(В сокращении)
2013. 10. Иерихон. Пещеры, горы и вода
Трасса по горам предполагала ощущение экстрима, но за окнами спокойно проплывал жёлто-песочный ландшафт. На склоне горы среди камней разлеглось небольшое поле, по которому мирно гуляло стадо барашков. Подножный корм в скалах практически отсутствовал – за лето трава выгорела, но животным надо было прогуливаться, а кормом для своих питомцев пастухи запаслись с мая. А в России, наоборот, сено заготовили с лета на зиму. Свиней я здесь не видела. Вероятно, как с библейских времён они бросились со скалы вместе с легионом бесов в виде психических болезней, так больше здесь и не прижились. Хотя российские евреи не отказались употреблять свинину, а для местных иудеев это было бы непозволительной роскошью, даже грехом.
Автобусно-оконная кинолента раскручивала горизонт, вблизи которого холмы укрывались мозаичным покрывалом домов. В песочный цвет горных волн изредка вкрапливался изумруд деревьев, неприхотливых в отношении плодородия. Густоту древней вечности простора разбавили электропровода и однорукие фонарные столбы.
Мимо нашего транспорта по смежной полосе проскакивали машины незнакомых мне марок. Вдалеке возвышалась башня ЛЭП. Интересно, чем бы она показалась древним народам?
Однообразие цвета пейзажа не утомляло, а удивляло непривычностью. Небо перемешалось с облаками. Песочный цвет примелькался и не казался однообразным. Я мысленно рисовала картину холмов на воображаемом холсте: набралось немало оттенков скального цвета. Чего стоили только светлые прожилки, отражающие день и множество линий – переходов высотности! Путь изгибался змеёй в разные плоскости координат горного пространства, огибая холмы и копируя профили рельефа. Белели постройки на скалах. Трассу украсил одинокий рекламно-указательный щиток с неведомой надписью.
Глаза привыкали к застывшим всплескам скальных волн, с островками и полосками скромно проросших низких деревьев, которые вскоре выстроились вдоль дороги, оттенившей серостью желтизну. Внизу петлял между холмами завиток дороги, который мы уже проехали, освободив дорожное пространство для других четырёхколёсных путешественников. Холмы повышались, укрепляя свои габариты в макронеровностях поверхности.
Прямо у дороги приземисто расположился намёк на стройку – под перекрытием стояли стены белой кладки и лежали две кучи сыпучего материала – белая и коричневая. На пейзаж отчётливо наступила картина селения: появились автобусы, машины и всё те же белые коробки-дома. Протянулась высокая стена из бетонных плит. Соседи по территории отделились капитально, но при этом не перестали беспокоить друг друга. А небо-то осталось общим…
Стокилометровый путь от Вифлеема завершился в Лазарии. Это красивое название затаило в себе почти фантастическую историю. Наш автобус катил по древней земле Палестины, где на глаза попадались машины с зелёными местными номерами. (…)
Вифания нас встретила рядом небольших магазинчиков, цены на сувениры в которых весело прыгали. (…) Судя по ценам, это пёстрое разнообразие было китайского производства. Соответственно и качество оставалось Поднебесным – то есть никаким. Если удавалось умело сторговаться, то цена на безделушку резко падала до уровня качества.
Вифания, зафиксировавшаяся на юго-восточном склоне Масличной горы, привлекла паломников и туристов вовсе не лавочками с товарами. Можно было бы за час дойти сюда пешком из Иерусалима, что и делали евангельские путешественники. Но, имея транспорт, целесообразно было его использовать. Когда-то Иисус верхом на ослике прошёл из Вифании через Елеонскую гору в Иерусалим под восторженные крики фанатов «Осанна!». До сих пор его торжественный вход в город отмечают за неделю до Пасхи. (…)
Современная Вифания осталась на палестинской территории за израильской стеной безопасности, и израильтяне не посещают палестинские земли.
Две тысячи лет назад селение было названо «Бейтани» на иврите, но арабы переименовали её в Аль-Азарию - «место Лазаря». Хотя имя Лазарь (Елеазар) – древнееврейское и означает «Бог мне помог». Событие чудесного проявления воли Иисуса произошло в присутствии немногих свидетелей, увековечившись в Евангелии как Воскресение Лазаря, но только с четвёртого века паломники массово стали посещать высеченную в скале Гробницу Лазаря, которая идентична древним иудейским захоронениям. (…)
В Лазарии-Вифании с давних пор паломники чтили Лазареву субботу и следующее за ней Вербное (Пальмовое) воскресенье. Когда мусульмане основательно заняли это селение, то стали неплохо зарабатывать на христианской святыне, собирая дань с паломников. Гробница праведного Лазаря так и осталась во власти арабов-мусульман: снаружи можно было её созерцать бесплатно, а чтобы пройти более двадцати ступеней в скальное подземелье - пришлось платить.
