- Поздравь с победой, сестра, - Райнхард попытался улыбнуться как можно бодрее и нисколько не вымученно, хотя это стоило особого труда. За последние сутки вздремнуть не удалось ни разу, даже получаса, да и недельный недосып уже обозначился яркими кругами под глазами, о чём он, правда, совершенно не подумал.
- Как будто они нужны кому-то, эти твои победы, кроме тебя самого, - холодным равнодушным тоном ответила Аннерозе, старательно занимаясь пирогом. – О тебе и так уже из-за них болтают невесть что. Ах, до чего ты сложный человек, оказывается, - добавила она совершенно великосветски, даже не обернувшись.
Райнхард похолодел – он мчался за этим пирогом или ещё зачем, лишь бы отведать это из её рук, уже скоро десятилетие, за последние двенадцать часов во рту у него не побывало ни крошки, и, похоже, ничего не будет ещё несколько часов…
- Аннерозе, я ведь стараюсь для нашего будущего, - тихо произнёс он, не шевелясь, – Осталось совсем немного, и мы будем свободны. Тебя кто-то обидел, пока меня не было?
- Да надоел ты уже со своими выяснениями всего подряд до невозможности, - прежним тоном спокойно ответила роскошная придворная дама, продолжая заниматься чайными делами. – Ты совершенно не умеешь выстраивать доброжелательные отношения с людьми. Право, жаль, что ты настолько конфликтный человек.
Райнхард с трудом верил, что происходящее – реальность. Что, чёрт возьми, могло случиться за эти несколько недель, пока они с Кирхайсом торчали на передовой, как упёртая мишень на стрельбище?
- Сестра, зачем ты говоришь мне это всё? – тихо спросил он, покачав головой. – Неужели по приказу этого себялюбивого старика?
- Перестань плеваться злобой, - ледяным тоном проговорила Аннерозе, пожав плечами, - пора бы тебе уже и повзрослеть. Твоя вечная война со всеми интересует только тебя. Начать с того, что тебя никто не отправлял служить – это было твоё дурацкое желание.
- Аннерозе, - холодно произнёс Райнхард, тряхнув чёлкой и наконец обретя возможность спокойно говорить, - а кто мешал тебе выстроить доброжелательные отношения с казнённой маркизой, пока она мило беседовала с тобой в охотничьем домике с ножом у твоего горла? Да, меня ненавидят за мои победы, но разве я виноват в том, что это мой единственный способ увидеть тебя? Что случилось, почему ты говоришь мне это?
- Ты отвратителен, - прошипела она, обернувшись и проткнув его испепеляющим взглядом. – Впрочем, армия ещё никому не пошла на пользу, это общеизвестно.
- Мне уйти? – услышал Райнхард свой неживой голос и почувствовал, что ладонь Кирхайса крепко легла ему на плечо, а сам он вежливо, но аккуратно и неумолимо шагнул вперёд.
- Я всё выясню, не нужно волноваться, - шепнул он так тихо, что захлебнулась бы любая прослушка, и добавил уже густым чарующим голосом с такой улыбкой, от которой растаяли бы полярные ледники. – Госпожа Аннерозе, Вы сегодня на редкость суровы, просто Гера, метающая стрелы с Олимпа! Позвольте…
Дальше Райнхард ничего не слышал, а ватные ноги сами вынесли его прочь и оставили перед алебастровыми перилами, в которые только и оставалось, что упереться ладонями. Наверное, стоило остаться, но перед глазами темнело, не то от изнеможения, не то от невозможности смириться с тем, что родного человека подменили неизвестным ему образом. Юный адмирал Рейха, в честь которого нынче вечером предстояло роскошное гуляние не только в столице Империи, но и на всей её территории, глотал воздух, как выброшенная на берег глубоководная рыба, не в силах поверить, что действующий венценосец, очевидно, забрал у него единственного родного человека окончательно. И самое ужасное, что вовсе не силой, как он полагал столько лет… Нет, это всё неправда, это какое-то недоразумение. Сейчас Кирхайс выйдет и скажет, что нужно вернуться, что всё в порядке и можно забыть эти слова. Надо только подождать несколько минут… Совсем немного, всё наладится.
