Когда дверь камеры закрылась, он громко поздоровался, но с рукопожатиями ни к кому не полез. Забросил на пустую шконку свою постель и мешок с вещами, умылся под краном и закурил.
- О, угости пшеничной – подьехал к нему бичеватый малый из Смолевич. Он выпустил в лицо попрошайке струю дыма:
- Затягивайся.
Я наблюдал за ним со шконки. Он, не спеша, с нарочитым достоинством, подошел ко мне:
- Ты в камере смотрящий? – спросил он.
- Почему ты так решил?
- Возле окна лежишь.
- Нет, - ответил я, – камера без закона. Борисовские беспредельничают.
- Борисовские, борисовские это хорошо.
- Давно это место занял?
- С зимы. Сюда никто ложиться не хотел, холодно.
- Ты фэтр? - спросил он.
- Не понимаю?
- Какой ты нации?
- Я – еврей.
- Иврей, иврей – передразнил он меня. - Фэтр, бля. Умная нация, я вас уважаю.
- И на том спасибо, – сказал я.
- Пожалуйста, - ответил он, и улыбнулся золотыми коронками.
Сел за стол, где играли в домино. Показал как фишками домино можно играть в карточные игры. Втянул всю камеру в игру. Выиграл место на нижней шконке подо мной. Камера, возбужденная новым развлечением, шумела, волновалась. Я уснул под звуки прибоя на своем месте на верхней шконке возле окна. Разбудили меня крики. Новенький ссорился с борисовскими. Был обед. Через кормушку подавали суп.
- Нефиг крысятничать, - раздраженно говорил новенький ,– ты миску в руки взял, значит она твоя, а я себе сам возьму.
- Бери, пока дают, а то вообще с х**м останешься.
В тот же момент новенький ударил по миске, которую борисовский держал в руках, снизу ладонью, и горячий суп выплеснулся на грудь. "Не хотел на морду, - сказал он потом, - пожалел".
Началсь драка. Один против троих. Новенький ушел спиной к стене и довольно технично отбивался, работая руками и ногами. Я спрыгнул со своей шконки, повалил одного и сдавил ему шею воротником. Борисовские ретировались в свой угол. Драка закончилась. Я вернулся на свою койку и достал из-под подушки англо-русский словарь. Подошел новенький.
- Благодарствуем, - сказал он.
- Your Welcome.
- Давай, знакомиться, сказал он, - Саня. - И добавил - Генерал.
- Почему генерал?
Мой новый знакомый рассказал историю.
- У меня доступ был к офицерским мундирам разных родов войск через одну знакомую из военторга. Из всех я предпочитaю летчиков. Летная форма самая красивая и женщины на нее ведутся лучше всего.
Схема такая. Знакомишься с продавщицей из ювелирки или из отдела хрусталя. Шоколад, конфеты, духи, рестораны, кино, танцы в Доме Офицеров. Каждый раз цветы. Я - военный летчик, живу в офицерском общежитии, позвать к себе не могу. Приглашает домой. Остаюсь на ночь. Живу в квартире несколько дней, присматриваюсь, где что лежит. Онa счастлива и я счастлив. Медовый месяц, но редко кто из них выдерживает больше недели, что бы не заговорить о регистрации отношений, и на следующее же утро, когда она уходит на работу, я беру все что есть интересного, что можно легко продать, и сваливаю.
Первый раз снял разведенку из магазина Подарки. Она милая, заботливая, ласковая. Ребенок в яслях на продленке. Когда подарил цветы, заплакала. Прожил у нее неделю, а потом ушел. Написал записку, что нашу часть перебрасывают в Афганистан. Останусь жив, вернусь, поженимся. Ничего не брал. Имущества у нее – обручальное кольцо от первого брака в хрустальной пепельнице в серванте.
Подумал, нет. Старлеем я выше продавщицы никогда не поднимусь. Надо повышаться в звании. Присвоил себе капитана, досрочно. В первый же вечер снял администраторшу из одного кафе. Классная баба. Жить с ней весело - все у нее халявное: жратва, выпивка, музыка. Она не старая: под тридцатник, но видно кое-что повидала. Замуж не просится, документы не спрашивает. Одна в ней, правда, странная особенность. В постели только сверху в позе наездника, больше никак по другому не хочет. Месяц у нее живу, каждый вечер пьяный, каждую ночь секс. Устал от такой жизни.