Древняя улочка сжала нас справа вереницей магазинчиков с одинаковым товаром и вежливо настойчивыми продавцами, а слева невысокой стеной произвольной кладки из крупных и мелких булыжников. Красный флажок на высоком шесте указал на каменный проём. Рядом с ним справа расположился католический храм.
Двадцать восемь ступеней узкой каменной лестницы, отполированных миллионами ног, опустили нас в могилу, пещеру, гробницу. Как ни назови это подземелье - от слов веяло потусторонним холодом. Перила современного устройства оставались спасительным канатом возвращения в мир света. Прочным инструментом работали архитекторы древности, в цельном камне выдалбливая себе такие посмертные хоромы! На верхней площадке в нише виднелись записки в ящичке.
Преодолев ещё один небольшой спуск, я вместе с группой очутилась в могиле. Любопытно и жутковато опускаться в каменную яму через её узкое горло. Входили и выходили через него, согнувшись вопросом. Монолитный потолок сжимал время природной серостью. Казалось, что он может сдвинуться и раздавить тех, кто нарушил покой памятного места, но его поддерживал электропровод.
Свет лампочки указал место над самой нишей, где лежало тело. То есть, это и был гроб. На нём тоже белели записки - любит народ оставлять мусор, надеясь на бесплатное спасение. В могиле витали мысли о вечности бытия. Видно, периодически посещает душа хорошего парня по имени Елеазар своё временное пристанище, потому что в нём часто упоминается его имя. Сочетание прохлады и спёртости в помещении с тремя нишами для погребения приводили в трепет.
Стены удручающе давили мрачной массой на сознание. Ощущение замурованности и боязнь духоты навели на мысль о том, что клаустрофобам здесь делать нечего. Страшно было бы здесь остаться навсегда, и я с надеждой посмотрела на каменный маленький выход.
Глубина времени прикоснулась к моим ощущениям, когда в этом месте были прочитаны строки из Писания. Лица тюменских паломников были серьёзны при воспоминании о чуде оживления. Стены отразили последнюю фотовспышку, и я, прощаясь, оглянулась на низ, успев захватить взглядом разводы на камнях и неровности жёстких ступеней. Камни камнями, но современная голубая дверца утверждала о том, что эта святыня приносит доход.
Выход втянул в себя свежим небом паломников, получивших порцию древности. Омытые светом глаза увидели продавца, зазывавшего сбросом цен на товары. Но время уже сжалось, и нельзя было отставать от группы, несмотря на пёструю заманиловку.
(…) Пути религий переплетались и перемешивались. В XII веке крестоносцы построили большой храм и монастырь, а захватившие в седьмом веке власть иноверцы сделали мечеть из готового здания, не гнушаясь его происхождения. Ладно, хоть не разрушили. Мусульмане тоже стали почитать Лазаря. Почётно было жить на земле праведника. Встали рядом мечеть и католический храм в честь Лазаря недалеко от его пещеры. Высокий храм, украшенный внутри мозаиками, был лишён окон в память о гробнице, но свет пробивался через отверстие в куполе. (…)
***
Из Лазарии-Вифании автопуть побежал в Иудейскую пустыню. Я всматривалась в невозмутимые глазницы окон белых домов, залепивших горные холмы. Потекла быстрой серостью дорога, две полосы которой были разделены невысоким бетонным барьером. Высоковольтные провода нотными станами рассекали небо. Было непривычно считать эту местность пустыней: в моём понятии картина пустыни – песочные барханы, поэтому горная пустошь удивляла экзотикой. Скалы торжественно кружили в хаотическом нагромождении, давая глазам отдых от пестроты множеством оттенков жёлтой серости. Но иногда взгляд цеплялся за зелень, вклинивающуюся в монолитный танец гор. Холмы покрывались зелёными платками и перевязывались серыми поясами дорог. По мере приближения к пустыне вдоль дороги встала пологим наклоном пыльно-жёлтая стена скал.
Уважив скорость транспорта, за окнами автобуса вальяжно разворачивалась панорама возвышенностей. Верхнее шоссе над нами и горная стена над ним создали иллюзию огромных ступеней от низких кустарников к опутанному проводами облачному небу. От вертикальной палитры песочной желтизны зиял провал между холмами, которые, разгладив светом морщины, не пытались скрыть свой возраст. Их коллеги по рельефу тесно сплотились в группке и, словно боясь разлуки от землетрясения, покрылись рябью кустарников.
На скалах попадались небольшие хибары бедуинов - населения колоритного, как цыгане - не учились, не работали на производстве. Представители экзотического народа пасли овец, но цивилизация протянула свои лапы и в эти древние скалы в виде автомобилей для подвоза продуктов.
