответ: «Они хорошие ребята», «И все?», «Все!»
- Ты это к чему, Пинкертон?
- Сам не знаю. Я под впечатлением.
- Небось, курить хочешь?
- Как медведь бороться!
- Ну, так, вали, а я в женскую комнату.
- В буфет не пойдем?
- Не хочу портить «Гамлета» бутербродами.
- Можно испортить его шампанским.
- Лучше после спектакля, алкоголик, - улыбнулась Юля.
- Чрезвычайно обидные ваши слова, мамаша, - я притворно надул щеки.
- Ладно, ладно, встретимся тут…
Я проводил глазами ее ладную фигурку и опять почувствовал легкое беспокойство.
Когда я стоял у входа в театр и курил, было мне видение. Толпа тинэйджеров в рваных джинсах и кроссовках (я уже перестал удивляться тому, что в последние годы именно так стало модно одеваться в театр) продефилировали от ближайшего киоска мимо меня с гамбургерами и «Pepsi». Я услышал обрывок суперинтеллектуальной беседы:
- Ну, чё? В первом отделении поспали, вот и на хавчик пробило?
- Ага, а ща опять на массу!
- Только бы училка, грымза, не засекла!
Мне, почему-то, захотелось грязно выругаться и сплюнуть, но я не стал делать этого у дверей известного московского театра. Поколение «Next» лишний раз добавило мне уверенности в завтрашнем дне.
Я вернулся в партер. Малышевой еще не было. Усевшись, я стал прислушиваться к обрывкам разговоров. Отовсюду доносилось: «Божественно!», «Гениально!», «Какая же она, все-таки, молодец!» и т.п.
Вернулась Юлька. Прозвенел третий звонок и знакомый сюжет перенес нас в далекую Данию.
Видимо, я не полностью отдался во власть Шекспира и Розанова, потому что легкое чувство беспокойства посетило меня еще раз. Во время сцены дуэли Лаэрта и Гамлета. К концу ее это чувство переросло в холод.
Вы никогда не поймете сотрудников Уголовного розыска, пока не почувствуете сами этот странный холод под диафрагмой, когда тебе открывается что-то, доселе неведанное, и ты понимаешь, что есть шанс поймать преступника. Злые языки утверждают, что холодок в этой области живота связан с обычным ментовским гастритом, но это брехня.
Я был настолько удивлен собственному озарению, что даже привстал со стула. Вовремя опомнившись, я посмотрел на Юлю. Неужели она ничего не заметила? Она тоже посмотрела на меня и слегка улыбнулась. Нет, не заметила.
Конец спектакля я досматривал вяло. В голове вертелось столько разных мыслей, что мне стало дурно. Когда упал занавес и зал вновь взорвался овациями, я решил ничего пока не говорить Малышевой. Все, возникшие у меня, подозрения требовали проверки и хоть каких-нибудь фактов.
Было уже довольно поздно. Мы с Юлькой сидели в кабачке, неподалеку от театра. Уютную обстановку нарушил звонок моего мобильного телефона. Естественно, это был Одинцов:
- Ты где?
- Во-первых, здравствуй, Максим!
- Виделись, блин. Ты какого хрена был отключен?
- Я был в театре.
- Эстет, твою мать! С Юлькой, небось?
- Небось.
- Короче, пришел факс из Саратова. Тайна рождения Арины Бажовой не разгадана. Во всех записях в графе «Отец» стоит прочерк. Отчество «Михайловна» присвоено по настоянию матери. Что нам это дает, гладиолус?
- Пока ничего. Ты позвонил с таким понтом, что я подумал – у нас убийство!
- Работать надо, а не по театрам шастать с бабами!
- Ты знаешь, Макс, что зависть – очень непродуктивное чувство?
- Пошел в жопу! – буркнул Макс и отключился…
***
Единственное, в чем мне удалось убедить Юльку в тот вечер, это повременить с вынесением постановления об отказе в возбуждении уголовного дела. Срок у нас еще не истек. Малышева удивилась моей просьбе, но возражать не стала, напомнив, что помимо меня, у нее есть еще прокурор. Я устроил показную сцену ревности и ей ничего не оставалось, как пригласить меня в гости. Театральный вечер закончился вполне достойно.
Утром я заскочил в контору, напечатал кучу запросов и рванул в Мытищи, оставив Макса с лицом, ненавидящим все человечество, «на хозяйстве».