В тот вечер не пошел с ней, решил выспаться. И вот среди ночи звонит с работы, приезжай срочно, нужно кое с кем разобраться. А я уже спал, сказал что-то да и кинул трубку. Нет, б***ь, прилетает на такси, будит меня и кричит:
- Где твой пистолет, бери, поехали, нужно за меня отомстить.
Я ей говорю:
- Какой у меня нахрен пистолет. Это у милиционера пистолет, а у меня нет никакого пистолета.
А она кричит:
- Kак же так, ты же военный, должно быть у тебя оружие!
Я ей говорю:
- Мое оружие это ракеты и атомные бомбы. Тут она мне залепляет по щеке и кричит: - Говно ты, а не военный, если не можешь защитить любимую женщину.
Я ее обнял, давай успокаивать лаской по мужски. Конечно разозлился от этой пощечины. Думаю, что ты все сверху и сверху, дай-ка и я на тебе покатаюсь. И тут, что называется, попал в самую эрогенную зону. Она, оказывается, только этого и ждала. Такая у нас получилась безумная ночь со слезами, признаниями, стихами, воспоминаниями и любовью. А наутро она мне огромный бифштекс с жареной картошечкой, фужер красного вина и села рядом, смотрит как я ем и говорит:
- Давай поженимся.
Тут я понял, что нужно сваливать. Когда она на работу ушла, пошарил у нее в хате, а там ни черта нет. Баба ветренная, непутевая, без имущества. Оставил ей записку со стихами и сменил дислокацию.
Эх, думаю, капитан в наше время это не то звание, с которым можно на что-то рассчитывать. Нужно повышаться. Только до кого? Майор недалеко от капитана ушел, такое же говно. Что думаю мелочиться, присвою-ка я себе подполковника.
Будучи подполковником ВВС снял завотдела одного крупного универмага. Звание подполковника накладывает на тебя yже совсем другие права и обязанности. Тут и манеры и речь и общее поведение . Какой там Дом Офицеров или цирк, - филармония и оперный театр.
Жила моя избранница в доме на Пулихова, где серьезные мужчины носят пыжиковые шапки зимой и летом круглый год. В трехкомнатной квартире все импортное. В заграницах была в Болгарии, Польше, ГДР и Монголии. Жигули шестерка, сама водит. Дочка взрослая учится в Москве во ВГИКе. Про мужа правда ничего не говорит, да я и не спрашиваю. Утром спортивный бег в парке Горького, и главное мучение – вегетарианство. Я до того с этим ее заебоном дошел, что вынужден был бегать в спортивном костюме к ЦУМу, что бы поесть горячих пирожков с мясом. Но в сексе, за то я был вознагражден. Заведующая моя хотя и была под сорок, имела тело двадцатилетней девушки, а все что в постели, делала по специальному индийскому учению. Здесь я много чему научился. Любила гулять со мной подруку в своем районе, и что бы доставить ей удовольствие, я иногда останавливал младшего офицера и за что-нибудь строго отчитывал. Ох, если бы ты знал, в какое она приходила от этих моих штук возбуждение. Мы возвращались домой и там она устраивала мне такой заплет с забросом по своей книжке на английском языке, что я удивляюсь как только не сломал себе что-нибудь. Я у нее задержался на два месяца и не только потому, что мне у нее было хорошо, а еще и потому, что никак не мог понять, где она хранит нажитое. Скажу тебе честно, не очень искал, не хотелось нарушать гармонию. Не знаю, сколько бы я прожил еще подполковником, но случилась вдруг неожиданное. Как то раз вечером она не пришла с работы. А рано утром дверь в квартиру, не постучавшись, своим ключом, открыл какой то чмырь, разбудил меня и сказал, что бы я съебывал немедленно, потому что сюда в любой момент могут прийти с обыском. А на мой вопрос, где она, только махнул рукой. Потом подошел к книжному шкафу, вынул 56-й справочный том Ленина и быстро удалился. Я собрался по военному за сорок пять секунд. Ничего не взял, прихватил только английскую книжку с индийским учением.
Вот тогда я впервые задумался о своей непутевой жизни. Кто я такой, чем занимаюсь, какое у меня будущее. Денег нет, образования нет, семьи нет, машины нет. А так всего хочется.
