Мягко ступая по полу пещеры, пожилой Змей Горыныч ходил из одного угла в другой. Он ждал битвы. Время тянулось очень медленно. В памяти проходили воспоминания о сотнях лет, проведённых им с Василисой в высоких горах. О том, как храбрые и сильные воины, живущие в долинах, приходили к нему за своими девушками, которых он якобы уносил себе на утеху. Молва гласила, что долгие годы тиран держал пленниц в темнице, добиваясь уговорами и угрозами согласия на женитьбу. Было что-то манящее в ритуале, который повторялся раз в несколько лет. Потерявший, по неведомой причине невесту юноша лез на скалы и, добравшись до площадки, расположенной метров на пятьдесят ниже входа в пещеру, вызывал огнедышащего змея на бой, желая освободить свою суженую из лап злобного дракона. Горыныч осторожно спускался к нему по крутому склону, редко пользуясь крыльями, понимая, что при неудачном приземлении ничего не стоило задавить и так умирающего от страха противника. Горынычу было невероятно сложно соразмерять свои силы и не прихлопнуть бедолагу раньше времени. Он жалел соперника – ведь оказаться лицом к лицу с огнедышащим чудовищем для человека невероятно трудно и бесконечно страшно. С другой стороны, расслабляться тоже было нельзя, мало ли что может натворить обезумевший от страха и ярости молодой парень, полагавший, что просто обязан спасти свою невесту, предварительно убив Змея Окаянного.
Змеем Горыныча называть можно было только с сильной натяжкой. Скорее, он напоминал трёхметрового сурка с крыльями на спине и кожистым гребнем вдоль хребта. Массивные четырёхпалые лапы с аккуратными острыми когтями, которые убирались внутрь как у кошки, свидетельствовали о тихом и добром нраве Горыныча. Серовато-коричневая волнистая кожа казалась очень крепкой. Глаза большие и спокойные, с кожистыми веками, смотрели почти ласково. Пасть, которая служила как для еды, так и для огнедышания, выглядела устрашающе. Большие зубы были ровные и белые, как будто отполированные до блеска пять минут назад.
Пришло время очередного поединка. Противник наверняка уже карабкался по длиннющей мелкокаменистой осыпи к площадке. Горыныч остановился посередине зала и деловито спросил:
- Василиса, что там делается?
Василиса, как обычно, глядела в любимое зеркало и тихонько посмеивалась:
- Да что там может делаться? - ответила она после паузы, - твой противник попрощался с друзьями и карабкается вверх. Тебе тоже пора, а то заскучает в ожидании боя.
- Отлично, а чем он вооружён, есть что-нибудь новенькое на этот раз? - поинтересовался Горыныч, в сотый раз мысленно проклиная склон, по которому ему предстояло спускаться.
- Ничего особенного, длинный узкий и очень острый на конце клинок с рукоятью в ножнах. Кстати, у тебя такого нет, - ответила Василиса, рассматривая стеллаж у дальней стенки, вырубленный в гранитной скале.
На стеллажах, занимавших полстены, хранились их трофеи. На отдельной полке пылились собранные Василисой предметы быта: посуда, светильники и украшения. Главное место занимала гордость Горыныча – оружие, с которым приходили смельчаки к нему на смертный бой. Разложенное по порядку, оно наглядно показывало историю развития средств убиения себе подобных, созданные людьми за долгие годы. Внизу много места занимала огромная дубина, с которой соседствовали усовершенствованные варианты ударного оружия - каменный топор и огромная палица. В этом же ряду лежали копьё и лук со стрелами - первые колющие орудия дальнего боя. На следующем стеллаже располагались кинжалы, топоры и мечи. Они явно свидетельствовали, что люди уже научились обрабатывать металл и у них стали получаться качественно новые и более эффективные виды оружия ближнего боя. Не хватало только пики, но вместо неё лежала алебарда - топор, насаженный на пику, серьёзная штука, однако. Там же, среди кучки последних образцов валялся арбалет, который вызывал у Горыныча жутко неприятные воспоминания. Когда-то Василиса с большим трудом вытащила глубоко засевшую стальную стрелу из его бедра, которое потом болело очень долго и плохо заживало, не иначе как стрелы перед боем макнули в какую-то отраву. Там же по соседству лежали в навал разные режущие штучки - сабли, палаши, скимитары, палаши, шашки, которые появились после освоения людьми ковки металла. А теперь внизу его ждало нечто новое в руках хоть и молодого, но опытного и умелого бойца.
- Это хорошо, - обрадовался Горыныч, - коллекцию обновлю, давненько ничего интересного не прибавлялось.