Райнхард уже полностью овладел собой и даже смог уже различать не только солнечный свет, но и резкий цветочный запах – какого чёрта тут до горизонта всё засажено вонючими розами, и нет ни одной лилии, вот подлец этот старый кайзер! – но ничего не происходило, и резиновых минут набежало уже больше десятка, наверное… Как назло, прямо под ним, на нижней террасе, кто-то совершенно не заботился о том, что его прекрасно слышно, либо намеренно создавал нехороший инцидент, от которого невозможно отмахнуться…
- Гляди-ка, выставила братишку за дверь и развлекается с его дружком, - глумливо вещал некто охрипшим фальцетом. – Оно и верно, молодое мясо всегда лучше.
- Да тебе просто завидно, что не твоя сестра спит с кайзером, а его, - насмешливо отвечал некий обладатель сухого тенора. – А сам-то ты, сознайся, на его месте при Тиамат навалил бы полные штаны, и всё, так что сей факт ну никак бы тебе не помог.
- Я не настолько идиот, чтоб лезть в командиры, - ничтоже сумнящеся фыркнули в ответ, - а он – настолько. Вечно лезет, куда не просят, великий борец за честь и правду. Я не я буду, если нынче он снова не кинется защищать кого-нибудь, кому просто не повезло.
- Тебе что, опять проблем охота, мало тебе в своё время его друзья пилюль отвесили? Вот ещё услышит, что ты тут болтаешь, так я за тебя впрягаться не буду, учти.
- Да пошёл ты!
- Да и пойду отсюда, целее буду, хе-хе!
Райнхард плавным движением взвился в воздух, аккуратно перемахнул перила и спрыгнул на нижнюю террасу. Поздно. Маневр был вовремя замечен, и пара офицериков взялась улепётывать прочь со скоростью диких коз. Хотя, если срезать справа, через кусты, что насажены тут вовсе не вплотную… догоним!
Однако уже на третьем прыжке его настигла огромная чёрная молния, жёстким захватом поймав его за талию, и уставившись в его глаза, синие от ярости, своими, разными – карим и голубым…
- Не стоит вестись на это, драка на территории дворца – не лучший подарок себе к празднику, - Ройенталь ронял слова тихо, но столь же весомо, как валуны в половину человеческого роста с горы. – Начнут болтать потом такое, что не отмоешься. Я запомнил, кто это, встретимся с ними в баре на нейтральной территории. Идём пока отсюда…
- Они сказали… - прорычал Райнхард и осёкся, позволяя другу увлечь себя за собой.
- Да плевать, - усмехнулся тот, улыбаясь своей небесной ночной улыбкой, - плевать, что бы они ни сказали. Дело-то ведь не в них, верно?
- Я никогда не думал, что услышу от сестры такое, - тихо выдохнул Райнхард, тряхнув головой. – И вообще не знал, что доживу до этого.
- Переживёшь, - спокойно процедил Ройенталь. – Рано или поздно это дерьмо случается с каждым, именно поэтому я рад, что свободен и холост. Кстати, учти, что через некоторое время она сделает вид, что этого разговора никогда не было, и ты будешь виноват в том, что всё придумал.
- Я бы так хотел, чтоб этого никогда не было, но… - Райнхард остановился и сжал кулаки.