Целый день шлялся по городу, а к вечеру зашел к своей знакомой в военторг, и она мне говорит: Как бы в шутку так: Есть генеральский мундир. В шитье не большой брак, незаметный, поэтому отдается дешево. Конечно, генеральскому мундиру я явно не соответствовал. Я даже понятия не имел о том, что такое генерал, как он должен себя вести, ходить, есть или сморкаться. Но что то я этими переодеваниями сильно увлекся и не мог уже остановиться никак. Подумал, одену генеральский мундир, пойду в комиссионку на Карла Маркса и поймаю там свою птицу счастья.
В первый же день, когда я вышел к Оперному театру попробовать генерал майора, меня остановил военный патруль и старший - офицер всего лишь в капитанском звании, вместо того что бы соблюдать субординацию, отдавать мне честь и все такое, глядя на меня начал хохотать и вместе с ним, над кем, надо мной – генералом Советской Армии, смеялись простые патрульные солдаты.
---------------------------
(продолжение)
....И вот в один прекрасный день открывется кормушка, и выкликают Саню-генерала на выход, ведут по тюремным коридорам в административный корпус, а там следователь в отдельном кабинете сидит следователь по особо важным делам майор Акопян, который говорит ему:
У нас с тобой, товарищ генерал, проблема - не можем закрыть дело, прокуратура залупается. Терпилы твои показывать на тебя отказываются, а то что ты незаконно носил военную форму не является уголовным преступлением. Сам понимаешь, выпустить тебя просто так, да еще и извиняться перед тобой, сукиным сыном, мы не будем, поэтому, вот тебе уголовный кодекс, почитай и найди себе статью, так чтобы она вписывалась в срок, который ты уже отсидел.
- Схуя я должен сам себе статью искать? - удивленный таким оборотом дела, спрашивает Саня.
- В противном случае, нам самим придется это сделать, и тогда уж сам понимаешь, - говорит ему хитрый следователь.
И вот возвращается Саня назад в камеру поздно вечером и я у него спрашиваю:
- Санек, где так долго был? Я твой ужин держал. Уже борисовские на него два раза покушались.
А Саня говорит:
- Отдай им мою пайку, рот-они-ебись. Не до ужина сейчас. Если все получится, я через несколько дней буду ужинать в ресторане Каменный Цветок.
Излагает мне суть дела и добавляет:
- Вот ты - еврей, должен мне помочь, что-нибудь придумать.
- Эх, - отвчаю я ему, - Санек, не тот я еврей, который тебе сейчас нужен. Тебе нужен умный еврей, а я еврей-дурак, редкий в живой природе случай. Так легко позволил себя посадить.
Сели мы листать уголовный кодекс, чтобы найти подходящее для Сани преступление. Открыли с самого начала, а там: 59-я - антисоветская агитация и пропаганда и прочая поебень. Минимум семь лет зоны, пять лет ссылки и пять высылки. Саня говорит:
- Пролистни, нахуй, начни со ста.
Посмотрели на сотую статью и следующие за ней и объял нас ужас:
Убйство простое, убийство при отягчающих, грабеж, разбой, изнасилование, поджог, тяжкие телесные, повлекшие смерть, мужеловство. Срока все от пяти до 15. А после пятнадцати - бесконечность, вышка. Пролистнули ещё на сотню в самый конец Уголовного Кодекса БССР, а там воинские преступления, вообще кошмар. Занервничал мой кореш Саня-генерал, отбросил книжку, пошел тусовки бить вдоль свободной стены – старый зековский способ нервы успокоить. А я сижу и думаю, почему наша власть такая жестокая. Вот я в следственном изоляторе уже год. Много всяких преступников повидал, не спеша по несколько месяцев изучал людей при самом близком рассмотрении, ближе не бывает - в одной камере. В большинстве своем это люди в тюрьме случайные, даже если убийцы. Есть злые, психованные, но так чтобы закоренелые, очень мало. Большинству хватило бы и той отсидки в тюрьме под следствием. А с другой стороны наш народ, новая общность, великий советский народ, почему он так плохо себя ведет, что его проступки меньше, чем десятью годами усиленного режима оценить нельзя... С этими мыслями я потянул книжку и из нее выпал листок-приложение, отпечатанный на машинке – уведомление о том, что в УК вводится новая статья 191 прим: 'Клеветнические измышления' - легкая ласковая статья, до трех лет общака, которые, как между зеками говорится, и "на параше можно просидеть".