- Ты ещё эту штуку, которую они там называли шпагой, попробуй отнять. Учти, что он наверняка неплохо ей владеет, - проворчала Василиса, - и ещё, Горыныч, в этот раз что-то не так, не нужна ему девушка, он идёт просто подраться, как мне кажется.
- Сумасшедший, что ли? - заинтересовался Горыныч, - такого никогда ещё не было.
- Всё бывает когда-нибудь впервые, - меланхолично заметила Василиса и добавила, - ты с ним поаккуратнее.
- И как мне с ним себя вести, - спросил задумчиво Горыныч, - может сразу зажарить и съесть?
- Имей совесть, Горыныч, - возмутилась Василиса, - тебе что, этого мало? - и показала на гигантский вертел в углу жилища, на котором был нанизан бычок, отлично посоленный, поперчённый, вымоченный в травках и уксусе. Вертел медленно вращался с помощью очень страшного на вид устройства из деревянных шестерёнок и брёвен под действием ветра, который дул на высоте непрерывно.
История этого сооружения была давней и весьма неправдоподобной. Однажды вместе с юношей, жаждущим убить дракона, в горы пришёл немолодой мужичок и после погибели воина нахально поселился в пещере. При этом он совершенно не опасался ни огнедышащего чудовища, ни, тем более, Василисы - весёлой, красивой, улыбчивой и чем-то похожей на местных девушек. Мужик оказался очень трудолюбив и проворен, к тому же у него были золотые руки и отменная смекалка, которые там, в деревне, ему не удавалось применить в полную силу. Здесь же он до полусмерти замучил Горыныча, который всё светлое время суток помогал пришельцу в разных работах. Они вместе сделали этот чудовищный гибрид ветряной мельницы и вертела, выдерживавший здоровенного быка, который медленно и бесшумно вращался над очагом уже больше сотни лет. Для этого Горынычу пришлось выжечь ниши в стенах для установки конструкций с шестерёнками, которые придумал местный изобретатель, причём каждую деталь приходилось делать по два-три раза, а иногда и больше, пока мужик не заявлял с удовлетворением - теперь именно то, что он хотел сделать. Его присутствие очень радовало Василису и Горыныча, хотя спать, как они привыкли по неделе, а потом столько же бодрствовать, в присутствии умельца уже не получалось. Мужик вместе с Горынычем углубил лужу в углу пещеры, которая раньше служила для сбора дождевой воды, а теперь превратилась в отличный глубокий бассейн с керамикой, благо Горыныч прекрасно обжигал дыханием разноцветную глину сразу на дне и стенках. Василиса безумно обожала в нём плескаться. Стеллажи для хранения добычи также выжег Горыныч под чутким руководством мужика.
Особое место в жизни Горыныча и Василисы занял топор наизнанку, который они вместе соорудили на площадке над пещерой. Кусок обсидиана под тонну весом, пришлось притащить с дальних синих гор. Горыныч летать вообще не любил, а уж носить подобные тяжести было для него вообще ужасным наказанием. Василиса много летала и таскала съестное регулярно, но в одиночку притащить кусок скалы не могла, вес оказался для неё слишком велик. Вдвоём ухватиться за каменюгу так, что бы ещё и синхронно крыльями махать, им не удавалось, несмотря на старания их руководителя. Пришлось Горынычу помучаться несколько ночей и в одиночку притащить-таки заготовку топора. Ох уж напереживались местные жители от столбов огня в небе и жуткого грохота, усиленного горным эхом. Место под установку колуна пришлось готовить долго и тщательно. Получилось нечто похожее на топор без ручки, врезанный в скалы лезвием вверх. Чтобы расколоть на дрова приличное бревно или пень достаточно было поднять его на 10-15 метров над колуном и просто отпустить. Но, увы, мужик был немолод и довольно быстро зачах и умер, несмотря на все усилия ухаживавшей за ним Василисы. Его отнесли и похоронили рядом с его родной деревней. После чего Горыныч душевно спел на могиле трогательную погребальную песню, перепугав до полусмерти всех в округе на много лет вперёд.
- Это хорошо, но я уже дико проголодался, и нам неплохо бы подкрепиться, - сказал Горыныч, неотрывно глядя на очаг, готовый запылать ярким огнём. Насладившись видом будущей еды, он попытался заглянуть через плечо Василисы в зеркало.
- Не вздумай перебить аппетит, этот юноша ужасно худой, скорее всего невкусный и, к тому же, изрядно пропитан дешёвым вином, - сурово сказала Василиса и помахала зеркалом перед глазами Горыныча.
