глава 2
Сегодня оставался всего один день до наступления первого сентября и начала очередного учебного года. Глеб воспринимал этот факт без каких-либо особенных эмоций и ожиданий. Ближе к полудню, за ним на местном маршрутном автобусе в деревню прибыла мать. Глеб уже давно ее ждал вместе со своей бабушкой на автостанции. Мария Николаевна не могла никак остаться, хоть на короткое время в деревне и посетить дом своей матери и бабушки Глеба Евдокии Александровны, в силу своей полной загруженности на работе.
Она быстро слезла со ступеней старого скрипящего автобуса, обняла и поцеловала свою мать и Глеба. Быстро обменявшись с ней несколькими фразами и тут же распрощавшись, она живо взошла вместе грустным Глебом вовнутрь автобуса, в котором сидел торопивший их, и курящий при этом сигарету водитель. Они поставили сумки, собранные бабушкой и Глебом, с необходимыми ему вещами наверх, в оборудованную для этого полку. И вместе, помахав на прощание руками, отвечающей на это и улыбающейся бабушке, двинулись в путь по направлению в далекий город. Глеб уныло глядел в окошко автобуса, на проезжаемые ими, хорошо знакомые ему окрестности деревни, мысленно прощаясь с ними до скорой встречи.
Он не понимал, отчего ему не давали самому добраться до дома, делая из него какого-то маленького ребенка, неспособного прибыть в нужное ему место одному, без чьего-либо сопровождения. Затем смирившись с этим, он стал быстро придумывать короткие ответы на постоянные расспросы матери о проведенных им летних каникулах. Он неохотно отвечал ей, до сих пор, считая ее поведение к нему каким-то несерьезным, подобным обращению с детьми. Он всецело ощущал себя, гораздо повзрослевшим, с момента ее последнего приезда в деревню в самом начале лета. И это и вправду было так. Он заметно вырос в своих суждениях, взглядах, мировоззрении, а главное в своих эмоциях и чувствах в первую очередь. Он видел свою жизнь уже совершенно другими глазами. В ней появились совсем иные ценности и ориентиры. Но, об этом он естественно молчал, и даже не смел ей твердить. Он не считал нужным, делиться своим внутренним миром с ней и вообще с кем-либо еще на белом свете, кроме своей горячо-любимой и столь желанной Аленушкой.
Первое сентября прошло для Глеба довольно заурядно и скучно, не так как для всех его остальных одноклассников и сверстников. Все, толпились вначале на школьной линейке, а затем и во внутренних коридорах школы, весело разговаривая при этом. Временами, их голоса переходили в крики, все смеялись и непременно улыбались друг другу. Было заметно, что несмотря на то, что каникулы закончились, и, конечно же, все ученики внутренне были огорчены этим обстоятельством, тем не менее, они несказанно радовались новой встрече со школой и со всеми своими друзьями.
Глеб не способен был сегодня разделить всей их радости. Еще свежи были чувства от всего пережитого им совсем недавно. Он уныло наблюдал, как выступали со школьных порожек учителя, поздравляя всех с началом очередного учебного года. Затем ученики младших классов читали какие-то праздничные стихи, смысл которых он не понимал в виду их довольно тихого прочтения. В самом завершении линейки, самый высокий из всей школы парнишка, подошел к нарядно одетой в школьную форму девочке из младших классов, посадил ее на свое правое плечо и они пошли вдоль всей линейки, бесперебойно звеня колокольчиками, символизируя этим первый школьный звонок.
Далее, после не длительного пребывания со своими одноклассниками в их общем кабинете и коротким общением с классным руководителем, всем было позволено уйти сегодня домой пораньше, для подготовки к первому учебному дню.
Глеб, возвращаясь домой один, с уныло опущенной вниз головой, думая про себя о том, будет ли он способен провести весь этот учебный год до конца, если сил и желания к обучению он не ощущал уже сейчас и в помине? Он чувствовал себя разбитым и раздавленным, от какого-то непередаваемого словами эмоционального истощения. Подходя к дому, он почувствовал, как у него сильно закружилась голова. В мгновение у него потемнело в глазах и, не дойдя до калитки своего дома всего пару шагов, Глеб упал в обморок. Временно потеряв сознание, он очнулся уже на кровати, внутри своей спальни. Над ним уже крутились взволнованная мать и вызванный ею же врач скорой помощи. К счастью, Мария Николаевна сегодня оставалась дома, ввиду своего выходного дня и могла заметить все произошедшее с Глебом. Доктор, осмотревший его, сделал свое медицинское заключение, что с ним произошло не что иное, как солнечный удар. Заметив его настоящую худощавость, вялость и вообще довольно не важное самочувствие, он назначил ему прием каких-то витаминных препаратов, посоветовав при этом побольше есть, а Марии Николаевне приготовить ему непременно сейчас легкий куриный бульон, чем она и не промедлила заняться. В этот день Глеб так и остался лежать в своей кровати до самого вечера, стараясь немного набраться сил для завтрашнего учебного дня.