После нескольких часов езды по старому подмосковному городу меня стало постигать разочарование. В отделении милиции, где Саша Муранов получал паспорт, мне выдали копию формы №1. С фотографии, сделанной в 16 лет, на меня смотрело довольно обычное молодое лицо. Точнее, н и к а к о е лицо. Подобные типажи совершенно не запоминаются свидетелями.
Я побывал в школе, которую окончил Муранов, и тоже ничего особенного не узнал. Средний ученик, замечаний по поведению не имел.
В ЖЭКе мне сказали, что Александр Муранов выписан из адреса в Серебряный переулок (!). Мать его – Муранова Валентина Михайловна – умерла в прошлом году от рака. В квартире сейчас никто не проживает.
Я, на всякий случай, нашел этот дом. Ничего особенного, как и сам Саша Муранов. Последней моей надеждой были бабушки, сидящие на лавочке у подъезда. На мой вопрос о семье Мурановых одна из них ответила:
- Ты, милок, в «Белоснежку» сходи. Там в это время Люська-лифтерша уже сидит. Они с Валькой подруги были.
- А где это?
- За углом, вон там, кафешка…
- А как Люську узнать?
- Шрам у нее здоровенный на левой щеке. Да, ее там все знают. Все пропила, прости Господи! И красоту и здоровье. Если не нажралась уже до чертей, то может чем-нибудь пособит тебе.
Поблагодарив бабушек, я отправился в «Белоснежку». «Кафешка» была обычной «рыгаловкой», которых в нашей стране тьма-тьмущая. Посетителей было немного. В углу, у окна, сидела женщина лет 50-55 с копной нечесаных, обесцвеченных до желтизны, волос и жутким шрамом на левой щеке. Перед ней стояла бутылка водки, две банки «Балтики» №3 и пакет с чипсами. «Прямо, не знаешь с чего начать – так все вкусно!». Я подошел к столику. Общение с подобным контингентом, к сожалению, являлось частью моей профессии.
- Здорово, Люся, - небрежно произнес я, садясь напротив.
Люська не успела еще напиться «до чертей», поэтому лицо ее отразило работу мысли. Она явно силилась меня вспомнить.
- Ты кто? – спросила она, не справившись с умственным процессом.
- Федор.
- Федор? С 25-го дома что ли?
- Нет.
- А откуда?
- Из Москвы, из милиции, - я показал удостоверение.
Люська тупо уставилась в «ксиву», после чего произнесла:
- Не о чем мне с ментами разговаривать. Моя совесть чиста.
- А я не о тебе хочу говорить.
Люська уставилась на пакет с чипсами. Подумав, выговорила:
- Закажи, что ли, салатик какой-нибудь. Может, и получится разговор…
Я улыбнулся, подошел к стойке и заказал два овощных салата, мясное ассорти и 150 грамм виски себе. Виски я попросил, подозревая, что водка в этом заведении не заводского разлива.
- Шикуешь, мусор! – произнесла Люська, когда принесли заказ, - видно, чего-то тебе из-под меня очень надо.
- Нет, просто время обеденное, да и выпить с хорошим человеком я не прочь.
- Не хитри! Я все ваши подходцы знаю. Люську-лифтершу не обманешь. Давай, за здоровье!
Мы чокнулись. Пить на службе, конечно, плохо, но чертовски приятно!
- А ты, стало быть, лифтершей работаешь?
Люся секунду смотрела на меня, а потом разразилась таким хохотом, что из ее рта полетели чипсовые крошки.
- Чего я смешного спросил?
Отсмеявшись, она произнесла:
- Лифтерша – это не профессия, это погоняло. Кликуха, то есть.
- За что ж тебе такое погоняло дали?
Взгляд ее стал слегка лукавым и, мне показалось, игривым.
- По молодости я в гостинице «Белград» работала, на Смоленке в Москве. Ловили меня, конечно, мусора, но очень редко. Я клиентов в лифтах обслуживала. Нажимаешь кнопочку «Стоп» и понеслась – минетик, али чего посерьезней. На этаж приедем, у меня уже денежки на кармане и клиент общением не утруждается. Вниз еду – глядишь, еще кого раскручу. Вот так-то! Так и работала, пока одна сволочь бутылкой морду не порезала. Правда, некоторым до моего шрама никакого дела не было. Ты-то, небось, в лифте никогда не трахался?
- Всем видам экстремального секса предпочитаю постель, хоть это и банально, - ответил я.
- Ой, у-умный, у-умный, - затянула Люська, - лизбес, блин!