По дороге в Иерихон среди гор разлеглась пустыня Хозив, где в библейские времена молился бездетный Иоаким из рода Давидова. В видениях ему пришло озарение, что непременно будет у него дочка за все труды его праведные. Его супруге преклонных лет Анне сил хватило воспитать ребёнка только до трёх лет и, отведя свою дочь Марию в Иерусалимский храм, она стала жить здесь отшельницей.
…Древний православный монастырь спрятался в нижней части долины в Кельтском каньоне (Wadi Kelt) в Иудейской пустыне на территории Палестинской автономии в пяти километрах от Иерихона. Чтобы попасть в Монастырь Георгия Хозевита, предстояло преодолеть дорогу в два километра к горному ущелью. В эту обитель можно было добраться только пешком или верхом на ослике по каменному мосту через ущелье, протянувшееся от Иерусалима до Иерихона. Любители экзотики спользовались транспортной услугой – бедуины челноками сновали вдоль горной дороги и предлагали своих парнокопытных с мягкими цветными седлами за десять долларов.
Автодорога завершила свою власть на горной площадке – стоянке транспорта, где у высокого трёхарочника с крестом наверху расположились под зонтом-тентом бедуинские лавки с пёстрой мелочью – бусами, браслетами. Черноглазые продавцы настойчиво предлагали белые лёгкие платки, и не безуспешно. Но, похоже, и сюда пробралась китайская продукция. Разучились умельцы всех стран что-либо делать своими руками.
За аркой входа в ущелье дорога круто пошла вниз. Предстояло пройти долгий путь по горам, чтобы попасть в монастырь Георгия Хозевита, который стоял крепостью в скале над обрывом в недоступном месте.
Путь петлял среди вырастающих холмов Иудейской пустыни. Великолепно перемешались горы и пропасти в гениальной природной раскладке. Дорога от площадки падала вниз. На камнях у тропинки тёмной статуей покорно стоял ослик, в равнодушном созерцании привычного поведения пришлых гостей, и был уверен в том, что знал обстановку гораздо больше их. Все фотоаппараты дружно запоминали великолепие скальной пустыни. Пропасть чёрной, вернее, светлой дырой безжалостно всасывала взгляд. Ноги начальной лёгкостью отмеривали шагами метры дороги с уклоном вниз. Оставшийся позади арочный вход прорастал в небо высоким цветком с тремя лепестками. Я вместе со всеми побрела по дороге, ограниченной справа пропастью, слева – скалой небесной высоты. Глинистый цвет окружения, не смешиваясь с мутно-голубым шатром, стал привычным и приятным на ощупь взгляда. Скальный амфитеатр оберегал в своём чреве ленту ступеней.
Два бедуина в платках со скоростью пешеходов ехали на осликах рядом с путниками, с улыбкой произнося главные слова: «Десять долларов». Это была цена отдыха от ходьбы. Неутомимые животные были всегда на виду, их погонщики надеялись на заработок от усталости путешественников. Аборигены охотно позировали и настойчиво сопровождали пешеходов живыми «такси пустыни». Иногда наблюдалась «заправка» транспорта. Но по дороге паломников уже не встречали продавцы воды и лавки с сувенирной мелочью.
С левой стороны дороги у скалы валялись булыжники разной величины. Кусты пробивались сквозь камни. Среди этой огромной вогнуто-выпуклой вечности люди становились мелкими рассыпанными бисеринками. По спуску ноги шли сами. То, что мне показалось ступенями, оказалось каменными бордюрами. Скалы втягивали в себя дорогу.
Маленькой стрекозой прожужжал вертолёт. На фоне песочно-жёлтой скалы, задевающей небо, контрастом чёрного цвета выделился монументальный силуэт отца Владимира с видеокамерой. Группа растянулась – каждый шёл со своей скоростью по широкой утоптанной дорожке, круто стремящейся вниз. Обратный путь предполагал большей затраты сил, ведь он обещал превратиться в крутой подъём. В глубине замерло завихрение скал, усыпанное точками неприхотливых кустарников.
Дорогу сузила вплотную надвинувшаяся слева скала, но правые бордюры, уложенные ступенями, давали возможность не свалиться в пропасть. Красная арка открыла ворота. Бордюр сменился ровной низенькой кладкой и увеличил свой рост. Слева гора на мгновение обрисовала профиль серьёзного горбоносого человека, смотрящего на чёрный крест на белом узком постаменте у поворота. На дальней вершине темнел ещё один еле различимый крест. Калитка указала на треть пути, крест – на половину дороги. После моста начался крутой подъём. Дорога стала совсем узкой – шириной в шесть человек. Навстречу шли обратно те, кто уже достиг цели. Внизу пропасти виднелись ниточки водоводов для сбора дождевой воды, водостоки, каналы, сооружения.
