Когда мы выпили почти всю бутылку портвейна, я от нечего делать, спросил у него:
- Вовец, ты за шиитов или за суннитов?
Он ответил:
- Я за интернационал. Вот ты - еврей, а мне похуй, вот они русские – он указал в сторону аквариума с рыбками, а мне похуй. Мне вообще все похуй – добавил он упавшим голосом и вдруг, увидев что-то ужасное над собой, закричал, и я впервые в жизни стал свидетелем эпилептического припадка.
- Мне нельзя пить, - сказал он, придя в себя. Я в детстве менингитом болел. У меня в школе была кличка 'Менингит'.
Целый месяц мы разъезжали с ним в командировке по Западной Беларуси и подружились. Мы были монтировщиками сцены Минского театра кукол.
В Барановичах мы жили в гостинице Минск в десятиместном номере. Вместе с нами проживали командировочные с авиазавода из города Горького. Где-то под Барановичами располагался аэродром стратегических бомбардировщиков. На этот аэродром и увозил каждое утро военный уазик наших соседей по общаге. 'Для проведения ремонтных работ по рекламациям' – объяснил их бригадир. Самолеты ломались часто их ремонтировали и они опять ломались. Мастера из Горького сидели в Барановичах уже пол-года и не собирались уезжать. В Беларуси им нравилось.
- У вас здесь все есть, говорили они - И молоко есть, и сметана есть, и яйца есть. Бабы у вас красивые. Чисто все. Живете как в Германии. Чего вам еще нужно.
В резиновых грелках они приносили с работы антиоблединитель: спирт с водой в пропорции 60 и 40. Каждый вечер мы устраивали в своей комнате застолье. На шум, веселье и выпивку слетались жильцы из других номеров.
Звали его Толя фамилия его была Кончиц. Между собой горьковские называли его просто 'Конец'. Человеком он был одаренным. Это не правда, что фольклор сочиняет народ. Фольклор сочиняют отдельные талантливые типы, а народ это запоминает и усваивает. Толя Кончиц был фольклорным антисемитом. В первый день, когда мы выпили за знакомство трехлитровую грелку антиоблединителя и закусили дыней, которую принес узбек из номера 315, Толя постучал вилкой по стакану и сказал:
- Хотите я вам прочитаю стихотворение собственного сочинения.
- Давай, Толян, читай! – закричали горьковские.
Толя Кончиц вышел на середину комнаты и пропел:
'Жирафы в Африке пасутся,
Жиды по пятницам ебутся.
Сыр-Дарья, Амур-Дарья'.
И пустился вприсядку.
Адресованно не мне, он мог и не знать, что я еврей. Частушка, шутка, фольклор. Я промолчал. Веселье продолжилось, но не долго. Вдруг, неожиданно Толя Кончиц выпалил через стол, обращаясь прямо ко мне:
'Жидовские дети хуже, чем крысы в клети: и добру навредят и других развратят'.
Ну, вот - подумал я, - сейчас он опять начнет танцевать.
И вдруг Вова-Менингит залепил народному поэту звонкую оплеуху. Началась драка.
- Один на один! - закричал я и показал публике взятый со стола нож. Но никто из горьковских не дернулся. Кончица не любили.
В первую же неделю командировки сломался театральный магнитофон. Роль Змея Горыныча с примитивными ревербирациями шла под фанеру, и режиссер попросил меня заменить запись голосом. Голосина у тебя что надо, - сказал режиссер, - текст простой. Его там быстро убивают, мечом, – уточнил он. Я согласился и уже на следующий день в утреннем спектакле в деревенской школе заорал на весь зал без всякого микрофона: 'Русским духом пахнет, кто у нас в гостях был Василиса Прекрасная' . Дети, собранные на кукольное представление в спортивном зале, замерли от ужаса...
- Буду говорить с главным, что бы тебя взяли в труппу - пообещал режиссер.
Мы были в Барановичах, в Слониме, в Новогрудке и уже в Гродно вечером в гостиннице, настроив свою спидолу на Голос Америки, я узнал, что 'наши вошли в Чехословакию'.
- Что случилось, - почувствовавший мое настроение, спросил Менингит. Я обьяснил. Он сел со мной рядом обнял меня за плечи и рассказал:
- У меня в детстве собака была. Я ее с улицы взял. С трудом родителей уговорил, что бы оставить. Его Пират звали. Обыкновенная дворняжка. Я его очень любил и он меня тоже. Всегда до школы провожал и сам домой возвращался. В тот день собаколовы по нашему поселку ездили и собак стреляли, из мелкокалиберки, и петлей тащили в машину. Мне потом то место пацаны показали, где моего Пирата ранили. Там кровь на снегу была. Вот тогда я менингитом и заболел, без шапки бегал. Я их всех ненавижу – закончил он.
Утром ко мне подошел режиссер и сказал:
- Слушай, старик. У тебя классно получаются отрицательные герои. У нашей Покрошинской ларингит. Возьми на себя Бабу-Ягу. Я тебя отблагодарю.