- Вот что, - Ройенталь сложил руки на груди, однако встал таким образом, чтоб преградить собой всякий дальнейший путь, - ты есть хочешь? Я вот скоро на облака завою от голода. Может, зайдём тут недалеко? Есть одно очень приличное место…
Солнце и ветер, такие же, как тогда, только перед глазами чернота… Значит, Ройенталя уже нет, он свихнулся на Хайнессене и погиб, устроив безобразную бойню в космосе. И Кирхайса тоже нет. А где Аннерозе? Они оба ведь кинулись выручать её в тот охотничий домик… Она-то жива и здорова, где-то здесь, в этом доме, от ворота Оберштайна пахнет резедой и розой, это её любимые духи. Вторая неделя как ожил – и родная сестра оказалась единственным человеком, которая настолько не заинтересовалась этим фактом, что даже не попыталась навестить… А ведь когда умирал на виду у всех – сидела рядом без устали, проливая слёзы, и от этого было только хуже, ведь Райнхард отлично видел, что на этом нежном и милом лице светился огромный плакат: «Вот доигрался в войну, а теперь умираешь, бросаешь меня!» Как ни ужасно думать подобное, а хорошо, что Кирхайс не дожил до такого. Когда он умирал у меня на руках, он не видел уже меня – на чьих руках, в таком случае, придётся умирать мне, раз я ничего так и не вижу?
Молодой император тряхнул головой, отгоняя не то мрачные мысли, не то обступившие воспоминания. Нет, умирать у него нет права, задача гораздо сложнее – выжить, выздороветь и вернуться к жене и сыну. Что ж, раз Аннерозе не интересен брат, то с этим ничего уже не поделаешь. Солнце и полуденный ветер ласкали шею и ворот вместо её рук, несло нагретым камнем, тёплой землей, какими-то лиственными запахами… Ароматы дневных цветов отчего-то совсем не радовали Райнхарда, хоть и не раздражали, как дурманящие розы. Увы, сил совершенно не было даже на то, чтобы надеть халат, а ведь намеревался встать и пройтись по саду хоть разок. Приходилось валяться в постели – и сознание того, что вместо жара и лихорадки сейчас только эта ужасная слабость, вовсе уже не вселяло надежду на лучшее. Страшно хотелось читать или ещё чем-то подобным заняться, но это было совершенно невозможно, будучи слепым. Но унижаться до того, чтоб заставлять быть с собой сиделку, Райнхард упрямо не желал. Довольно и того, что пёс охраняет его всякий раз, как приходится провалиться в тяжёлый сон – а сейчас пусть себе бродит где-то в траве, ему тоже нужно отдыхать. Хитрый доктор велел радоваться жизни, но Господи, как можно это сделать в таком разбитом виде? Наверное, выгляжу сейчас вовсе бледной молью со стороны. Или ничего, не видать, как в лучшее время? Лучшее время… было ли оно у меня вообще за эту бешеную четверть века? Было, наверное, пока искренне верил, что смогу вернуть сестру, вызволив её из лап венценосного сластолюбца. Возможно, было, когда мы с Кирхайсом приехали за ней. Хотя, учитывая, что нынче вспомнилось, уже нет, наверное… А нет, было, было – когда с Хильдой познакомился, точнее, когда она пришла в приёмную, собранная и готовая к атаке, как кошка. Она сказала мне, что я выиграю. Так и случилось – но какой ценой! – ни Кирхайса, ни Аннерозе разом, только Оберштайн. И сейчас только он снова рядом – и оттого я вроде ещё цел, как и тогда. Всегда пропадать начинаю, когда нет его и Хильды. Хильда, как же мне сейчас не хватает тебя, милая…
Тоскливое рыдание, сжавшее уже горло, удалось подавить, но ясный день теперь перестал радовать, и стало совсем тошно. Когда же этот кошмар кончится, ну должно же хоть что-то хорошее случиться. Всё, что я смог нынче – уделать на клинках этого самодовольного республиканца, всё же навыки никуда не делись. Но зрение нужно позарез, чтоб посетить его свадьбу, не то сочтёт себя победителем, шельмец. Хотя бы ненадолго тогда, когда случилось всё же увидеть сына. Откуда ж эта ужасная слабость, отчего я ем, как голодный зверь, и нисколько сил не прибавляется? Даже просто пошевелить рукой или ногой – как будто скалы ворочать, даже больно иной раз. Настоящая тюрьма получается… Но я же так не хочу. Как же сделать, чтоб вырваться из этого? Не ждать же невесть чего, теряя время. Однако вообще пытаться игнорировать слабость не получается, как раньше – просто теряю сознание, а потом кошмары начинаются. И эта ужасная чернота перед глазами, она меня до сумасшествия доведёт однажды…
Тепло на шее, то самое, как и тогда в кабинете, только сильнее. Это вовсе не солнце, оно уже сменилось на лице тенью какого-то из садовых деревьев, это именно оно, то, что меня уже спасло однажды! Моя настоящая невстреченная ещё сестра, ты, стало быть, слышишь, что мне плохо? Я не справился, мне стало хуже, прости. Где ты, отчего не приходишь, всё ли у тебя хорошо? Ах, если б я мог хоть что-то сделать для тебя… Да, вот так, по волосам, ещё, ещё… Спасибо тебе.
