На выжженных южным солнцем пустырях поднимался новый город. Народ, обживающий его, был молод. Потому дома и население росли, как грибы после дождя. Детские сады и школы не успевали отстраиваться, а по дворам несмолкаемо звенели ребячьи голоса. Город был «закрытый», попасть в него было непросто. И тем более было непонятно, откуда в только что заселенном доме юного города могли взяться две одинокие старушки. Впрочем, для девятилетней Ниночки все, кому за шестьдесят, казались древними стариками. Ниночка не раз слышала в разговорах родителей, что старушки эти – «ПФЛовки». Тогда она еще не знала, что ПФЛ – это пропускной фильтрационный лагерь, который раньше находился на месте города. И что в них проходили проверку «неблагонадежные элементы». Те, которые во время войны находились на оккупированных территориях, в плену, или угонялись на работу в Германию. Многие ПФЛовцы после того, как их выпустили из лагеря, остались жить в этом городе, потому что ехать было некуда и не к кому. А тогда Ниночка думала, что ПФЛ - это такая работа. Она жалела старушек, потому что взрослые говорили о них, всегда сочувствуя. Ниночка из разговоров понимала: им пришлось нелегко в жизни.
Старушки были, как попугаи-неразлучники. Они жили в разных подъездах, но каждое утро Анна Михайловна, или попросту Михайловна, так все ее звали, как на работу, спешила проведать Александру Ивановну. У Александры Ивановны были больные ноги, она тяжело ходила с палочкой. Михайловна была покрепче. Она ходила в магазин, покупала продукты на двоих, мыла полы Александре Ивановне, помогала по хозяйству…
Это была странная пара. Александра Ивановна, которую язык не поворачивался назвать иначе, высокая сухопарая, со строго собранным пучком седых волос была изысканно сдержана и очень начитана. Вся ее стать и манера говорить выдавали в ней интеллигентку. Рядом с ней Михайловна – небольшого росточка, смуглая, грузная, но при этом очень бойкая, с перманентной завивкой и железными зубами выглядела полной противоположностью. Она запросто могла ввернуть в разговоре словцо, от которого Ниночка густо краснела. Александра Ивановна в таких случаях строго одергивала ее:
- Анна Михайловна, голубушка!
И Михайловна виновато замолкала.
Александра Ивановна жила на одной лестничной площадке с Ниночкиными родителями, и мама нередко просила ее присмотреть за Ниночкой, когда они на работе. Чтобы та не опоздала в школу ко второй смене, чтобы не забыла поесть и закрыть дверь. Александра Ивановна вместе с Михайловной с удовольствием исполняли эти просьбы. Они баловали девочку, потакая ее капризам. Мама смотрела на это снисходительно, потому что понимала, что им больше не на кого изливать свою невостребованную любовь. Мама была уверена, что дочка перерастет, и все изменится.
Но однажды Ниночка, доставая что-то из холодильника, разворчалась:
- Понаставила своих стаканчиков... Чего ставит, тут и кошке не хватит поесть…
- Чтобы я никогда не слышала этого! - сурово оборвала ее мама. - Она такой голод пережила, вот и бережет каждую крошку. Еще неизвестно, какая жизнь ожидает нас.
Дело в том, что Александра Ивановна, не имея холодильника, с разрешения мамы оставляла свои продукты у них. Продуктами это назвать было сложно. На дне пол-литровой баночки хранился борщ, а в стограммовых граненых стаканчиках – по кусочку мяса, колбаски, масла… И этими баночками и стаканчиками была заполнена целая полка холодильника, что раздражало Ниночку.
Но, в общем-то, она любила и Александру Ивановну, и Михайловну. Ей нравилось сидеть с ними по вечерам на скамеечке около дома, и слушать их разговоры. А еще лучше, когда мама приглашала их на чай. Эти посиделки тянулись часами. Иногда Ниночка даже засыпала под негромкий шум голосов. Но это было нечасто, потому что мама либо работала, либо была занята.
Михайловна чаще всего рассказывала о своей семье, о сыне, который пропал без вести на войне. О том, как они хорошо жили до войны в какой-то деревне. У нее было много и смешных и грустных историй. Александра Ивановна дополняла ее истории пересказами книг. Для Ниночки эти житейские истории и рассказы как бусины, один за другим нанизывались на нитку, образуя причудливое украшение под названием «жизнь».
Ниночка росла без бабушек и дедушек. Вообще-то они у нее были, но жили очень далеко, и навещать их доводилось нечасто. Наверное, поэтому Александра Ивановна и Михайловна заменили их Ниночке.
После войны прошло шестнадцать лет, и, казалось, не было никакой надежды отыскать сына, но Михайловна не могла смириться с этим. Да и как можно смириться, если это был ее единственный родной человек, уцелевший на войне? И чудо произошло. Сын отыскался. Оказалось, что он попал в плен, находился в концлагере в Польше. Потом ему удалось бежать. При немцах скрывался в какой-то польской деревне. А пока дожидался прихода Красной Армии, успел жениться на дочке хозяев, приютивших его. Сейчас он с женой и двумя дочками живет в городе Гдыня. Ниночке почему-то сразу не понравился этот город. Он представлялся ей гордым, заносчивым и холодным.
А Михайловна летала от счастья. Она мечтала, как они с сыном и его семьей вернутся на родину, отстроят большой дом, как она будет пестовать внучек…
- Мы и тебя с собой заберем, - не раз говорила она Александре Ивановне. – Куда же мне без тебя? На деревенском воздухе, да на парном молочке и ноги твои расходятся. Ты у меня еще бегать будешь!