Я позвал Саню и говорю ему, вот смотри, нашел для тебя заебательское преступление: 'Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй'. Максимум трешка.
- А как это, что я сделал? - спрашивает Саня-генерал.
- Ну, анекдот, например, рассказал антисоветский.
- Ты знаешь, - говорит Санек, - я в этом деле такая тупица, ни одного анекдота, а тем более антисоветского не знаю. Жизнь у меня такая. Как-то не до анекдотов.
- Это, - говорю, - Саня, не сцы, я тебя научу.
Как раз отбой объявили, вся камера по шконкам. Стал я анекдоты рассказывать, как когда-то в детстве в пионерском лагере. Про Чапаева, про Ленина, про Брежнева. Все смеются. Попкарь пришел, открыл кормушку, чтобы ему лучше было слышно, сидит на корточках, смеется вместе с нами. Только Саня не смеется, думает. Рассказывал я час, рассказал анекдотов тридцать, устал и говорю:
- Все, последний анекдот, про евреев и хватит. Спать нужно.
Умирает старый армянин, глава большого семейства. Вся семья собралась вокруг него, плачут, рыдают в голос. Он жестом показывает: тише, хочу сказать что-то очень важное. И в полной тишине вдруг произносит: 'Берегите евреев.'
Вся большая фамилия в недоумении, восклицания, ропот: 'Что, каких еще там евреев. Уходит навсегда наш патриарх, наш отец. Как без него мы будем жить теперь. Неужели ему нечего нам больше сказать. Почему везде эти евреи. Вот и сейчас, в такой скорбный час, опять они'. И тогда старый армянин говорит совсем уже странную вещь:
«Евреев не станет, за нас примутся", и с этим умирает».
Анекдот мой прозвучал в полной тишине, ни кто не засмеялся. Попкарь захлопнул кормушку и крикнул через дверь, как пионервожатый:
- Всем, бля, спать!
А мой друг Саня-генерал сказал:
- Заебись, вот этот анекдот я в понедельник расскажу следователю Акопяну, и он даст мне эту 191 прим статью.
В понедельник следователь вызвал Саню к себе в кабинет и сразу же, не дав Сане раскрыть рта, сказал:
- Я все знаю. Дурак, ты Саня, хоть и генерал. Это Рабинович научил тебя сесть по политической статье. А знаешь ли ты, что хоть у этой статьи срок маленький, но закончить его невозможно. Пройдет три года, тебе ещё накинут. Мы самая советская из всех республик, только в одном Минске высшая школа КГБ, высшая школа МВД и средняя школа МВД. У нас уже 10 лет по политическим статьям никого не сажали. Ты хочешь нам всю статистику испортить.
- А что мне делать?! - Воскликнул Саня в отчаянии. – Если нет хороших статей.
- Как нет, - возмутился следователь. - Вот прекрасная статья - запрещенный промысел.
- В смысле? – спрашивает Саня.
- Следователь полистал кодекс и говорит: - Статья 160. Занятие промыслом, относительно которого имеется специальное запрещение.
- Каким еще, нахуй, промыслом?
- Ну, не знаю сказал следователь. Он посмотрел в какой-то ментовский справочник.
- Изготовление значков, например.
- Каких, ****ь, значков?
- Что ты мне какой, каких, каким, - разозлился следователь. Включи свой мозга. Вот тебе лист бумаги и пиши. Ты в детстве увлекался коллекционированием? Филателия, нумизматика, фалеристика. Вспомни, какие бывают значки.
«Эх, - подумал Саня, знал бы ты, чем я увлекался в детстве». Он долго сидел и вспоминал, какие могут быть значки, смог вспомнить только красную звездочку с кудрявым мальчиком. Следователь, прочитал повинную, хмыкнул, кинул лист в папку и сказал проникновенно, обращаясь к портрету Держинского на стене: «Как меня все заебало!».
Через неделю дело было уже в суде и судья, узнав что Саня занимался производством октябрятских значков с изображением Ленина с целью наживы, спросил: «А вы его врачам показывали?» - и написал поперек заглавного листа уголовного дела: «Назначить судебно-психиатрическую экспертизу в стационаре Новинки».