Очередной чёрный крест сконцентрировал внимание на прилепленные к горе строения монастыря. Пещеры отшельников, протоптавших горные тропинки, усыпали скалы. Естественные отверстия вполне могли называться скромным жильём. У дороги близ монастыря пышной зеленью потеснил желтизну небольшой оазис. Вид с высоты торжественно страшил: дорога обвивала и обнимала массивы, закручиваясь с ними. Я наблюдала, словно с вертолёта, движение разноцветных точек, в которые превратились идущие люди волей перспективы и удалённости. Дорога втягивалась в маленький пышный зелёный островок, за которым показался вросший в скалы монастырь, гармонично сочетавшийся цветом с массивом, и выглядел маленьким светлым гнездом с тёмными оконными проёмами. На краю поворота у пропасти скучал одинокий ослик.
Дорога, нырявшая со склонов и круто взлетавшая вверх, проскользнула узкой лентой. Длинная пропасть, вернее, глубокая расщелина между дорогой и нижним плоским массивом предназначалась для сбора воды. В глубокой низине каменной площадки мутнел канал. Я бы назвала его арыком. На массиве виднелись кладочные стенки - сохранились развалины арабской цистерны. К каналу, огороженному белой змеёй бордюра, прижались заросли кустарника. В бездне в пропасти я увидела глубину веков.
После того, как приблизился островок зелени в объятьях пропасти и арочная пещера, которые я видела наверху, последовал подъём к монастырю. На неровной поверхности хаотического нагромождения слоёв породы пробились и повисли зелёные ветви, черпавшие жизненные силы из минералов скалы.
Линии и цвета огромной природной стены создавали неровностями великолепные абстрактные картины. Возле канала очередной послушный ослик кормился апельсиновыми корками, рассыпанными его хозяином на каменном приступке. Дорожка сузилась и обросла кустарниками.
В теле скал темнели норы-пещеры для альпинистов-отшельников древности. На жёлто-сером фоне вертикального горного ковра проявилась вышивка белыми нитками прямоугольного строения, прояснились колокольня, балкончик на стене монастыря, верхние арки окон. Зелень оттенила белизну стен. Стремительно вели к цели аккуратные бордюры и кустарники на камнях. Древние храмы смотрелись на отвесных скалах ласточкиными гнёздами.
(…) Долгая горная дорога по скалам довела к монастырю Георгия Хозевита, который встречал паломников белым арочным входом с крестом наверху. Палитра цветов стен монастыря, кустов и пространства скал соперничала теплом с дыханием облачного неба. С высоты расположения монастыря я увидела тонкий поясок дороги по периметру скалы: время обняло округлой рукой горного великана, а крест на локтевом сгибе впечатал на небесном листе маленькую неровную точку.
Территория монастыря была обозначена крестами на каменных основаниях. Люди на дороге, поравнявшиеся с пышным деревом, выглядели пёстрыми двигавшимися куколками из киндер-сюрприза. Рукотворные пальмы у подножия горы выстроились в ряд и без устали созерцали хоровод массивов.
Внизу редкими рядками зеленел сад, в котором тянулась ввысь хвойная пирамида. Над стеной арочного входа в монастырь бодро красовались два флага. На стене произвольной кладки из разных камней, удерживаемых древним минеральным вяжущим, скорее всего известковым, висела табличка с надписью на греческом языке, где вполне понятно прочитывалось имя Георгия Хозевита.
История монастыря началась с освоения пещеры Илии сирийскими монахами ещё в четвёртом веке. Веком позже Иоанн Хозевит увеличил постройки. В шестом веке здесь уже было многонациональное общежитие праведников. А в седьмом веке Георгий Хозевит привёл монастырь к расцвету. Но коварные персы, жадные до чужого богатства, с убийствами и ограблениями разрушили храмы.
Трудолюбивые греки только в 19 веке создали заново красивый монастырь, в котором стал проживать один настоятель и несколько рабочих арабов, помогавших ему по хозяйству. Монастырь украсили зеленью смоквы, кипарисы, субтропические деревья и кустарники. У колокольни выросла пальма, а рядом с ней прелестные цветы выплёскивали красный цвет на гладь жёлтого спокойствия. Горная стена при обзоре с балкона монастырского здания стремилась закрыть пространство. Хрупкие ладони балконов, нависших над пропастью, держались за небо на фоне скал.
***
Внутри монастыря Георгия Хозевита с верхнего купола через цветной витраж проникал дневной свет. Торжественность и некую загадочность придали облику внутреннего убранства полукруги верхних арок и лампады. С южной стороны к церкви Пресвятой Богородицы примкнул древний храм первомученика Стефана, в котором упокоились мощи преподобного Георгия Хозевита, святителя Иоанна, сорока монахов, убитых во времена персидского нашествия и других подвижников.