- Люсенька, не лизбес, а ликбез, от словосочетания «ликвидация безграмотности».
- Ой, у-умный, у-умный…
Я понял, что пока она не упала лицом в салат, надо переводить разговор из половой сферы в нужное мне русло.
- Люсь, а я ведь о подруге твоей хочу расспросить, о Вале Мурановой.
Смена настроения у хронических алкоголиков меня всегда поражала. Люська тяпнула стопку и разревелась.
- Нет больше Валечки-то, - произнесла она сквозь слезы, - умерла в прошлом годе подруга моя закадычная.
- Она с тобой работала?
- Не, Валька не такая. Мужиков-то у нее полно было, но все по любви.
- А сын ее, Саша, от кого?
- А черт ее знает! Не говорила она мне. Отчество Владимирович дала. Изредка только намекала, что Сашка в папочку должен пойти. Тот в Москве какая-то шишка. То ли академик, то ли артист. Мечтала, мечтала, ан не вышло…
- Почему?
- Дурной болезнью Сашка заболел, - Люся перестала плакать и посерьезнела. Секунду спустя, тяпнула еще стопочку.
- Какой болезнью?
- А черт ее знает! Валька говорила, что объяснять долго, а мне по роду деятельности нужно знать только сифак, да трипак. Шутила все… Тебе, говорит, скажи – весь город знать будет. Помню, Сашку она втихаря по всем поликлиникам и больницам здесь и в Москве таскала. Да, все без толку.
- А чего ж отец-академик не помог?
- Не говорила она ему. Он же сюда ни разу не появлялся, только деньги высылал. Она гордость свою показывала, да только кому?
Люся тяпнула еще.
- Что ж дальше было?
- Запила Валентина, а Сашка пропал.
- Как пропал?
- Валька говорила – учится в Москве, но, я так думаю, что в клинику она его пристроила. Там и умер.
- Как умер?
- Конечно, умер. Если бы жив был, на похороны родной матери приехал бы. Ан, не было его…
Люська долила остатки водки в рюмку, выпила, пригубила «Балтику». К закуске она почти не прикоснулась.
- Пить с Валентиной неинтересно было, - продолжала Люська, уже тяжело ворочая языком, - стакан жахнет и молчит, второй жахнет – плачет, третий жахнет – засыпает. А общение где, я тебя спрашиваю? Ты давай, рассказывай, зачем пришел…
Она прикрыла глаза и уронила голову на скрещенные руки. Я допил виски, оставил деньги на столе и направился к выходу. В спину мне донеслось: «Виновата ли я…»
Безрадостный финал безрадостной судьбы. Одной из многих.
Я закурил и некоторое время постоял на улице. Раз уж я здесь, то надо закончить начатое. Сев в машину, я направился в районную поликлинику.
***
Ранним утром я появился в кабинете с «Домашним медицинским справочником». Увидев, что у меня в руках, Макс, мрачно сопя и шумно отхлебывая из чашки растворимую бурду, произнес:
- Доработался, блин!
Я решил не оставлять данное замечание без внимания:
- Узость Ваших интересов, Максим Анатольевич, - начал я менторским тоном, - вызывает у меня крайнюю озабоченность. Помимо «УК и УПК – на 8 лет пока!» в мире существует масса полезных книг. Одна из них перед Вами. Я уж не говорю о Фрейде, Ницше, Кафке и Шопенгауэре…
- Ой, кто это говорит? – поддержал Макс пикировку, - Жан-Жак Руссо? Пикассо? Марсель Марсо? Абрау-Дюрсо?
- Вкупе с Дидро! - закончил я, засмеявшись.
Макс изобразил на лице слабое подобие улыбки.
Открыв справочник, я начал читать вслух:
- Алопеция - выпадение волос (в особенности у мужчин) является физиологическим процессом, даже если оно началось в относительно юном возрасте. При этом наблюдается равномерное поредение волос в области лба или темени, приводящее к формированию всем хорошо известной лысины. При выяснении причин этого процесса в каждом конкретном случае важно обратить внимание на наследственность, склонность к вредным привычкам, особенности кожи. Другое дело – когда волосы выпадают как бы очажками, образуя небольшие участки облысения, склонные к слиянию. Кожа в этих местах имеет вид вялой, блестящей, по виду напоминает слоновую кость. Это признак гнездной алопеции – заболевания, причины которого не до конца изучены. Очевидно, что в развитии этого заболевания играет роль нарушение питания корней волос, возможно – инфекция, стресс и т.д. В особо тяжелых случаях участки облысения сливаются между собой, аналогичные зоны появляются не только на волосистой части головы, но и на лице у мужчин, они могут захватывать брови, отмечается выпадение ресниц, волос на теле, в частности в подмышечных областях, на лобке и т.д.
