Сколько себя помнил Рома Альтман, он все время жил в этом доме, сначала втроем, потом с мамой, а теперь вот один. Дом старый, четырехэтажный с толстыми стенами, о таких говорят “сталинский”, наверное, чтобы отличить от других, менее импозантных “хрущевских” или “брежневских”. О “ленинских” и “горбачевских” он что-то не слыхал, видимо, эти оба больше разрушали, чем строили. Квартира была удобная: две большие захламленные комнаты и просторная кухня. Дожив до 37 лет, Рома так и не женился, поскольку все его подруги не нравились маме.
- Ромочка достоин большего, - говорила она отцу, - сначала он
должен кончить университет, затем защитить диссертацию, а уж
после жениться на красавице. Берта Ароновна найдет ему такую.
Но пока Рома ездил в экспедиции на Север и писал диссертацию, сваха Берта Ароновна тихо скончалась у себя на даче и Рома остался бобылем.
В присутствии женщин он как-то терялся, потому что с воодушевлением мог говорить только о своей научной работе, тема которой “Особенности диалектов малых народов Севера” совершенно не интересовала его знакомых дам. Кроме Ромы в квартире еще обитал миттельшнауцер Макс - забубенная головушка, веселый хулиган, перец с солью. По утрам и вечерам Рома прогуливал пса на пустыре возле школы. Из ее открытых окон, как из улья, доносился ровный гуд, малышня носилась вокруг здания, а старшеклассники удивляли филолога Альтмана репродуктивной функцией двух весьма популярных в народе существительных, из которых недоросли ловко образовывали глагольные формы, прилагательные всех степеней и причастия. Иногда, там же на пустыре гуляла с собакой - гладиатором Ирина Сергеевна. Пока шнауцер носился вокруг мастифа, их владельцы вежливо перебрасывались малозначащими фразами. Ирина Сергеевна жила в том же доме, в соседнем подъезде. На вид ей было лет сорок, свежее лицо и седая стрижка “под мальчика”. Изредка Рома видел, как она выходила из своего подъезда со скрипичным футляром в руке и быстрой походкой удалялась в переулок, худощавая, держащая спину прямо, словно балерина.
Однажды, рано утром Рома возвращался из северной командировки. Город, омытый дождем, постепенно просыпался под щебетание птиц. Ветер мягко шелестел листьями тополей. Наслаждаясь свежим утром, Рома бодро шел вдоль новеньких кирпичных особняков, которые тянулись по левой стороне улицы, а по правой, в конфронтации к ним, громоздились закопченные пролетарские пятиэтажки. Из подъезда углового особняка вышел грузный человек в рубашке с короткими рукавами и дорогом галстуке, в руке он держал лоснящийся кожаный кейс. Толстяк с удовольствием втянул носом горьковатый запах тополя, и его широкое лицо потеряло выражение сосредоточенности. Сзади виднелся угрюмый телохранитель в расстегнутом полосатом пиджаке. Пара начала спускаться по ступенькам высокого крыльца к поджидающему внизу “мерседесу”. Шофер торопливо протирал тряпкой блестевшее на солнце ветровое стекло. Охранник, наклонившись к уху, что-то пробурчал хозяину, но вместо ответа тот резко дернул головой, выронил кейс и тяжело рухнул на ступеньки. Между бровей у него чернела дыра, открытые глаза, высыхая, быстро теряли свой влажный блеск. Осколки затылочной кости, мозг и кровь окропили крыльцо. Телохранитель рванул из под пиджака пистолет и... растерянно уставился в пространство. Перед ним взбирались на холм два десятка пятиэтажек и сотни раскрытых темных окон смотрели в сторону особняка. Кто, откуда? Ответа не было, пейзаж, по-прежнему, оставался буднично - деловым. Мимо спешили прохожие, громыхал трамвай, выстрела не было слышно, жизнь хозяина, как тонкая нить, оборвалась легко и бесшумно. Бледный, он зарычал в трубку радиотелефона, вызывая скорую помощь и милицию. У особняка начали собираться люди, лица одних выражали жадное любопытство, лица других - страх и тревогу. Подъехала скорая, затем милицейский “уазик”, потом еще один с криминалистами. Рома подавленный отошел от любопытствующих и тут заметил Ирину Сергеевну, несмотря на столь ранний час, в руке у нее был скрипичный футляр.
