Мой свекор, светлая ему память, был рачинцем. Представляю, как сейчас улыбнулись люди, которые жили в Грузии. Для тех же, кто не сведущ, постараюсь коротко объяснить. С древних времен на месте княжеств и мелких государств на территории нынешней Грузии существуют земли, за которыми закрепились исторические названия: Кахетия, Имеретия, Гурия, Сванетия и т.д. И люди каждой исторической области обладают отличительными особенностями, характерными только для них. Скажем, как сибиряки и одесситы.
Рача – это горная местность, расположенная в верхнем течении реки Риони. Сама природа – горы, заросшие девственным лесом, их недосягаемые вершины, окутанные вуалью облаков, и своенравная Риони у подножья, перекатывающая воды на камнях – все располагает к душевному умиротворению, к философским размышлениям. Наверное, поэтому рачинцы – это особая категория людей. О них даже снят художественный фильм «Самые быстрые в мире». Это, конечно же, ироническое название. На самом деле, общаясь с рачинцами, надо быть готовым к тому, что им многое надо долго объяснять. Они очень медленно принимают решения и также медленно перестраиваются. У них весьма сдержанный жизненный темп – они никуда и никогда не спешат. И их умозаключения часто бывают понятны только им одним. К слову сказать, фильм этот снимался в родной деревне моего свекра – Накиети, и нам с мужем, приехавшим в тот год в отпуск, посчастливилось побывать на последнем дне празднования по поводу окончания съемок. Отмечали это событие в доме одного из наших родственников и актера Зураба Капианидзе. Празднование, как принято в Раче, неспешно длилось целую неделю. Да и как оно могло пройти короче, если время от одного тоста до другого длилось не менее часа. Происходило это так: поднимался кто-то с чаркой или с рогом в руках, кто хотел произнести тост. Все молча и уважительно внимали тому, что говорит «тостующий». Мне все это пытался перевести муж. Потом, вместо того чтобы уже выпить и закусить, поднимался еще кто-нибудь, у кого есть что сказать на эту тему, потом еще и еще… И так – пока не выскажутся все желающие. И только после этого можно было, наконец, выпить или поставить бокал на стол. А потом наступало время для следующего тоста… Это застолье походило скорее на собрание, и длилось чуть ли не до утра. А покинуть его было невозможно, потому что это было бы проявлением неуважения к хозяину.
Но чтобы у вас сложилось более полное представление о рачинцах, расскажу одну историю с моим свекром.
Жили мы в Душанбе большой семьей - родители, мы с мужем и одна из его сестер с семьей. Но жили дружно, несмотря на то, что свекровь моя – кубанская казачка – женщина добрая, но горячая и шумная, как впрочем, и сын с дочерьми. Свекор же – Владимир Георгиевич, человек удивительнейшей скромности. Он слово «дурак» без предварительного извинения не мог сказать. За свою жизнь он ни одного ребенка не шлепнул.
- Как можно ударить того, кто не может дать тебе сдачи? – Возмущался он, когда видел, что мы наказываем детей. Он был мудрым и терпеливым человеком. До сих пор помнятся его нехитрые философские сентенции «Не осуждай, да не осужден будешь», «Большие деньги кровь любят», и многое другое в том же духе. А на все эмоциональные всплески моей свекрови он реагировал одним способом:
- Люба, хватит, довольно! – не повышая голоса, увещевал он ее.
Еще у него была странная привычка, к которой, впрочем, мы все привыкли, и старались не замечать. Он мог в течение дня буквально через каждый час заходить и спрашивать, сколько время, и при этом сверяться со своими ручными часами. Я однажды не выдержала:
- Владимир Георгиевич, вы куда-то опаздываете?
На что он мне спокойно ответил:
- Нет, но надо, чтобы часы у всех одинаково шли.
В Накиети у нас был родовой дом. В этом доме жила его сестра, а Владимир Георгиевич два раза в году летал в Грузию, чтобы весной посадить фасоль и обработать виноградник, а осенью – собрать урожай. Он давил виноград старинным деревянным прессом в огромные, закопанные в марани двадцатипудовые глиняные горшки - чури, как давили еще его отец, дед и прадед.
Дорога в Грузию была нелегкой: прямого самолета из Душанбе до Тбилиси не было. Приходилось летать с пересадками через Ташкент, или через Баку. Все домашние настойчиво отговаривали Владимира Геогриевича от этих поездок, уговаривали продать виноградник и спокойно жить дома. Для этого были причины – лет ему уже было немало. Он был 1914 года рождения! Да к тому же еще и инвалидность, полученная на войне, кого угодно заставила бы благоразумно сидеть дома, но только не моего свекра. Уговорить его было непросто. И только после того, как ему исполнилось 80 лет, он, наконец, «осел» дома.
После кровавых событий 1990 года в Душанбе, я уехала рожать второго ребенка на свою родину – к маме в северный Таджикистан, в небольшой городок Чкаловск. Там было спокойно, словно в республике ничего не происходило. И так получилось, что мужу предложили работать в Ленинабаде, где в это время планировалось открытие областной Телестудии. Муж согласился, и вскоре перевелся работать в Ленинабад, который находился в 16 км от Чкаловска. Так мы уехали из Душанбе.
И вот в 1993 году на обратном пути из Грузии к нам в гости приехал Владимир Георгиевич. Он проделал длинный путь из Тбилиси до Москвы, а оттуда к нам. Муж утром встретил его в аэропорту, привез домой и уехал на работу. Я не знаю, как отец смог таскать на себе такой груз – два чемодана и сумка! В сумке оказались гостинцы – фасоль и маджари – молодое вино этого года.
Пообедали мы, он отдохнул, и я предложила:
- Владимир Георгиевич, если вам нужно что-нибудь постирать, давайте я постираю.
Он не спеша, разобрал один чемодан, дал мне кое-что из одежды, а второй – отставил в сторону. Меня, естественно, это заинтересовало:
- А что у Вас в этом чемодане?
- Не знаю, - говорит.
- То есть, как не знаете? – опешила я.
- Когда вы уезжали из Душанбе, наверно Гога (это мой муж) ключи от чемодана взял. Я не могу его открыть. Привез, чтобы Гога открыл. – Неторопливо, как можно доходчивей, объясняет мне Владимир Георгиевич.
- Так этот чемодан в Грузии был? – не могу я ничего понять.
- Почему в Грузии? – начинает он сердиться на мою недогадливость. – В Душанбе он был! Я его три года не могу открыть! Говорю же, что Гога, наверное, ключи взял!
- Так Вы везли его из Душанбе в Грузию, а потом обратно, и даже не знаете, что в нем лежит?
- Откуда я могу знать, что в нем лежит, если он закрытый?! – уже не на шутку сердится на меня Владимир Георгиевич.
И есть из-за чего: я уже едва сдерживаю смех, дергаясь в конвульсиях. Даже рот закрыла рукой, чтобы не расхохотаться.
Вечером муж, вернувшись с работы, опешил не меньше моего:
- Папа, да не брал я никаких ключей! Зачем они мне? – прыснул он.
- Может быть, случайно захватил? Ты посмотри где-нибудь…
Муж не стал спорить, а взял гвоздик и открыл им чемодан. В нем оказалось пять пар старых стоптанных ботинок, которые, вероятно, свекровь собиралась выкинуть, а он спрятал их от ее посягательств, да и забыл.