Храм святого Стефана подвижники высекли в скале и дополнительно назвали церковью Иоанна и Георгия Хозевитов. Отдельно в гробнице под стеклом сохранились нетленные мощи Иоанна Румынского. Древняя мозаика шестого века донесла до нашего времени двуглавого орла - символ Византийской Империи. В монастыре сохранился самовар, подаренный героем войны 1812 года Денисом Давыдовым.
Главную церковь Пресвятой Богородицы расписал русский монах Дионисий. Краски, наложенные им на икону, светились изнутри. Риза, висевшая на Царских вратах, означала, что любой православный священник в монастыре может провести службу. Небольшая икона Богородицы в серебряном окладе была установлена в жёлто-золотистый резной киот, а над ней распростёрла деревянные крылья летящая птица. Приступок и перильца киота украсили резные львиные головы.
Я поклонилась легендарной святыне. Одна из них поведала о том, что в те времена, когда женщин не пускали на порог этого сугубо мужского заведения, один монах всё-таки рискнул провести одну богомолицу, и Богородица на иконе отвернулась. Игумену приснился сон, что монах признался в своём грехе. Когда конфликт был разрешён, икона повернулась обратно. Так было или иначе, но икона стала чудотворной.
***
Храмом Илии Пророка стала пещера выше главной соборной церкви. В этой каменной выемке беглый пророк скрывался от гнева царя Ахава, а пищу ему приносили дрессированные вОроны. Это тот самый Илия Фесвитянин, жизнь которого стала легендой и ежегодным воспоминанием второго августа. Завораживал легендами рассказ гида в пещере пророка Илии. Низкий каменный свод, цельные каменные стены наводили на мысль – ну как тут можно было жить три с половиной года? Рядом разместились иконы во всю каменную стену, над которыми нависал низкий каменный потолок с проводкой и лампадами.
(…) Природа не изменила своих привычек за тысячелетия: поток на дне оврага и поныне летом полностью пересыхает, а возрождается ранней весной.
Сорок дней и сорок ночей евангельский праведник Иоахим без устали молился от избавления от бездетности в этой пещере, освящённой именем ветхозаветного пророка, пока Ангел не пообещал ему исполнения мечты. После великого поста пожилой человек встретился с женой Анной, с коей совместно зачали Богородицу и разошлись для молитв. (…)
В горной «гостиной» под массивными бело-круглыми арками на каменно-кладочных колоннах был установлен продолговатый стол, за которым расположились гости делегаций разных стран и городов – тюменцы, москвичи, израильтяне. Угощение было простым, но приятным – чай в пластиковых стаканчиках, печенье. Коммуникабельные симпатичные девушки оказались нашими бывшими соотечественницами из делегации русских евреев, переехавших в Израиль с 1979 года по разным объективным причинам.
***
Гора стремительно возвышалась над верхним монастырём, к которому круто вела аккуратная белая лестница с коваными чёрными перилами. Над монастырем сохранились пустые пещеры иноков, а клети, корзины, лестницы и веревки с кувшинами, с помощью которых подвижникам поднимали еду, остались памятью их духовным подвигам.
Ущелье Вади Кельт было одним из самых "обжитых" мест пустыни пещерами-кельями православных подвижников, которых насчитывалось к моменту персидского нашествия до пяти тысяч человек. Поднявшись в келью по веревочной лестнице, которая тут же убиралась, подвижник оставался в неприступной изоляции.
Я осилила два из трёх уровней монастырской постройки: верхнюю церковь-пещеру Илии; средние церкви Хозевитов и церковь Рождества Богородицы; а о нижнем уровне узнала информацию о том, что там расположились складские помещения и древние захоронения. Знакомство с храмом подошло к завершению.
На площадке стоял современный транспорт – мотороллеры и квадрацикл. На бетонированную поверхность бросали тень финиковая пальма, древо с розовыми цветами и ряд посаженных деревьев. Двухэтажное строение выхода было украшено функциональными ажурными балконами во всю длину. (…)
Я прошла вперёд быстрым шагом и посмотрела на дорогу сверху вниз: впереди участливо вышагивал ишак с бедуином на спине, а за ним передвигала уставшие ноги процессия тюменских паломников во главе со священником, покорив возвышение скальной дороги. Последний мой взгляд в глубину огромной воронки - основания усечённого конуса скал зацепил рассыпанную на дне мозаику зелени. По склону ущелья бежала мутная вода по рукотворному желобу. Внизу виднелось русло высохшего библейского ручья Порат, который бурлил только в сезон дождей. Через него перекинулся мостик.