Горыныч подошёл к ней сбоку и посмотрел в зеркало - противник был явно мелковат и действительно не вызывал гастрономических чувств. Вздохнув, он повернулся к стеллажу и увидел там огромный меч, добытый очень давно в бою у здоровенного, невероятно сильного и бестолкового парня, который пришёл отнимать у Змея Ненавистного свою невесту. Меч Горынычу очень нравился, сделан был хорошо, на совесть. «Вот ведь, ничего путного для хозяйства сделать не могли, а какое оружие создавали» - подумалось ему тогда... Василиса отследила его взгляд и сурово распорядилась:
- Ты так больше не делай!
- А что я? - возмутился Горыныч, - я, как и положено, после десятого удара мечом притворился убитым, а этот богатырь вместо того, чтобы тебя освобождать, надумал отрубить мне кончик хвоста на амулет! Я же только охнул, больно ведь. Вообще, я не виноват, что он моментально изжарился, и от него так вкусно пахло, что отказаться от соблазна просто не было сил. Инстинкт, сама понимаешь. Он же знал, что я огнедышащий Змей, а не птеродактиль какой-то ископаемый. Хороший богатырь, в баньку перед сражением сходил, не то, что другие...
Василиса рассмеялась и сказала:
- Пора, твой перекус уж полпути прошёл, - и после паузы спросила, - а всё-таки, что же с ним делать-то будешь? Ведь пока не прибьёшь - не успокоится, а жалко, молодой совсем, шустрый.
Горыныч задумался, но решил, что определится на месте, поговорит с юношей, может тот и передумает. Хотя вряд ли - внизу его ждут трое друзей, засмеют. Потянувшись, Горыныч вышел из пещеры на уступ, с которого были видны зелёные долины, малюсенькие домики и деревья вдоль рек, текущих с гор. Светило тёплое солнце и было удивительно тихо и безветренно. С треском почесав когтями грудь, Горыныч медленно начал спускаться к площадке для сражения по узкой тропе, которую очень не любил, особенно если приходилось идти вниз. Он злился, понимая, что в этот раз не получится притвориться убитым и сладко поспать на солнышке, пока герой поднимется к Василисе, и спустится с ней в долину.
Василиса прекрасно умела вести себя среди людей. Она выглядела измученной девушкой, высвобожденной из ужасного плена. У спасителя и не появлялось сомнений, что он вернул свою невесту. Конечно, его девица давно пропала и совсем даже без помощи Горыныча, но необъяснимое исчезновение люди всегда связывали с визитом Змея Ужасного и, естественно, пропажу списывали на него. Так происходило веками, и Василиса с удовольствием отправлялась в дом победителя. То, что она была мало похожа на давно пропавшую, никого не волновало, мало ли как могла измениться девушка после пленения и долгих страданий в пещере у старого и страшного Змея.
Потом, прожив в деревне полтора-два месяца, она, обернувшись белой птицей, улетала в полнолуние домой к Горынычу, а безутешный муж хоронил тело неожиданно умершей жены и довольно быстро находил себе новую спутницу. Так возникло поверье, что душа умершей молодой женщины сидит белой птицей на ближнем дереве и смотрит на своё тело сверху. За то время, что Василиса жила у людей, она добывала и прятала неподалёку от деревни разную хозяйственную утварь, чтобы потом спокойно забрать и пополнить Горынычеву коллекцию. Василиса ничего не воровала, соседи просто дарили всё, что ей нравилось, уж очень она была мила и добра к окружающим людям. Да и шутка ли, бедняжка столько времени провела в темнице душегуба в горах, как не порадовать милую девушку подарком.
Жизнь шла своим чередом, людей становилось больше и больше, они куда-то спешили, но в целом мир оставался прежним. Но вот теперь ситуация изменилась. Василиса это чувствовала и тревожилась, ибо пришедшему подраться рубахе-парню она была совершенно не нужна. Ему хотелось сразиться с ужасным чудищем, а подружек у него и так хватало, и ни за одну из них он не полез бы на скалы, рискуя быть поджаренным и съеденным.
Посмотрев в зеркало на троих друзей, оставшихся внизу, Василиса развеселилась. Они достали расписанный крупным орнаментом глиняный кувшин с вином, уселись вокруг него и, порубив на здоровенные куски свиную ногу, с удовольствием предались уничтожению алкоголя и мяса. «Какая простота нравов, ведь всё сожрут и выпьют, полагая, что их товарищу уже никогда ничего больше не потребуется» - подумала она.
А Горыныч тем временем тащился по тропинке и шипел. Он уже смирился с тем, что придётся без фантазии пришибить бретёра-гуляку, только надо сначала отнять у него шпагу, кажется именно так Василиса назвала это оружие. С этими мыслями он, наконец, вышел на площадку. Усталость и возраст делали своё дело, и он, задыхаясь, фыркал огнём, хотя и не сильно, всего на пару метров.
