Ладисполь

Владимир Рабинович
-          Не берите большую дачу, вы на ней замерзнете. Большая дача хорошо летом, а сейчас , когда когда у них зима,  лучше маленькая деревянная дача.

-          Давно вы здесь? - спрашиваю я.

-          Уже девять месяцев, -  говорит  она и смущенно улыбается.

-          Почему так долго?

-          Потому, что мы австралийцы. На Австралию по году сидят. На Канаду по пол-года, а как у вас на Нью-Йорк, через месяц уедете.

-          Нравится вам здесь? – спрaшиваю я.

-          Нравится. Только   работы нет. Здесь мед и сметана дешевые, а вино так вообще как вода стоит.

-          Почему вы выбрали Австралию?

-          Мне  одни баптисты сказали, что Австралия самая лучшая для жизни страна. Там климат, пособие и медицина. И потом я же не такая,  извиняюсь, как вы. Мне среди ваших в Нью-Йорке будет тяжело.

Я удивился такой откровенности и чтобы сменить тему спросил:

-          Как нам балон с газом заказать?

-          Позвоните с любого автомата 374, это бесплатно. Назовите свой адрес и скажите: 'бомбуля'. Они вам привезут.

Она молодая симпатичная, сидит на выдаче книг в библиотеке Толстовского фонда. Ей платят какую-то ничтожную зарплату.

-          У Толстовского фонда мало денег, - объясняет она. - Не то что у ваших. А ваши смотрят строго, чтобы мать была еврейка. А какая ж я еврейка. Правда соседи во дворе меня ‘жидовкой’  дразнили, но это за другое, за то что я везде лезу, правду ищу.

   Антисоветские книги она не читает. Говорит:

-           Чего там читать и так все ясно. Вот этим своим Континентом всю библиотеку завалили. А никто его не берет. Многие семьи с детьми приехали, им детские сказки нужны. А здесь только про тюрьмы, про зоны и про Холокост. Один взял Библию почитать, возвращает, а весь Новый Завет ручкой перечеркнутый. Каждая страница. Я ему говорю, зачем вы книгу испортили, а он мне отвечает:  Все что здесь написано  неправда.  Я ему говорю, вы не имеете права черкать. Хотите черкать, идите в свою библиотеку и там черкайте. Так он еще пошел на меня жаловаться, что я ему антисемитизм сказала. Какие люди оттуда поприехали. Я тридцать лет там прожила таких не встречала.

- Слушайте, вот вы кажется интеллигентный человек. Может вы знаете, как видео к телевизору подключить. Мне тут одни  перед отъездом подарили? - спрашивает она.

 Я соглашаюсь помочь. Она закрывает библиотеку, и мы идем к ней домой на Виа Дануццио.

-           А я вам Солженицына дам без очереди, - говорит она. Вы знаете какая запись на этот Архипелаг Гулаг. Больше тридцати человек.

Я говорю, что читал Гулаг.

-          Когда же вы успели? - спрашивает она с недоверием.

-          Я еще там читал.

-          Там? Там же за это расстреливали?

-          Как видите, живой.

Она разглядывает меня, как вновь рожденного. Я понимаю, что нечаянно завоевал ее сердце.

-          Вы женаты? - cпрашивает она.

-          Да, женат. Мы здесь всей семьей – семь человек. Моему сыну девять лет.

-          А ваша жена галактическая?

-          Что? - непонимаю я.

-          Галактическая еврейка.

-          Не галактическая, а галакхическая.

-          А какая разница? -  спрашивает она.

-          А собственно никакой.

 

Мы оба смеемся. Я любуюсь ей. Она от природы хороша, эта молодая женщина 'не наших кровей', а тут еще воздух Италии.

-          У вас время есть? - cпрашивает она.

-          Сколько угодно, целый месяц, пока прилетит самолет из  Нью-Йорка.

-          Давайте в русский магазин зайдем.

 Русский магазин держат армяне. В русском магазине в витрины выставлены куски картона с надписями фломастером: ‘Масла хорошая, Сала капченая, Сметана вкусная.’

Она покупает продуктов на сорок миль: бананы, мед, хлеб, сметана и пакет костей. Я помогаю нести.

-          Зачем столько костей? - cпрашиваю я.

-          Детей кормить...

Ладисполь маленький городок 30 мин езды на электричке от Рима. В любой конец Ладисполя быстрым шагом около часа. Она живет на самом краю. Дальше идут фермы итальянских крестьян. Неожиданно появляется целая стая собак: дог, две немецкие овчарки, доберман, спаниель, французский бульдог, боксер. Бегут нам навстречу. Ведут себя  вполне дружески. Виляют хвостами, ласкаются.

-          Деточки мои, - поет  она, - мальчики мои и девочки, умницы. Голодные, соскучились по мамочке. Никто вас не любит, все вас обижают.

-          Поговорите с ними,  они понимают по русски. Их  бросили.  Собака  - друг человека, член семьи, а как увидели сколько стоит хлеб и картошка, бросили.  Собаку держать при капитализме дорого. Здесь только богатые собак держат.

-          Ах, какие классные псы, - говорю я, - и породистые все. Взять себе что ли одного.

-          Даже и не думайте, говорит она, - лишнее растройство. У вас и так не понятно что еще будет впереди.

-          А как же вы с ними со всеми? - спрашиваю я, - их нужно как-то кормить.

-          Как-то кормим, - говорит она.  Меня уже здесь все знают. Собак ко мне приводят перед отьездом, деньги оставляют, плачут. Говорят, потом, когда устроимся, заберем. Еще никто не забрал.

-          Вы любите животных. 

-          Мы родственные души говорит она, - они брошенные и я брошенная. Меня муж бросил. Из ваших, между прочим.

-          Как же он вас бросил? - не зная что сказать, спрашиваю  я.

-          А вот так, взял и исчез в один прекрасный день. Недавно письмо прислал с извинениями из Нью-Йорка. К себе зовет.

-          Так ехали бы к нему.

-          Нет уж, - говорит она, - я в Австралию или в Новую Зеландию.