Но с каждым письмом из Польши Михайловна все больше сникала. Сын не хотел ехать в Союз. Писал, что у него хорошая работа, жена работает учительницей, а девочкам будет трудно учиться, потому что они не знают русского языка. И торопил ее в каждом письме, чтобы она оформляла документы на переезд в Польшу. Михайловна не хотела уезжать и сердилась на невестку:
- Не иначе, это Барбара его сбивает! Куда я поеду? Чужая страна, чужие люди. Как там жить?
В конце концов, Михайловна все же согласилась на переезд. Она раздала соседям весь свой немудреный скарб. Ниночке от Михайловны досталась этажерка с вязанными кружевными салфеточками на каждой полке. Ниночка не раз с завистью заглядывалась на нее, когда бывала у Михайловны.
- Ну вот, поставишь свои учебники, и будешь вспоминать меня, - вздыхая, прощалась Михайловна.
Александра Ивановна после отъезда Михайловны сдала. И хоть теперь Ниночка вместо Михайловны ходила ей в магазин и аптеку, помогала прибираться, но Александра Ивановна все чаще и чаще жаловалась, что ноги совсем отказываются ходить, и давление мучает.
Михайловна писала регулярно. Только письма шли долго. В каждом письме она жаловалась, что ей не нравится в Гдыне, что здесь холодно даже летом и ей не хватает жаркого азиатского солнышка, а от холода и сырости ломит все кости. Еще писала, что сын, который до войны был комсомольцем, теперь с семьей каждое воскресенье ходит в костел молиться, и пристает к ней, чтобы она ходила с ними, а она не хочет, потому что не очень-то верит в Бога. Если он есть, как он мог допустить такое кровопролитие? А Барбара за это, а может, за что другое все время сердится на нее. Писала, что жалеет о своем переезде. Здесь ей одиноко. Сын допоздна на работе, а ей и поговорить не с кем. Барбара язык знает плохо, а внучки – вообще не знают. Лопочут что-то на своем, а она ничего не понимает. Надо было оставаться дома, пусть они приезжали бы к ней в гости…
Через полгода после отъезда Михайловны Александра Ивановна сильно заболела, и ее положили в больницу. Ниночка с мамой, а иногда и с папой часто ходили навещать ее. Один раз Александра Ивановна, которая лежала под капельницей, попросила маму написать письмо Михайловне, но мама торопилась на работу, и Ниночка предложила:
- Давайте я напишу.
Мама ушла, а Ниночка осталась писать письмо. У Александры Ивановны была припасена школьная тетрадь, и ручка с чернильницей.
Она писала Михайловне, что у нас уже цветут персики и урюк, а она лежит в больнице. Здоровье неважное. Соседи ее не забывают, навещают исправно, и все передают привет ей, Михайловне. А письмо это пишет Ниночка, потому что сама она почти не встает с постели. В больнице неплохо. Кормят хорошо, (тут она подробно рассказывала, что дают на завтрак, обед и ужин), постель меняют каждую неделю, даже помогают ей мыться в душе. Потом она перечисляла поименно всех соседей по палате, и кто где живет и работает, и с чем они лежат, и кого чем лечат. Потом рассказывала про врачей и медсестер…
Спрашивала, как со здоровьем у Михайловны, как сын с невесткой, выучили девочки по-русски хоть что-нибудь?
Ниночка исписала уже полтора листа, и очень устала, когда, наконец, Александра Ивановна продиктовала:
- Не знаю, увидимся ли мы с тобой когда-нибудь, но очень хочется. До свидания. – И вздохнув, добавила. - Ниночка, число не забудь поставить.
Александра Ивановна вытащила из-под подушки уже подписанный и немного смятый конверт. Пока она рассматривала и разглаживала его, Ниночка в самом конце письма приписала: «Михайловна, приезжай обратно! У нас сейчас жарко, кости свои прогреешь»… И с этого дня стала ждать Михайловну.
Недели через две мама сказала:
- Сегодня не пойдешь в школу.
- Но ведь еще не каникулы, - удивилась Ниночка.
- Ничего страшного, Поедешь со мной в церковь.
И они с мамой рано утром на рейсовом автобусе поехали в большой город. Ниночка еще никогда не была в церкви, и ей было немного страшно от суровых ликов, строго глядящих на нее, от тусклого света свечек и лампадок. Мама долго разговаривала с каким-то дедушкой, одетым во все черное, потом зажгла свечку перед большим крестом с прибитым к нему дяденькой. И хоть он был не живой, но Ниночка представила, как ему больно. Ей было страшно и так жалко его, что она старалась не смотреть на него. Так и стояла, уткнувшись в пол, пока мама не сказала:
- Перекрестись.
И Ниночка, глядя, как это делает мама, перекрестилась.
Потом мама с папой куда-то ушли, и целый день Ниночка просидела одна. Вечером дома было непривычно тихо, так словно мама с папой поругались. Мама была печальная и молчаливая, и Ниночка предложила:
- Мам, давай сходим к Александре Ивановне в больницу.
Мама горько вздохнула:
- Ее там нет.
Папа укоризненно взглянул на маму и покачал головой.
- Выписали уже? – обрадовалась Ниночка. – Так она дома? Я схожу к ней!
- Не ходи, она уехала. – Остановил ее папа.
- Куда? – удивилась Ниночка.
Папа помялся и сказал:
- К Михайловне поехала. Погостить.
- А мне ничего не сказала, - обиделась Ниночка.
Вскоре на имя Александры Ивановны пришло письмо. Адрес был написан по-детски круглым неуверенным подчерком. И очень много ошибок. Папа открыл письмо и молча прочел.
- Надо же, - он покачал головой, - всего на неделю пережила…
А Ниночка с испугом глядела то на маму, то на папу, начиная понимать, что ни Александры Ивановны, ни Михайловны больше нет.