Шёл 1969 год. Услышал разговор в электричке "Ленинград – Ржевка - Мельничные ручьи".
Пожилой молодому рассказывал: «Брали мы Пулковские высоты, по распоряжению главнокомандующего, к празднику. К 23 февраля. Ко дню Красной Армии и Флота.
Было это в 1943 году...
Приказ есть приказ… Мы атакуем фрицев со всех сторон. Пригнали нас для этой краткосрочной задачи 22 февраля, тьму-тьмущую… Мы атакуем, а фрицы не сдаются. Фрицы накрывают нас смертельным миномётным огнём. Методично. По-немецки. Квадратно-гнездовым.
Хорошо было немцам до нашего прихода… кругом белые снега да уходящие за дальний горизонт синие леса. И Ленинград как на ладони!
Да… Брали мы Пулково ровно день и ночь. Ночью меня ранило. Пуля-дура пробила каблук сапога. Будто меня ударили в пятку со всего размаху здоровенной доской.
И я потерял сознание.
Забрезжил рассвет. Стало проясняться и моё сознание. Видно потерял много крови. Крови был полон сапог, а портянка была моим бинтом.
Меня поразило то, что вчера днём было от снега белым-бело, а утром рассвет показал что всё вокруг черным-черно от миномётных воронок и окоченевших, обгоревших обезображенных трупов моих боевых сотоварищей… Воздух вонял пороховой гарью и мокрой горелой солдатской шинелью.
Из соседней воронки фриц метал в меня верёвку с крюком, пытаясь подцепить и подтащить к себе. Видно послали его за «языком». Ещё бы! Для "языка" я подходил как никто другой! Связист с рацией!
Он метал верёвку с крюком, а я изворачивался и всячески не давал ему себя закрючить. Но! Бог меня спас! Я метнул гранату в ту воронку из которой фриц меня пытался заарканить. Раздался оглушительный взрыв. Душа фрица чёрным дымом вознеслась вверх, в рассветное небо. Осколки дзынкнули по моей рации.
Наступила тишина. А к середине дня, 23 февраля, Пулковские высоты были нами взяты, о чём я и сообщил нашему командованию по рации.