Макс слушал с надутой миной, поскольку уже имел в теменной области небольшую плешь.
- У тебя чего, волосы на лобке выпадают? – спросил он, - не переживай, через штаны не видно. На голове-то у тебя все в порядке.
- От зависти все, - парировал я.
- На кой черт ты все это прочел?
- Может быть, именно эти сведения помогут нам раскрыть преступление.
- Какое?
- Убийство Розанова, а может, кое-что еще…
- И ты туда же? Застрелился он, узнав, что женат на собственной дочери и все! Что тут рассусоливать, гладиолус?
Мой ответ прервал звонок телефона местной связи. Я снял трубку:
- База торпедных катеров. Вахтенный - боцман Нечитайло!
- Шутите все, - голос майора Узколобова был трагичен, - а у нас труп в Высотке, квртира 325.
- Криминал?
- Вроде нет, но появиться рекомендую, - дежурный дал отбой.
И только тут до меня дошло!
Квартира 325!
Мещерский!
- Макс, погнали! – крикнул я на ходу.
***
Косички и очки были все те же, но за очками были абсолютно зареванные глаза. Открыв нам дверь, Машенька ничего не сказала, показав на дверь кабинета. Я увидел тело на кушетке и бригаду «Скорой помощи». Один из докторов, повернувшись к нам, спросил:
- Вы из милиции?
Мы оба кивнули.
- Ничего криминального, - продолжил врач, - повторный инсульт. Все произошло почти мгновенно.
Доктора оставили справку о смерти и удалились. Макс начал составлять протокол осмотра трупа.
Мне почему-то вспомнились слова Ремарка: «Смерть одного человека – это смерть, а смерть двух миллионов – только статистика».
Я смотрел на тело Мещерского и ловил себя на мысли – сколько еще вопросов я должен был ему задать. Но теперь поздно, ответов не будет. Дело принимало скверный оборот. Я очень рассчитывал на помощь Михаила Ивановича. Меня все больше и больше охватывало чувство безысходности.
В комнату вошла Маша.
- Может быть, Вам чаю сделать? – спросила она, шмыгая носом.
- Нет, Машенька, спасибо, - ответил я, - скажите, Михаил Иванович ничего мне не передавал?
Я спросил просто так, без всякой надежды.
- Ой! – вскрикнула Маша, - я чуть не забыла…
Она прошла к письменному столу, выдвинула какой-то ящик, достала большой бумажный конверт и протянула его мне. На конверте было написано: «Старшему оперуполномоченному уголовного розыска, майору милиции Кузьминскому Федору Андреевичу». Макс искоса взглянул на конверт и продолжил писать протокол.
Я держал конверт в руках и медлил его вскрывать. Я почему-то боялся содержимого. Что может мне сейчас открыться? Будет ли это подтверждением моих размышлений или пойдет вразрез с ними? Откроется ли занавес времени или прошлое скроется за непроницаемую каменную стену?
Машенька по-своему расценила мою медлительность и тихо вышла из комнаты.
Смелее, сыщик!
Я вскрыл конверт. В нем было несколько листов бумаги. Частью было заключение компании «Евромед» о проведении экспертизы ДНК Розанова Михаила Афанасьевича и Бажовой Арины Михайловны. Я долго пытался вникнуть в суть мудреных терминов, но мои попытки закончились неудачей. Ясно было одно – Розанов является отцом Бажовой.
Я протянул заключение Максу. С хмурым видом и также ничего не понимая, он прочел весь текст и буркнул:
- Бажова не врала. Только почему это заключение оказалось здесь?
- Надеюсь, пойму из письма, - ответил я и развернул листы.