- Выступала в ночном клубе, - пояснила она, перехватив его удивленный взгляд. - Какой финал - мозг на ступеньках.... Гримаса исказила правильные черты ее лица.
Они молча пошли по направлению к дому.
- Снайпер, - прервал молчание Рома, - чистая работа.
- Вы находите?
- То есть грязная, но один выстрел и... наповал, даже гуманно, - угрюмо заключил он.
- Да, да гуманно, - согласилась она.
Они снова замолчали.
- Вы уезжаете, - вдруг спросила Ирина Сергеевна.
- Колеблюсь.
- А я бы уехала без промедления, скрылась от этого кошмара, но некуда,
не та национальность, понимаете ли, - усмехнулась она.
- Диалектика, - сухо заметил Рома, - минус превратился в плюс.
- Послушайте, Роман Ильич, - сказала она, - давайте заключим фиктивный
брак и уедем вместе. Деньги у меня есть, расходы оплачу я, а вы
получите определенную сумму, так сказать, стартовый капитал.
Подумайте....
Рома подумал и согласился. Обговаривая условия отъезда, они стали бывать друг у друга дома. Квартира у нее была точно такая же, но обставленная дорогой, стильной мебелью и по женски чистая и ухоженная. Чувствовалось, что этот уют стоит много денег и от незванных гостей его оберегал огромный пес - гладиатор. В углу на столике лежали нотные клавиры и стоял пюпитр. На стене висели старинные кремневые пистолеты, мушкет и фотография - паспарту молодой, хрупкой особы в пенсне со шнурком.
- Голимая агрессия, как бы выразились мои друзья коми – пермяки, - произнес Рома.
- Это оружие не стреляет, - улыбнулась Ирина Сергеевна.
Обходясь без мясорубки, она рубила мясо для пельменей в деревянном корыте огромным блестящим тесаком, при этом, иногда, закусывала нижнюю губу и, на ее лице появлялась белая полоска зубов, а на лбу, от напряжения выступили капельки пота. “Вкусно ли она готовит?” - забеспокоился Рома. Как всякий холостяк, он старался не упустить редкую, к сожалению, возможность, придя в гости, плотно пообедать. За столом, против обыкновения, Рома чувствовал себя почему-то не очень уютно. Особа с фотографии, сквозь пенсне, пристально смотрела на него холодным, оценивающим взглядом естествоиспытателя. Таким же, иногда, становился взгляд у Ирины Сергеевны.
- Бабушка? - Рома кивнул на фотографию.
Ирина Сергеевна помедлила с ответом:
- Это Фанни Каплан, Роман Ильич.
Рома чуть не подавился пельменем. “Кунсткамера”, - наконец нашел он подходящее слово, в точном переводе с немецкого означающее нечто среднее между искусством и камерой. Но пельмени действительно были превосходные. Ровные, округлые, похожие на медвежьи ушки они легко проскакивали внутрь под импортную водочку “Абсолют”. Вскоре Рома убедился, что характер у Ирины императивный, решительный, сослагательного наклонения она не терпела, именно, такие женщины ему нравились, они освобождали от необходимости самому проявлять инициативу. Даже в постели Ирина стремилась занять положение сверху. Она попросила Рому не афишировать их договор и не посвящать знакомых в детали отъезда.
- Исчезнем тихо, словно растворимся, - шепнула она.
Были случаи, когда отъезжающих грабили, но за себя Рома не опасался, кроме диссертации, рукописи таблиц спряжения угро - финских глаголов и шаловливого Макса у него ничего не было.
- Боишься?
- Не боюсь, Рома, - на ее щеках вспыхнул румянец, - но я не могу дать
осечки, это мой последний шанс, а фиктивные браки у нас, мягко говоря,
не поощряются.
Но даже этот, фиктивный, брак тоже не состоялся, такая, видно, планида была у Романа Ильича. Некий прокурор, надзирающий за следствием по делу о заказных убийствах, случайно обратил внимание, что на фотографиях, среди зевак, попавших в кадр, на заднем плане мелькает одна и та же фигура - женщина со скрипичным футляром в руке. Это показалось более чем странным. Ее задержали на улице, вежливо проводили в милицию и, открыв скрипичный футляр... корректные сыщики не удержались от каскада ненормированной лексики. На черном бархате, тускло отсвечивая вороненным стволом, лежала “беретта 70/233” - миниатюрная винтовка с оптическим прицелом, в умелых руках убивающая с расстояния 300 метров.