Чудо снова вскоре закончилось, но Райнхард почувствовал себя намного лучше, уже не будучи раздавленным тоской полностью. Ладно, из тюрем бегут или выходят – если не получится постепенно снова вставать и ходить… да кто сказал, что у меня не получится, а? Две недели кончаются не через час – а пока дождёмся вечера и снова попытаемся. Вечером у меня всегда голова лучше работает, да и лилии будут пахнуть – найду хоть одну, обязательно. Оберштайн, конечно, разворчится, что трачу силы, да ладно, скажу, что хочу к звёздам. Поймёт.
Шаги, ну, хоть что-то уже интересное. Ага, Оберштайн, конечно, но с кем это он нынче? Сдуреть, это девушка. Вот ведь подлец, так меня подставить, я же под одеялом только в белье и рубахе, потому что валяться раздетым приятнее, чем в пижаме. Может быть, доктор медсестру подослал? Тогда отчего она так ко мне неравнодушна, этакая плотная пачка эмоций, мы ж явно знакомы, в таком случае. Хорошо, что пришлось валяться на спине, так можно сколь угодно делать вид, что ничего не замечаю. Прикинусь, что так и есть, отвлёкся и не понял. Тем более что так и не понял, что за посетительница, не могу узнать. Кого ты мне привёл, змей подколодный?
- К Вам гостья, сир, - вот ведь негодяй, говорит своим обычным ничего не выражающим голосом, ну никакой подсказки, ладно, гад, всё тебе потом припомню…
Райнхард выпростал из-под одеяла руку и протянул её от себя:
- Пусть возьмётся за ладонь, иначе я не смогу разговаривать, - столь же бесцветным голосом сказал он, нарочно не открывая глаз.
Ага, молодая, моложе меня даже гораздо, но пальцы-то не слабее моих будут, если что… Очень интересно, ишь, как заволновалась, однако это у ней впрямь личное, а не из-за короны. Занятно уже, право. Куда это решил смыться Оберштайн?!!! Вот мерзавец, ничего, всё тебе потом выскажу, всё… Впрочем, кажется, мне действительно волноваться не стоит – ничего плохого впереди не чувствую, даже тепло на шее и то посильнее стало, приятно.
- Говорите, сударыня, я Вас не вижу и не узнаю, - холодно произнёс Райнхард, не шевелясь, но с удовольствием отметил, что рука гостьи сползла с его пальцев и обхватила запястье.
ЧТО? Не показалось. Белые лилии, целый букет, мне сюда! Ого, за это и вслух поблагодарить не грех, сейчас скажу, сразу, как назовётся. Молодой император схватил букет другой рукой и прижал к лицу сладко пахнущие ветки.
- Вам нравится, Ваше величество? – какой вежливый тон, и это при том, что так взволнована…
- Да, очень, - забыв про всё на краткий миг, почти прошептал Райнхард, наслаждаясь подарком. – Спасибо большое.
- Вы великолепно выглядите, Ваше величество, не смотря ни на что, - раздалось довольно уверенно в ответ. – А значит, всё будет отлично, поверьте.
Райнхард замер, поймав, наконец, интонацию и почти узнав голос…
- И это мне говорит… - не торопясь произнёс он, завершив фразу с требующей ответа на вопрос интонацией, и слегка повернув голову в сторону гостьи.
- Катерозе фон Кройцер, сир. Я в своё время повидала много кого, кому пришлось несладко, поверьте, - да эта дамочка действительно знает, о чём говорит… что ж, это всё же интереснее, чем лежать одному и скучать.