Все незаладилось с самого начала спектакля. Перед этим два дня шли дожди и фурка – деревянное устройство для поддержания декораций, отсырела, во время подьема ее заклинило, мы с Менингитом поднажали, декорация выскочила из пазов и завалилась набок, по ходу зацепила актрису, которая водила Василису Прекрасную и вырвала у нее из головы шиньон. Василиса Прекрасная рассердилась и сказала: 'Как въебу раз, так мозги по стенке потекут!'
Я обиделся, почему-то вспомнил Чехословакию, и в том месте, где Баба Яга принимает в гости Ивана-дурака в соответствии с оригинальным текстом, но с особой двусмысленной язвительностью произнес: 'Русскую костку ни хто не звау, русская костка сама прийшла'.
Режиссер посмотрел на меня многозначительно. А там, где Змей Горыныч возвращается домой, с невероятным отвращением, как бы захлебываясь рвотными массами я заорал в микрофон: Фу, фу, (бля) русским духом пахнет! Кто у нас в гостях был, Василиса Прекрасная.
Беларуские дети негодовали, свистели и стучали ногами.
Турне закончилось и труппа вернулась в стационар, где главный режиссер Лялькин ставил грандиозный спектакль с применением новой технологии, которая называлась 'черный кабинет'. Ну, что спросил он у нас с Менингитом, хотите быть членами.
- Членами чего? – спросил Мененгит.
- Членами ангелов.
И он вручил каждому из нас искусственный член с приделанной на обратном конце клизмой и объяснил задачу:
'В начале спектакля набираете в клизмы воду. В том месте, где артист Иванов говорит '... и наливаются моря и океаны' вставляете ангелам члены между ног и надавливаете клизмы. Все ясно?"
В тот же день в вечернем спектакле мы помочились со сцены из фаллоиммитаторов и по крикам в зале поняли, что достали до первых рядов. Это вдохновило Менингита и он сказал мне:
- Давай попробуем, кто дальше добьет.
- Хорошо, - сказал я, - кто проиграл, проставляет.
Когда подошел момент и артист Иванов пропел речитативом '... и наливаются моря и океаны' я сильно сдавил клизму двумя руками, а Менингит положил свою клизму на ладонь, а второй ладонью ударил сверху, член сорвался с крепления и как ракета улетел в зал. Зал ответил женским визгом и бурными аплодисментами.
Потом, по окончании спектакля я увидел, как какой-то хорошо одетый, импозантного вида мужик тряс Лялькина за руку и говорил: Старик, это гениально. Это круче, чем у Образцова.
Мы стояли и курили в пустом корридоре. До конца спектакля было еще полчаса. По окончании мы должны были убирать декорации и ставить на сцену утренний детский спектакль.
- Как ты себя чувствуешь? – спросил я.
- Да не очень. Голова немного кружится.
- Дурная работа. Мы торчим здесь по 12 часов и нам платят сраные 80 рублей. Я на заводе за 8 часовой рабочий день 130 зарабатывал. И столовая там лучше: первое, второе, третье, а здесь напиток Буратино и сладкие булочки. У меня от такой еды желудок болит...
Подошел Коля Стасюк, заведующий постановочной частью, хитроватый и вороватый беларуский хлопец из Боровлян, из первого поколения тех, кого прихватила городская черта. С моей легкой руки мы его окрестили: 'Завпоц'.
- Вы что, спектакль мне хотите сорвать! – сходу заорал он.
- Тише, идет спектакль! – прочитал я ему горящую надпись над выходом на сцену.
- Тише скажешь своей маме Саре! – обрезал он меня.
- И-ди на-***, – сказал ему Вова-менингит тщательно выговаривая слоги. После припадка язык ему плохо повиновался и он говорил с трудом. Зампоц замахнулся, но ударить не успел, я засадил ему справа в печень и мы покатили его по корридору к туалету.
- Иди умойся - сказал Менингит Коле Завпоцу.
- Я вас ****ь посажу, - сказал Коля-завпоц разбитыми губами.
- В минтовку пойдешь? – спросил Менингит.
- В прокуратуру.
- Только не забудь рассказать там про два мешка гипса из кукольной мастерской, которые ты отвез себе на дачу, – сказал я.
- Я вас жидов ненавижу – заплакал Коля.
- И они тебя не любят, – сказал Менингит.
На другой день меня вызвал к себе сам директор театра Лялькин.
- Владимир, вы создаете мне проблемы.
Я молчал, хотя согласно логике мизансцены должен был спросить: Какие проблемы?
Вы устроили драку в гостиннице Минск в Барановичах, вы позволяете сионистские выходки во время спектаклей, работники кинотеатра Пионер жалуются на то, что вы воровали монеты из аквариума с рыбками...
- А товарищ Стасюк на меня не жалуется?
- Жалуется. Tоварищ Стасюк жалуется на вашу грубость.
- Дайте лист, напишу – сказал я.
- Уже напечатали. Подпишите и я подпишу – сказал он с чувством. - Балагодарю вас за понимание.
Так закончилась моя театральная карьера.