***
Аленушка же, вместе со своей матерью, обошли все необходимые им кабинеты и находились сейчас в своей палате. Им предстояло остаться здесь до момента, пока доктор получит все результаты анализов и выявит свой диагноз. Аленка просила свою маму вернуться домой и оставить ее здесь пока одну, собственно как и ее лечащий врач, но она этого не желала и категорично противилась. Лишь после того, как доктор огласил ей точную дату получения результатов обследования, она согласилась с ним и на эту ночь вернулась в свой городской дом одна. Аленушка, как и ранее, вспоминала своего, горячо-возлюбленного, Глеба, но последний случай с ее временным нездоровьем и нахождением в больнице, слегка затуманил ее мысли и постоянные воспоминания о нем. Она ощущала в себе легкую усталость и часто пребывала во сне. Аленка вспоминала о том, что начинался учебный год со всеми своими ежедневными дотошными уроками и прочим очень скучным для нее времяпрепровождением. И поэтому нахождение сейчас в палате больницы, казалось для нее, немного лучшем выходом, временного отречения от школы. Она не могла себе даже представить каким образом она могла сейчас ходить в школу и посещать все эти банальные для нее уроки. Кроме того ей также предстояло бы посещать занятия в музыкальной школе по классу фортепианно, интерес к которому у нее резко упал.
***
Все это чувствовал в себе и Глеб, только в отличие от Аленки, он мысленно готовился уже завтра начать свое полноценное и всестороннее обучение как в школе, так и в музыкальном учреждении. Возможно, как он подразумевал это должно, хоть отчасти, погасить его беспрерывные раздумья и воспоминания об Аленушке.
На следующий день он медленно побрел в школу, ощущая в себе пока еще легкую к ней неприязнь и даже отвращение. Теперь, время для Глеба стало протекать довольно мучительно и неторопливо. Учеба же была для него очень ненавистным занятием. Он мысленно подталкивал каждый день, каждый час и каждую минуту, находясь как в стенах школы, так и в стенах именуемой им «музыкалки», где он так же, как и Аленка обучался игре на фортепиано.
Мария Николаевна стала замечать, как сильно изменился ее сын, а также его скрытое нежелание к ежедневному обучению. Однажды, Глеб в разговоре с ней, рассказал о своем ослабевшем интересе к обучению в музыкальной школе. Он считал, что оставление ее немного облегчит весь этот трудный для себя период жизни. Но, моментально отвергнувшая эти мысли Мария Николаевна, мигом согнала с него все эти глупые сомнения. И потихоньку, со временем, Глеб вошел в привычный ритм обучения, и некогда надоевшая ему игра на фортепиано стала наоборот вещью, которая вернула ему бывалый ко всему интерес. Он стал еще упорней разучивать новые, предоставляемые ему для игры музыкальные пьесы. Он набирал в этом все большие обороты и накапливал свой еще больший личный репертуар, которым мог уже удивить всякого не сведущего в этом искусстве.
Учеба в школе, также вошла для него в обычный размеренный ритм и, казалось, что все понемногу налаживалось. Он все редче вспоминал свою любимую Аленушку, постоянно стараясь оттянуть мысли о ней на более дальний период, ближе к началу осенних каникул. В это время Глеб с Аленушкой взяли друг с друга слово, непременно вернуться в деревню для их долгожданной и упоительной встречи.
Сегодня в школе состоялся большой концерт с музыкой, пением, плясками и прочими уготовленными учителями и их воспитанниками номерами. Глеб, также не остался от этого в стороне. Он играл на старом, стоявшем в стороне от трибуны, черном пианино, прекрасную, но казалось бы, немного не подходящую и грустную для этого случая, знаменитую сонату №14 или, так называемую, «Лунную сонату» Бетховена. В последнее время он играл ее чаще всех остальных, потому, что она несказанно нравилась ему, приносила огромное удовольствие самому себе, полностью отвечала всем его настоящим чувствам, эмоциям и настроению. Она словно в унисон звучала в сопровождении с внутренней мелодией его души и как-то едва заметно откликалась с тонкими струнами ее фибр, потаенных, и незнакомых многим другим людям.