М-да, надо было сразу по знакомой фразе сориентироваться, но пока не вытащил дуэль с её женишком, мне было просто не до того. Жаль, я так и не знаю, как она выглядит – и чем она намерена на деле заниматься, коль скоро свадьба для неё не цель, а средство.
- Ага, - задумчиво отозвался Райнхард ничего не выражающим тоном. – Полагаю, что большинство из этих людей чувствовали себя несладко как раз по моей милости.
- Отнюдь, как раз большинство из них оказались в неуютном положении по своей и только своей дурости, - какая у неё жёсткая, но симпатичная усмешка… уже хочется увидеть её, эх… - А Вы просто перетрудились, если уж говорить точнее.
- Вот как? С чего Вы делаете такой вывод, фройляйн? – поинтересовался Райнхард великосветским тоном, чтоб скрыть своё удивление как можно вернее.
- Это факт, лежащий на поверхности, для начала – слишком вредно столько времени проводить в космосе кому угодно без различных мероприятий по восстановлению, - она говорит такие вещи столь приятным голосом, что уже и трудно воспринимать слова, а не интонацию, этак у меня голова просто закружится скоро… - Я по долгу службы знаю об этом хорошо, и если судить по Вашему образу жизни, сир, Вы реально надорвались, игнорируя их. Но это всё скучно и сейчас неинтересно. Я сужу по тому, что вижу сейчас – а это вполне поправимо, хоть и не сразу.
- И с каким же специалистом тогда я сейчас беседую? – сиятельно улыбнулся Райнхард. – То, что Вы не только пилот истребителя, я уже понял.
- В Рейхе нет подобных подразделений, разве что кое-какие методики используют Чёрные рыцари, но бессистемно и эпизодически, кроме того, они обычно не попадают в те переплёты, на которые делался упор при обучении таких, как я, - наверное, она улыбается, судя по волне… интересно, какая она? Хочу уже увидеть, чёрт возьми! – Это оттого, что Империя может себе позволить воевать, нормальным образом занимая позиции, а орден розенриттеров – так называемая изнутри банда диких ос, устроен и воюет совершенно иначе. Задача таких, как я – быстро и эффективно распознавать поломки у бойцов и ликвидировать их. Или помочь им погибнуть, нанеся при этом максимальный урон врагу, - с грустью закончила девушка, вздохнув.
- Ого, так я попал в руки страшной силе, в таком случае, - рассмеялся молодой император. – И как только Оберштайн мог допустить такую оплошность…
- Вам нечего бояться, Ваше величество, - отпарировала дама тем же тоном. – Хотя Ваша брадикардия Вам ну никак не в помощь, конечно. Это жутко изматывающая силы и нервы вещь, и она у Вас явно не позавчера случилась, я полагаю.
- К чёрту эти унылые пункты, фройляйн, я Вам верю, - со смехом проговорил Райнхард. – Неужели Вы будете меня лечить, как скучный эскулап? Полагаю, в Галактике хватает заинтересованных в том, чтоб я побыстрее отмучался раз и навсегда, вот и результат.
- Лечить тут и вправду есть что, - с какой-то загадочностью произнесла Катерозе, будто сама себе, и сразу продолжила вполне чётким, игривым великосветским тоном. – А вот по второму пункту Вы не правы, Ваше величество. Гораздо больше на деле тех, кто очень хочет как раз противоположного, и очень сильно. И они очень бы хотели сами Вам это сказать, поймите.
- И потому Вы здесь? – резко свёл брови Райнхард, слегка нахмурившись.
- Да, и поэтому тоже, - кажется, даже плечами пожала. Волнуется, значит.
