Он отказывается со мной пить вино, а я вспоминаю, что мне уже 25, а я так и не жила в коммунальной в Петербурге. Я смотрю артхаусные фотографии одной студентки с режиссерского и думаю: “Вот это вот дух, вот это вот атмосфера. Наверное, она пишет по книге каждый день, бесконечно курит и рассказывает друзьям наизусть Бродского. Наверное, она и вовсе не смеется. А если смеется, то над тем, чего другие не поймут”. И в этот момент мне все равно, что в ее жизни, наверняка, ужасная сантехника и грязная кухня, совсем не винтажная, а с духом “богодульства”. Кто-то скажет, что богодульство как раз и пришло от бога, что отлично вписывается в картину арта. Но, как же, как же такое может быть, если запах ужасный обычно? Такой, как пахнут лифты в старых домах.
Но мне все равно это не сдается хорошим оправданием, и я вновь грущу, что мое студенчество было не в Петербурге, что не было в нем коммунальных квартир, художников, музыкантов, в качестве религии выбравших какие-нибудь легкие наркотики, не было пустых бутылок из темного стекла на подоконниках в качестве подсвечников, что никто не читал мне Бродского в 6 утра, встречая рассвет и призывая не выходить никуда из комнаты.
И я бы мечтала, читать свои зарисовки полупьяным, полураздетым, полуспящим. И чтобы среди всего моего маргинального было простое деревенское “ажна”. Не потому что я бы имела связь с деревней хоть какую-то, а потому что: “Стаканы граненые настолько будто с поезда ты мне их ажна принес”.
Потом звонила бы мама и спрашивала: “Ты бросила курить?”. А я бросила честно, но потом бесчестно снова повторила на прощание, напоследок, затянувшийся на месяца. Но, как честная, я бы говорила только о честном. Поэтому мама бы слышала, что я бросила.
А я в пледе, клетчатом, как та доска, на которой мы играли в крестики-нолики в каком-то огромном магазине мебельного громоздья, параллельно пытаюсь согреть воду для чая до той температуры, чтобы можно было покрасить его в коричневый. Но наш кипятильник сломался, а соседский своровать еще не удастся, потому что они спят и заперли двери свои на щеколду. Щеколда - это щекотка лба долго, так долго, как ленивое пьяное совокупление. Может быть, поэтому они до сих пор и спят.
Я бы тоже хотела так спать или мучиться творческой бессонницей, но мне уже 25, и я никогда не жила в коммунальной.