Глеб крайне остро ощущал все это в себе и, наверное, именно это, помогало ему выдавать столь прекрасную, изощренно-грациозную и проникновенную, до глубины души и до самого сердца, музыку. Он творил, изумительно - трепетную, распространяющуюся на все пространство и каждое помещения школы, непередаваемую словами прелестную игру. Это тонкое воспроизведение Глебом данной гениальной сонаты, невероятно-приятнейшим образом, как-то нежно и мягко, доносилось из нутра пианино в уши, каждого слушающего его сейчас, в большом актовом зале. Редко бывало так, чтобы огромное скопление школьников, при просмотре веселого концерта, обычно сопровождающегося бурным гулом, смехом из зала и постоянными подтрунивающими возгласами над выступающими, абсолютно стихало.
Все сидели в непередаваемой безмолвной тишине, и временами даже, Глебу казалось, что вокруг него никого и вовсе не было, и он, уже прикрыв глаза, еще более эмоционально и самозабвенно, продолжал исполнять свою прелестную мелодию. И у всех было временное ощущение, что она никогда не окончиться. Но этого, поистине, сейчас никто и не хотел. Все учащиеся, замерев, а некоторые и с приоткрытыми ртами, вслушивались в каждый звук и в каждую доходившую до их слуха приятную ноту, выдаваемую Глебом.
Большинство же учителей, затерявшихся в куче сидящих в зале школьников, растворились в этой непрерывно-струящейся волне неповторимой мелодии и находились в немом созерцании происходящего. Многие из них, не сдержав более своих эмоций, обессиленные, в потоке душераздирающих чувств, уже тихо плакали, пустив из своих глаз медленно текущие слезы. А Глеб, невозмутимо продолжал играть, он держался непревзойдённо, галантно и величаво. Временами, он наклонялся всем телом вперед к пианино, акцентируя при этом своими широко расставленными пальцами, отдельные этапы, идущей к завершению сонаты, надавливая все крепче на легко поддающиеся его напорам клавиши. Неизвестным оставалось лишь одно, - мог ли он, еще когда-нибудь в своей жизни, повторить бы такое исполнение вновь.
Порою, казалось, что это сейчас не он сам производил загадочные мотивы этой музыки. Она шла из его сердца, из глубины его тонкой души. Это играла в нем, не что иное, как сама любовь. Но любовь, пораженная острой стрелой расставания со своей возлюбленной, длинной и гнетущей с ней разлукой, и последующей, невыразимой тоской и горькими переживаниями по этому поводу. Все произошедшие с ним события этого длинного и рокового лета, необычайно тонко запечатлелись в каждой выдаваемой им ноте, и в этой музыке в целом. «Мелодия разлуки» - так называл ее про себя отныне Глеб.
Сейчас он оканчивал свою любимую сонату, а вместе с тем подходило к концу и все его гениальное выступление. Дождавшись, когда совершенно ослабнет звучание последней ноты в этой музыке, он медленно встал. Одетый, в прекрасный темный костюм, с выглядывающей из под воротника белоснежной рубашкой, он кротко, и совсем незначительно поклонился, безмолвному залу слушателей. И если бы он этого не сделал, то наверное бы, никто и не догадался о завершении его выступления и все так бы и продолжали завороженно сидеть на своих местах, находясь в легком и непонятном для них трансе.
Все, контролирующие до этого свои эмоции учителя, старающиеся не прослезиться в течение его выступления, изразились теперь в неподвластном для них отчаянном тихом плаче. И постепенно, вначале сами преподаватели, а затем и все ученики начали вставать со своих кресел, бурно аплодировать ему, не жалея рук, и громко на весь зал вскрикивать при этом слово «браво». Некоторые преподаватели, отошедшие от слез стали радостно улыбаться и ссыпать свои комплименты великолепному исполнителю, изумительной сонаты. При этом они испытывали непередаваемую гордость за их гениального ученика и за то, что он обучается именно в их школе.
- Бра-во-о!! Бра-во-о!!! – хором доносились повсюду голоса, адресованные Глебу. А он же, совершенно спокойный, так и продолжал невозмутимо стоять на своем месте, лицезрея, на сотни, обращённых к его персоне глаз.
В тот вечер, Глеб своим выступлением ввел всех присутствовавших на концерте в неописуемый восторг, произвел грандиозный фурор и заслужил отныне у всех преподавателей и учеников огромный авторитет. Он мигом стал грозой для всех школьных девчонок, они все смотрели теперь на него с большим восхищением, и если бы он пожелал выбрать из их огромной толпы любую себе понравившуюся, то практически каждая из них была бы вполне согласна быть с ним. Теперь все оказывали ему значительное количество внимания. Но он, хладнокровно старался этого не замечать и не придавать всему происходящему большого значения. Он был выше какого-либо чувства заносчивости или гордыни. В его памяти все еще оставался совсем свежим, образ его любимой Аленушки, и не было для него до сих пор, никого милее ее одной.