На верхней площадке у трёхарочника группу ожидал автобус с верным на время поездки водителем. На площадке пестрели следы цивилизации - валялись пластиковые бутылки. В автобусе гид свежо улыбался, словно и не было многочасового похода по горам, а тюменский священник не скрывал усталости взгляда, которая была логичным следствием тяготы возраста.
И мои следы теперь остались на скалах единственной в мире каменной пустыни - Иудейской! Покидая благословенное горное место, я планировала любоваться и впечатывать в память мелькающие пейзажи за окном автобуса. Облака не собирались уплывать с небесного ложа. Вдалеке, потеснив жёлтые пустынные горы, маячил оазисом город Иерихон, опустивший своё тело на две с половиной сотни метров под уровень моря.
Дорога изогнулась под жёстким радиусом кривизны и отпугнула моё внимание видом обрыва в жуткой близи у колёс автобуса. Обзор пропасти в комплекте с быстрой ездой невольно так притягивал мысль о возможности свалиться на скалистое дно, переворачиваясь по склону, что проявились выплеском адреналина. После порции экстрима взгляд отдохнул на прояснившихся белых строениях у горизонта и совсем успокоился на безмятежной зелени у каменного ангара. Промелькнула огороженная проволокой плантация пальм местного кибуца. Дорога сменила эскорт скал на ряды посадок, приобрела ухоженность и городской облик – показались дома, пальмы и кипарисы. Экзотику испортила куча строительного мусора у постройки под пальмами.
***
Бурные волны рельефа усмирили лента дороги и свежая радость садов. Ровные плантации расположились правильными прямоугольниками на фоне горы Искушения, которая предстала кристаллами верхних построек как на ладони. У подножия путников радушно встречала небольшая забегаловка и две стройные сестры-пальмы со свитой низких деревьев. Под навесом висели вещи для продажи и выстроились пластиковые зелёные стулья. (…)
Над головой скользили по небу красные кабинки – совершали полёт подъёма путешественники из Иерихона на отвесную Сорокадневную гору Искушения. Тюменские паломники, игнорируя старания фуникулёра за полтора десятка долларов, побрели от гостеприимного кафе по широкой тропе, устремившейся вверх. После покорения Иудейской пустыни эта вершина казалась более податливой. За вздымавшейся грудью гор внизу оставалась уютная долина. Провода перечеркнули небо от долины к горе.
Восходить на гору Искушения надо было в безмолвии. С каждым шагом становилось труднее подниматься по ступеням каменного пути, но труд окупался прекрасным видом на панораму плантаций и города в облачной дымке: территория садов разных оттенков зелёного цвета была зажата серой дорогой над желтизной обрыва. Между «садовым» островом и подножием горы за изгибами дороги следовал глубокий и длинный овраг. Гора поднимала профиль, небо удаляло тучи, а дорога с пологим упрямством тянула идущих вверх.
(…) Ступеньки приобрели цивилизованный вид. С левой стороны каменной лестницы утвердилась отвесная гора с зияющими отверстиями разной формы и величины. Другая гора под мимолётным взором очертила собой профиль человека с пещерной глазницей и крутым носом. Вид на город и долину приобрёл вертолётный обзор, затем создал иллюзию охвата рассыпавшихся домов и зелени, как при посадке самолёта.
Над долиной периодически летали по наклонной прямой три неразлучных божьих коровки кабин фуникулёра. В расщелину между двумя скалами протекла узкая полоска неба. Лестницу, закрутившуюся спиралью, ограничили с одной стороны скала, с другой - бордюрчик, защищавший от пропасти. У стены, подпиравшей гору, незатейливо разложились пёстрые товары. На отвесном склоне горы Каранталь высотой в триста восемьдесят метров прилепился к скале и навис над пропастью православный греческий мужской монастырь Искушения, в котором несли службу один монах и два послушника. Каранталь означает "сорок". Именно столько суток в новозаветные времена провел на Сорокадневной горе Учитель всех времён и народов. Приняв крещение от вод Иордана при встрече со старшим родственником Иоанном, Иисус отправился в горную пустыню, чтобы в уединении подготовиться к великому служению людям, но там его испытывал искушениями неопознанный субъект с рогами.
В скалу вросло строгое прямоугольное здание с двумя лёгкими решётчатыми балкончиками над пропастью, возле которых висели два флага, в одном из них я узнала греческий. Я прикоснулась к стенам монастыря Каранталь - высокого строения с укреплённой поверху проводкой с подножия. Скромная табличка у входа сообщала информацию о данном месте. В Храм вёл узкий проход, ограниченный кладочной стеной и нависшей под углом скалой. Потолок первого помещения держался над головами естественным массивом.