Противник уже выбрался на площадку, но явно не спешил в бой, а стоял за большим камнем и присматривался к сопернику. Горыныч вышел на середину и поманил его пальцем, слегка покашливая огнём. Наконец, осознав неизбежность своего близкого конца, к Горынычу вышел молодой парень со шпагой, конец которой явственно подрагивал, показывая, что страх пропитал бойца насквозь. Горыныч протянул переднюю лапу к клинку, но тут юноша встрепенулся и бросился на врага, нанося ему уколы с невероятной скоростью. Горыныч опешил и начал нервно озираться, поскольку противник бегал вокруг него и непрерывно тыкал шпагой в бока. Тонкое лезвие с острым концом успешно протыкало кожу и впивалось в мышцы довольно глубоко, как жало огромного кровососущего насекомого. Терпеть это безобразие было крайне неприятно и очень болезненно. В какой-то момент Горыныч понял, что надо что-то делать, а то, как бы беде не случиться, ибо противник умудрился ткнуть шпагой в щёку, чуть ниже глаза. Очнувшись, Горыныч схватил левой лапой за лезвие клинка и дёрнул его на себя. От рывка нападающий выпустил шпагу, упал на спину и очень резво отполз в тень скалы. Горыныч с интересом стал осматривать оружие, которое показалось ему настоящим произведением искусства. И тут же, потеряв бдительность, получил камнем в зуб, что и вернуло его в реальность. Только этого не хватало, возмутился он и набросился на обидчика. Поддёв когтём край плаща, Горыныч приподнял противника над землёй и несильным, по своим меркам, шлепком ниже пояса отправил его вниз по склону к друзьям. Чтобы успокоиться, Горыныч постоял несколько секунд и, тяжело вздохнув, не глядя вниз, поплёлся вверх по тропе домой.
Когда он добрался до входа, там его уже ждала Василиса и посмеивалась:
- Добыл оружие? – нарочито деловито спросила она.
- Конечно, ты же видела, - горестно вздохнул Горыныч.
- Ну и что ты принёс? - теперь в её голосе появились ворчливые нотки.
Горыныч только сейчас посмотрел на добычу, но в лапе оказался лишь клинок, а эфес отсутствовал, причём явно с куском самого клинка. Это огорчило Горыныча, и он раскашлялся, подпалив всё горючее в пещере. Василиса ласково треснула Горыныча по лбу зеркалом, привычно схватила ведро и быстро залила очаги возгорания из бассейна с дождевой водой, который всегда был полон на подобный случай.
- Туда дыхни, чудовище огнедышащее, - показала она на кучу дров под бычком.
Горыныч почувствовал близость благодати, а именно хорошего ужина, и моментально запалил дрова в очаге, заодно подрумянив бычку бока. После этого он устроился на стопке шкур и задумался, как же такое могло произойти со шпагой. Состояние задумчивости испарилось от дикого взрыва хохота Василисы, которая просто изнемогала, катаясь по шкурам, аккуратно уложенным на её большущем квадратном лежаке и глядя в зеркало. Он поинтересовался, что же могло так её развеселить, предполагая, что его недавний противник решил поколотить друзей, которые всё съели и выпили без него. Но ситуация оказалась намного забавнее. Бедняга, изрядно ободранный после скоростного спуска по осыпи, лежал на животе, а шпага, а точнее то, что от неё осталось, торчало из ягодицы. Горыныч сообразил, что пока он ловил обидчика, шпага сломалась, и эфес застрял в правой лапе и при шлепке нашёл себе самое подходящее место. Горыныч тоже рассмеялся от души, Василиса повторно залила пещеру водой, используя любимое ведро. Успокоившись, они вместе смотрели на картинку в зеркале, пока Горынычу не надоело сидеть, неестественно выгнув шею. Он попросил Василису показать картинку в нормальном виде. Василиса поскребла зеркало с обратной стороны, пошепталась с ним и в середине зала возникла великолепная объёмная картинка происходящего внизу. На зелёной полянке под склоном трое друзей, вытащив свои шпаги, деловито прикладывали их к телу раненного. При этом они до хрипоты спорили, докуда же могла войти шпага, воткнутая по самую ручку в ягодицу, и почему с таким ранением их приятель ещё жив. Тянуть за эфес они не решались, полагая, что это может привести к быстрой и мучительной смерти друга. Наконец откуда-то был извлечён второй глиняный кувшин и неудачнику влили в горло добрый литр вина. Юноша успокоился, перестал стонать, перевернулся на спину и уснул богатырским сном. Эфес с обломком лезвия выпал, но никто на это не обратил внимания, ибо его друзья тоже улеглись рядом и захрапели на три голоса.