- И что же я должен в таком случае услышать? Кто эти люди? – молодой император почувствовал сильную досаду – очарование от букета уже сильно притупилось, уступив место дискомфорту от того, что он один и не видит вовсе собеседницу. Тем более что голова явно поплыла от долгожданного запаха – ему казалось, что букет он уже видит перед собой среди мрака…
- Позвольте пояснить, - тихо попросила девушка, явно почувствовав эту перемену. – Понимаете, на территории Союза осталось множество детей младше пятнадцати лет, а это очень неслабые генераторы эмоций, по сравнению с взрослыми – особенно если учесть, что взрослым было не до их дел и радостей. Лагеря по их содержанию занимают огромную часть многих провинциальных поселений. К кому-то родители приезжали очень редко, а у кого-то их и не было давно. Случай с приёмным сыном адмирала Яна – скорее исключение из правил, учитывая настоящий масштаб проблемы, ведь на деле военным на передовой вовсе не до детишек.
- Действительно, не думал об этом, - задумчиво проронил Райнхард. – Продолжайте тогда, - вежливо разрешил он, совершенно безотчётно открыв глаза. Она ещё разъясняла всю огромную тему, сообщала, как и в каких условиях жили республиканские дети, но он уже едва слышал – глаза среди сумрака совершенно отчётливо выдали изображение рыжей пышногривой красотки с синими глазами, и он смотрел на него, не в силах оторваться. Нужно было, наверняка нужно оглядеться, хотя бы посмотреть на их сцепленные руки, ещё лучше осмотреть комнату, наконец. Но он боялся, что изображение тогда исчезнет в черноте, и эти ясные синие очи, от которых ему было тепло и уютно, исчезнут навсегда. Держать нить разговора становилось всё труднее, в голове уже плескался белый туман, только бы не упасть сейчас в сон, думал Райнхард, откровенно любуясь девушкой.
- Таким образом, Ваше величество, Вы вообще-то спаситель для этих детей, иначе бы этот голодный кошмар никогда не закончился, а война унесла бы ещё неизвестно, сколько их братьев и сестёр. Подросшие девочки из этих поселений, в отчаянии от того, что их матери накладывали на себя руки, будучи не в силах найти работу, чтоб прокормить себя и младших, рано решали становиться женщинами. Они шли к гарнизонной солдатне предлагать себя за суточный хлебный стандарт, - ровным голосом вещала гостья, очевидно, не в силах понять происходящего с ним и занятая изложением темы. – Что потом оставалось от их тел – на это было часто страшно смотреть даже, ведь жаловаться в такой ситуации некому. Затем часто как будто случайно погибало столько же мальчишек – этак на третий день, когда становилось ясно, что девочки уже не вернутся, вдруг находили утонувшими самых лучших пловцов на любую дистанцию. Вот такая была свобода у нас в Союзе – на деле, и вот такие права. Единственная надежда, которая была у детей, живших в этом аду – это Вы, который шёл уничтожить Союз. Вас ждали и дождались.
- Ройенталь мне не докладывал об этом, - убитым голосом проговорил Райнхард, тяжело вздохнув.
- Но он прекратил это Вашим именем, и это никто не забыл, поймите! Если бы Вы не устраивали эти экспедиции в Изерлонский коридор, практика детского рабства оставалась бы и дальше скрытой от посторонних глаз, поскольку после гибели Ройенталя строились уже даже не планы о возобновлении такого выгодного дела. Феззанские толстосумы неплохо вложились в Изерлонский проект, но Юлиан слишком рано начал бряцать оружием, пойдя на поводу у моего отца – и в результате отработанная схема была спешно свёрнута перед Вашим флотом, не успев наладить весь процесс. А то – четыре миллиона детей только на первой линии, чистой выгоды предприятия две тысячи процентов, правда, никто из рабов не доживает до двадцати даже - но это же мелочи для идеалов республики, ага. Всего же линий предполагалось создать не менее шести, сирот на территории бывшего Союза хватало, а остальное набрали бы, похищая детей из неполных семей.
Повисла тяжёлая пауза. Райнхард, в ужасе от услышанного, зажмурился и замотал головой.
- Боже, если я обнародую эти факты, мне откажутся верить, особенно в старом Рейхе, - тихо прошептал он. – Как же мне быть с этим?