В низкой горной полусфере образовалась небольшая пещерная гостиная, по периметру которой полукругом расположились каменные лавки. Над краном каменного умывальника у стены о чём-то напоминала табличка с надписью на греческом языке. Удивил коридор под открытым небом - с одной стороны стояла рукотворная стена, с другой держалась каменная глыба, создававшая иллюзию падения. У входа над иконой Спаса на стене коридора застыли каменные потоки неправильной формы. В самом Храме напротив алтаря паломников встретили Христос, изображённый во всю стену и иконы, расставленные на полках. Роскошный резной алтарь был освещён арочными окнами по периметру небольшого купола, а люстра, свисавшая с каменного потолка перед ним, обратила на себя внимание пышностью.
Поднявшись в верхнюю алтарную часть, я очутилась в небольшом помещении, где в нише с колоннами сохранился Камень в форме небольшого усечённого купола и приступка, над которым спускалась бордовая шторка с бахромой и греческой надписью. Её удерживало узорное золочёное ограждение изображения Лика Спасителя. Ещё выше над естественным алтарём был оставлен для обзора кусок естественной скалы. Звучание Евангелия в Храме Искушения и подъём к алтарю Камня горы Искушения воспроизвели картину давнего времени.
(…)
Из медальона на куполе потолка взирал на паломников Лик Пантократора. В небольшом помещении Камня родным духом Родины мне явились эти фрески в русском стиле на стенах, арках и колоннах, молча поведавшие историю святости места. Камень, на котором молился Иисус при искушении, излучал ощутимые волны тепла. В угловом ящичке были насыпаны камешки для паломников. Не устоять было от искушения выбрать более крупный камешек с Горы Искушения.
Сверху хорошо просматривались дома Иерихона, пальмы и горы, Мёртвое море и граница с Иорданией. С балкона монастыря я видела гнёзда-пещеры в скале напротив и Иорданскую долину с садами. С четвёртого века на склоне Сорокадневной горы селились отшельники, изнурявшие себя для возвышения духа. В пещерах аскеты проводили время в посте и молитвах. Здесь были найдены мощи многих из них. Свои силы они черпали в созерцании того места, где Иисус, испытывал свою человеческую природу, усмиряя голод, гордыню и веру.
Спуск с горы Каранталь был непростым, так как день с утра был заполнен походами по горам, но силы придавала мысль о встрече с водами Иордана. Река Иордан стала естественной пограничной зоной между Израилем и Иорданией. Об этом напоминала колючая проволока вдоль дороги и устрашающее сообщение о том, что за проволокой – минные поля. Прошли те времена, когда не практиковались ограждения из «колючки».
…В давние века Иисус Навин посуху перевёл еврейский народ между расступившихся вод Иордана, завершив сорокалетнее скитание. Намного позже юный Иоанн покинул дом и отправился жить в пустыню, питаясь лишь саранчой и мёдом. Повзрослев, он призывал к покаянию и символическому очищению в реке. О минных полях не было и понятия. Минами были пороки людей. Позднее, в водах реки принял крещение от Иоанна Иисус Христос. Два молодых человека пронесли свою детскую дружбу сквозь годы, став единомышленниками. Судьба не дала им шанса прожить до глубокой старости.
…На площадке перед спуском к берегу почётными колоннами возвысились финиковые пальмы. За ними мутнела серо-бежево-зелёная вода священной реки. В кабинке для переодевания я облачилась в две купальные рубашки. Группа тюменских паломниц белыми лебёдушками спустилась к реке и на небольшой площадке берега прослушала проповедь и молебен. (…)
Вода Иордана цепко охватила меня, дав возможность осмыслить объятия бодрящего холода. Организм его воспринял не сразу – река пожелала, чтобы я поняла суть погружения. При окунании в первый раз у меня чуть не остановилось сердце от сковавшей обручем прохлады, но во второй раз эта процедура оказалась благодатной и приятной.
Несмотря на мутность воды, тело ощущало кристальную чистоту. Кожа, привыкнув к тонизирующему воздействию низкой температуры, «подсаживалась» на неё и появлялось желание испытывать это мгновение радости плоти бесконечно. Лёгкость и парение духа после желанного омовения – это и была та самая благодать. Вода при выходе из реки оставалась некоторое время на теле, которое не хотело с ней расставаться.
(…) На противоположном берегу в обрамлении пышных деревьев ступени стремились от воды к деревянной площадке под навесом. Эта безлюдная лестница вела на землю Иордании. Гармоничным теплом сочетались цвета мутной воды, жёлтых построек и листвы. С «нашей» стороны рядом с перилами из воды предупреждающим жестом возвысился красно-белый пограничный столб, указав границу соседнего королевства. Ограждение сдерживало буйную кустарниковую речную поросль.
Прощаясь с древней рекой, я обняла одну из пальмовых «колонн» верхней площадки берега, уложенной плитами. Пыталась уложить в памяти небо, которое играло полотнищами двух флагов – зелёного и сине-белого.
