Ночь. Камера. Волчок...
---------------------------------------
- Задерживаем тебя на сорок восемь часов. Идем, отведу, - сказал следователь Тишковец.
Мы спустились в подвал городского управления. Здесь было устроена тюрьма.
- Не расстраивайся, - сказал мент глумливо, - счетчик включен, срок пошел.
Первый день несвободы.
Как говорила моя знакомая Надя Фрадкова, отбывшая 5 лет в российской зоне по политической статье:
"Я сидела в четвертой степени: в карцере, в зоне, в СССР, в социалистическом лагере."
КПЗ еще не тюрьма, но уже со всеми признаками тюрьмы: параша, глазок, попкарь, металлическая дверь с запорами, топчан.
Принесли ужин: котлеты с пюре, чай. Я отказался.
- Ну, и зря, - сказал дежурный мент. - Тебе еду из столовой носят. На Володарке такого не будет.
- Вы думаете, меня на Володарку посадят.
- Неужели выпустят, - сказал он иронично. Так ты точно отказываешься? - спросил попкарь еще раз.
- Точно, - сказал я.
- Голодовку объявляешь?
- Нет, просто не хочется.
- Тогда я сам съем, - сказал попкарь.
Он быстро, по-военному съел мой ужин, выпил чай и спросил:
- ПисАть будешь?
- Что писать?
- Повинную.
- Нет, повинную писать не буду.
- Чистосердечное признание облегчает вину и увеличивает срок. И все же я дам тебе на чем писать. Многие пишут, может и ты захочешь.
- А как ее писать, повинную?
- Сначала пишешь свое имя адрес и другие данные, а потом все про свою вину.
- А если не виноват?
- Невиноват, - усмехнулся попкарь. - Невиноват - такого не бывает. Я вот скоро двадцать лет в органах работаю, ни одного невиноватого не встречал.
- Ладно, давайте.
Он принес два листа бумаги и карандаш.
- Почему карандаш, ручки нет? - спросил я.
- Ручку не положено, – сказал попкарь.
- Почему? - спросил я.
- Из мастики зеки татуировки делают, - объяснил попкарь.
От духоты и смрада параши у меня разболелась голова. Я лег на топчан, но уснуть не мог, мешала открытая лампочка без абажура в потолке.
- Послушайте, - спросил я дежурного, - нельзя ли выключить свет.
- Нет, нельзя. Привыкай жить при постоянном свете, – сказал попкарь. Теперь все время будет свет.
Я взял карандаш и написал :
' Ночь. Камера. Волчок
х**рит прямо мне в зрачок.
Прихлебывает чай дежурный.
И сам себе кажусь я урной,
куда судьба сгребает мусор,
куда плюется каждый мусор.' (1)
- Ну, что, - спросил попкарь, - закончил?
- Да.
- Быстро. Давай сюда. О, еще один стихами пишет.
- Часто у вас пишут стихи?
- Нет, не часто, но в прошлом году один целую поэму написал.
- Может все-таки выключите свет, - попросил я.
- Не могу, - сказал попкарь. - А вдруг ты себе в темноте вены вскроешь.
- Как вскрою, чем?
- Чем, чем – шнурками.
Утром пришел Тишковец и отвел меня на третий этаж. Там, в большом kабинете закрутилась карусель из четырех следователей.
- Хорошо. Возьмем эпизод с поездкой в Шостку за магнитной лентой. На чем ездили в Шостку?
- На поезде до Конотопа. От Конотопа в Шостку на такси.
- Где брали ленту?
- Покупал в универмаге.
- Кто может подтвердить?
- Таксист.
- Как фамилия таксиста?
Какой идиот, - подумал я, но ответить ничего не успел.
Следователь закричал: Встать, смирно!
Я обернулся. Все менты стояли как могли - смирно с разворотом на упитанного бровастого полковника в милицейской форме.
- Встань, встань – зашипел мне Тишковец.
- Я не в вашей системе субординации, - сказал я и остался сидеть на привинченной к полу табуретке.
- Ничего, пускай сидит, сказал полковник. Будет сидеть - сказал он с риторическим нажимом.
Я развернулся на табуретке в сторону полковника и подумал: Hу, ****ь, тупое ментовское рыло, я хоть на тебе оттянусь.
- Гражданин полковник, позвольте вопрос.
- Ну, давай спрашивай, – напыжился мент.
- У вас есть какое-нибудь юридическое образование?
- Я кандидат юридических наук, - повелся полковник на мою провокацию.
- Тогда будьте так любезны, определите мой юридически статус.
- Вы арестованы, – ляпнул мент.
- Я не арестован, a задержан. Арестовать меня можно только по решению прокурора или суда. Мне не предъявлено обвинение. Мое дело не представлено на расмотрение суда и по моему делу не принято судебного решения.
Praesumptio innocentiae - Вы что-нибудь слышали об этом?
- На каком это языке? - спросил полковник.
- На иврите!
- Вы знаете иврит? - спросил полковник с интересом.
Нужно было остановиться, но меня уже понесло.
- Да, знаю.
- Откуда, где изучали?
- Каждый еврей рождается со знанием этого языка.
- Ну, скажи что-нибудь, - вмешался Тишковец.
- Мене, текел, упарсин!
И никто не поинял, не оценил моей хохмы.
- На тринадцать тысяч накрал. Особо крупное. Будешь сидеть, - сказал полковник.
- Сейчас, своим заявлением в присутствии четырех свидетелей-юристов, вы отменили основной принцип судебного процесса, который называется презумпция невиновности.
- Ничего я не отменял, – буркнул полковник. - Я только сказал, что можешь не вставать. Давайте, продолжайте, - сказал он следователям и вышел.
- Ты знаешь кто это был? - спросил Тишковец.
- Нет, не знаю.
- Чергинец. Зря ты его разозлил, теперь он про тебя книгу напишет.
(1) Иосиф Бродский