Письмо Мещерского было отпечатано на машинке. Видимо, он почти не мог самостоятельно писать. Присев за письменный стол, я почему-то взглянул на фотографию Маргариты Бажовой и углубился в чтение:
«Уважаемый Федор Андреевич! Я надеюсь, что это письмо дойдет до вас, когда меня уже не станет. Возможно, к этому моменту ваше следствие уже подойдет к концу, но я не могу уходить из этой жизни с таким тяжелым грузом. Во время наших встреч я рассказал вам почти всю правду. Почти…
Я не упомянул только о факте, смысла которого мне так и не удалось понять. Арина принесла мне заключение экспертов в день смерти Розанова. Не хочу описывать, в каком она была состоянии. Было видно, что ей хочется выговориться, но несла она полнейший сумбур. Из всего сказанного я понял только одно. Об этом я и хочу рассказать вам, уходя в иной мир. Поверьте, я в точности передаю вам слова Арины – о н а н и к о г д а н е б ы л а в к о м п а н и и «Е в р о м е д» и н и к о г д а н е с д а в а л а с в о ю к р о в ь д л я п р о в е д е н и я э к с п е р т и з ы Д Н К! Что это значит, предстоит установить вам. Добавлю только, что тем же вечером Арина ушла от меня, пообещав во всем разобраться. Думаю, она поехала на дачу. Причина, по которой она оставила заключение, мне неизвестна. Может, просто забыла.
Федор Андреевич! Вы мне очень симпатичны. Я верю, что вы сумеете докопаться до истины. Поднимите занавес времени – это последняя воля умирающего. И да простит Господь тех, кого вы увидите за этим занавесом! Желаю Вам успеха! Всегда ваш – Михаил Иванович Мещерский»
Труп Мещерского увезли.
Я мысленно попрощался с этим человеком. Кто знает, не будь я вооружен его уверенностью, не смог бы докопаться до истины. Хотя, кто сказал, что я до нее докопался. Занавес времени был тяжел, запылен и так пропах нафталином, что я никак не мог к нему приблизиться, не то, чтобы поднять.
- Макс, ты закончил протокол? – спросил я.
- Угу.
- Макс!
- Что?
- Ты знаешь, что я второй сыщик в этом городе после тебя?
- Не подлизывайся!
- Ты знаешь, что ты умнее, красивее и талантливей? Что бабы любят только тебя, а меня терпят, как бесплатное приложение? Что если бы ты не был столь бескорыстным и, хоть чуть-чуть, тщеславным, давно бы уже был полковником?
- О чем ты хочешь попросить, гладиолус?
- Сущая безделица. Ты сейчас едешь в компанию «Евромед». Делай с врачами и медсестрами что хочешь, но нам надо точно знать, как, в какое время и при каких обстоятельствах был произведен забор крови у Розанова и Бажовой. И самое главное – попроси вспомнить, какой рукой расписывалась на документах наша звезда. Вынь из медсестер всю душу, на худой конец – пообещай жениться. Скажи, что любишь сыр с плесенью!
- При чем здесь сыр с плесенью?
- Я где-то читал, что поклонники такого сыра обожают заниматься оральным сексом.
- Дурак!
- Аргументируй.
- Не все медсестры это «где-то читали», и не все такие выпендрежницы, как ты.
- Хорошо. Завлеки миссионерской позицией, но добудь эту информацию! Прошу тебя!
- А что потом?
- Сразу звони мне на мобильник.
- Это письмо Мещерского тебя так раззадорило?
- Все объясню потом. Лобзаю!
Я вышел на улицу. Мысли никак не хотели приводиться в порядок. Я сел в «шестерку» и рванул в сторону МКАД.
По дороге я прокручивал в голове отрывок из пьесы Розанова:
Если в городе люди
За доброе дело
Непременно желают наград,
Если мозг притупился,
А душа опустела,
Значит, город торопится в ад.
Если древние стены,
Если башни с часами
Память предков своих не хранят,
Если жители верят,
Что всесильными стали,
Значит, город торопится в ад.
Если здесь шарлатанов
Объявляют святыми
И кричат лицемерам: «Виват!»
А чужие идеи
Объявляют своими,
Значит, город торопится в ад.
Если в городе песен
Люди больше не пишут
И поэтов за смелость корят,
Если мысли скрывают
В невежества нишу,
Значит, город торопится в ад.
Если сальные губы,
Защищая устои,
Говорят, что пора бить в набат,
Если жизнь человека
Ничего здесь не стоит,
Значит, город торопится в ад.
Если жмут тебе руку,
А потом убивают
И над гробом слова говорят…
Видишь, птицы из города
Прочь улетают –
Этот город торопится в ад!
Я твердил эти стихи, как мантру, но по-прежнему плохо осознавал, куда еду. Когда я добрался до кольцевой автодороги, инстинкт заставил меня свернуть на восток. Мозг полностью включился в работу, когда я увидел указатель поворота на Носовихинское шоссе.
Я ехал в Купавну.