Река Иордан, наполненная святой водой, погрузила в себя историю планеты, поделив её на время «до» и «после». Настоящее место Крещения Иисуса Христа - Вифавара осталось на территории Иордании, куда счастливчики попадали только в день Православного Крещения, а место Ярденит для паломников осталось доступным всегда. Рождённый в истоке от слияния трёх рек, несудоходный Иордан пробирался в естественном русле по дну базальтового ущелья до впадения в Галилейское море, пройдя сквозь которое впадал в безжизненное от высокого содержания соли Мёртвое море. Но воды моря и реки не смешались от постоянного соприкасания.
В моей фантазии возникли картины библейских времён: Иорданскую долину украшали тропические леса, а в прибрежных зарослях прятались бегемоты. Цивилизация оставила потомкам только вечнозелёные сикиморы.
Буду верить и надеяться, что вода священной реки, впитавшаяся в поры моей кожи и та, что я набрала в пластиковую бутылку, несла в себе легендарные целебные свойства. Неумолимая логика мне подсказывала, что исцеление происходит от глубокого самовнушения при вере в него и от химико-физических процессов в организме при кратковременном действии низкой температуры. Иоанн это чувствовал, обладая пророческим даром.
***
На территории Греческого Иерихонского монастыря пророка Елисея моё внимание остановили останки дерева, заключенные в стеклянный саркофаг. На высоте четырёх метров мощный ствол с открытым дуплом разделился на несколько толстых ветвей. Солнечные лучи сквозь кроны попадали на стекло иконы в деревянном наклонном ковчеге, установленном на мраморный постамент. Мёртвое дерево хранило время в каменном саркофаге под стеклянной оградой, отразившей буйную жизнь пышных деревьев и стрел пальм напротив. Создалась иллюзия того, что эта зелёная жизнь выросла из мощных обрубков ветвей сухого ствола.
Икона у заветного дерева рассказывала о том, как Христос с учениками беседовал с маленьким человеком, видневшимся в ветвях. Руки собеседников застыли в жесте живого разговора. Предельная внимательность апостолов в золотых нимбах была зафиксирована кистью иконописца.
(…) Напротив дерева на мраморной стене с полукруглым завершением было установлено изображение события излияния жидкости из красочного кувшина в руках пророка Елисея и её чудесное превращение по молитве. Из крана в мраморном бассейнчике я набрала благодатную воду древнего источника. На живую стену из розовых и сиреневых цветов в кружеве листьев за оградой взирала пальма, отделённая ниткой электропровода. Строгость стен монастыря подчёркивалась стройностью пальм.
Прояснившееся небо плавно обтекало перевёрнутые чаши розовых куполов. За сеточной оградой в саду вперемежку возвышались пальмы, желтели аппетитные апельсины и зеленели экзотические деревья. Наклонились ветки под тяжестью изумрудных памело. За садом бродили белые и чёрные упитанные барашки. Гуляли курочки, периодически рывшиеся в земле и находившие поживу. Аккуратный двор воспринимался как идиллия умиротворённости тщательного труда. Два льва и пальмы в круглых каменных ободках завершили площадку у входа.
В храме прихожан встречал лик Спасителя в царском одеянии, а их взгляды ловил расписанный евангельскими сюжетами купол над алтарём. Я остановилась у икон, похожих на картины художественной галереи и услышала в красках диалог Учителя, окружённого учениками, и Закхея в недрах ветвей. Почувствовала радость исцеления больного у стены, которому Иисус дотронулся рукой до лба. Восстановила в памяти слова пустынника Иоанна, которому внимала небольшая группа людей на скалах, и обратила внимание на реку, горы и пальмы. Слишком мала была аудитория слушателей для мудрых призывов, выстраданных долгими раздумьями о сущности людских отношений и будущего всего человечества.
Иконный старец Елисей стоял с чашей у реки, а его соратник опустился на колени. Много чудес совершил пророк при жизни. Молитвой сделал пригодной для питья воду Иерихонского источника; спас от гибели войска в безводной пустыне. А ныне, чтобы сделать воду пригодной для питья, необходимы сложные очистительные устройства. (…)
После насыщенного событиями дня, усевшись на сидение, я закрыла глаза, и передо мной в автобусном качании проплывали ленточные видения: пещера Лазарии, скалы Иудейской пустыни и горы Искушения, прохладная вода Иордана, «Смоковница Закхея»– свидетельница деяний Иисуса в Иерихоне.
В моей дорожной котомке прижались друг к другу две пластиковые бутылочки с водами из Иордана и из источника Елисея. Рядом с ними поместился пакетик с камешками гор и пещер.
9 ноября 2013, Лазария, Иудейская пустыня, Иерихон, Иордан, Каранталь.
Прикосновение к истоку. Полная версия. http://www.proza.ru/2014/08/26/1547