- Вот это, да, - только и смогла проговорить Василиса, - вот это нервы, чудом жив, ранен и спит как богатырь. Когда они уйдут, можешь слетать за эфесом... Да, и ещё неплохо было бы ножны попросить, - мечтательно, с нескрываемой издёвкой добавила она.
Горыныч метался по пещере из угла в угол, и остервенело чесался, как мог бы это делать человек, зверски искусанный комарами, а укусов, точнее дырок от шпаги, было предостаточно, причём по всему телу. В ожидании готовности ужина Василиса смочила ранки на коже Горыныча настойкой какой-то сильно пахучей травки, и тот приуспокоился, но тут же снова начал суетиться, теперь уже чувствуя невероятный голод.
Подождав ещё около часа, Горыныч и Василиса приступили к пиршеству. Бычок великолепно дошёл на небольшом огне, и дразнящий запах жареного мяса проникал во все щёлки жилища и бодрил. Привычно разделав тушу, Горыныч принёс на серебряном подносе язык и печень бычка Василисе, предварительно подышав на него для создания хрустящей корочки. Потом он быстро, аккуратно, и без предисловий объел мясо с самых сочных мест, а остатки туши выкинул в пропасть за пещерой, поскольку знал, что там всегда найдутся желающие завершить трапезу.
После ужина Горыныч начесался вдоволь, свернулся в клубок на куче шкур и уснул сном праведника, а Василиса сидела рядом, гладя его огромную голову. Потом и она пошла спать. Через несколько суток она проснулась, убедившись, что Горыныч спит безмятежно как младенец, вышла на улицу. На дворе стоял тихий летний вечер, Василиса скинула мягкую одёжку и, высоко подняв руки к небу, с удовольствием развернула огромные крылья, превратившись в белую хищную птицу. Тёплые потоки прогретого солнцем воздуха, поднимались снизу и позволяли планировать не тратя сил. Горыныч становился совершенно несносен и ворчлив, если его не покормить вовремя и поэтому Василиса кружила над долинами рек, текущих с гор, выбирая добычу. Её устроил бы и кабан, промышлявший в кустарнике у реки, и бурёнка, отбившаяся от стада. Выбрав не самого маленького бычка, одиноко бродившего по опушке, она спикировала и, подхватив обед, взмыла в облака. Ох уж эта женская доля, сокрушалась Василиса, поднимая многопудовую тушу всё выше и выше в горы. Стемнело. Белая птица превратилась в угольно-чёрную, чтобы не бросаться в глаза людям, и так уж слишком множество легенд про Змея Горыныча ходило в окрестных деревнях и близлежащих городках. Затащив бычка на гору и треснув его для порядка об скалу, она сделала ещё пару ходок вниз, в долину, за дровами, притащив два сломанных буреломом дуба. С помощью каменного топора дрова были быстро порублены и свалены в кучу у очага в пещере. Добычу Василиса аккуратно обработала и замариновала большими кусками в глубокой нише под навесом.
Теперь, когда хозяйственные хлопоты остались в прошлом, она могла позволить себе отдохнуть. Василиса бережно сложила крылья, оделась и, войдя в пещеру, пристально посмотрела на Горыныча. Тот под её шуршание просыпался медленно и, как обычно, не мог сразу понять, где находится на самом деле.
Осмотревшись, Горыныч свирепо зарычал, вспомнив происшедшее накануне. Пещера наполнилась дымом и огнём. Победив возгорания, он вместе с Василисой вышел на большую плоскую скалу перед входом. Над ними светились близкие, большие и яркие звёзды, которые невозможно увидеть из долины. Стояла хрупкая тишина, ветер почти не дул, и внутри звучала спокойная и красивая музыка, как это возможно только поздно вечером высоко в горах.
Грусть овладевала ими, подул лёгкий ветерок и тогда Горыныч запел сам. Пел он громко, красиво, с чувством. Звуки песни медленно растекались по долинам рек, плыли над хребтами, по небу метались всполохи огня и расползались облака дыма. В деревнях поблизости люди прятались по подвалам и в ужасе ждали конца света. В далёких поселениях - просто молились и просили спасенья.
Василиса сидела рядом и выглядела абсолютно спокойной. «Сколько времени мы уже тут? - думала она, слушая любимую песню Горыныча и глядя на звёзды, - пора уже за нами вернуться, надоела эта полевая этнография до чёртиков».