- Ну, на текущий момент этим есть, кому заниматься и без Вас лично, Ваше величество, - услышал он сильно потеплевший голос девушки. – Ваше дело – выздороветь сейчас.
- Тогда отчего я узнаю обо всём этом от Вас, фройляйн? – насторожился Райнхард. – Вы мне ещё не всё сказали, с чем пришли, верно?
- Я Вам подарок принесла от тех, кого Вы освободили, Ваше величество, - прошелестела Катерозе с нежностью довольной кошки. – Девчонки обожали тайком просматривать ворованные из новостей видео с Вами, и отчего-то решили, что Вам холодно у нас на территории, - в ладонь легло что-то пышное и пушистое. – Вот, это шарф, всего лишь, но поверьте, он ничем не хуже тех, что можно найти в Империи, - кажется, она почти смеётся… Ну а я-то хорош, ага, растаял как ледышка в стакане…
- Они правы, фройляйн, - услышал Райнхард свой нарочито бодрый голос, - мне действительно было там очень холодно. Какого он цвета?
- Лазурь, поверх белые лилии, - растерянно проговорила Катерозе.
- Снова угадали, - сиятельно усмехнулся император, пытаясь на деле скрыть, что резко почувствовал себя хуже, и унять проблему с частым не в меру дыханием. – Мне это уже нравится. Благодарю Вас, фройляйн, Вы прекрасно справились со своей миссией…
- Может, воды немного? – услышал Райнхард очень тихий, деловито-приятельский тон гостьи почти над ухом. – И убрать головокружение сейчас же, так? – она что, нависла прямо надо мной, что ли, интересно, как умудрилась? Ай, ладно, чего уже смущаться тогда…
- Да, конечно, - с трудом проговорил император почти шёпотом. – Поскорее только.
Катерозе ждать себя не заставила – вот только если удалось всё верно заметить, она успела дверь аккуратно запереть, или показалось? Эх, что ж это творится-то с моим севшим мотором, больно ведь за грудиной-то, заметно больно… Вечно всё не вовремя. Темно, сумерки поганые, так и завыть от бессилия захочется. Ладно, я не обязан глаза открытыми держать, позволим себе эту мелочь. Райнхард не без удовольствия сделал несколько крупных глотков, сознавшись себе, что ему скорее приятно, что его столь аккуратно поддерживают за плечи, и не сразу понял, что гостья прекратила с ним разговаривать. Она по-хозяйски обняла его за плечи обеими руками, и приложилась губами к его лбу на несколько секунд. Прикосновение на самом деле было слишком приятно-уютным для измученного тела, чтобы появилась даже мысль о протесте, и Райнхард предпочёл вовсе промолчать.
- Угу, - деловито произнесла тем временем Катерозе, как будто получив некие сведения. – Понятно, но это нужно немедленно убрать, оно ужасно мешает нормально дышать.
Райнхард почувствовал, что его осторожно, но неумолимо кладут на спину, и с молчаливым вздохом подчинился. Он вообще не хотел отчего-то мешать происходящему, и просто замолчал. Тем временем гостья резво взялась что-то делать с ним, то и дело, прижимая кончиками пальцев его запястья, виски, яремную впадину, переносицу... Затем вдруг резко схватила ладонями плечи, крепко прижав их в сторону на секунду, а потом ощутимо толкнула в грудь. От резкого выдоха пришлось даже открыть рот, едва не застонав, но сразу после этого стало намного легче. Даже боль в груди утихла, но нарушать молчание никак не хотелось, да и, похоже, от него этого вовсе не ждали. Катерозе быстро добралась до его коленей, пребольно на мгновение сжав их прямо через одеяло по бокам, а затем резво выпрямив их и сжав ещё раз, но уже лишь ощутимо. Потом та же участь постигла и щиколотки, и от резких нажатий уже на кожу кровь ударила в виски, вызвав незнакомое удовольствие. Затем девушка быстро снова выпрямила и эти суставы, и Райнхард простонал:
- Судорога в икроножных, растёт, аккуратно…
- Хорошо, сейчас, - одеяло мгновенно улетело в сторону, и колючие коготки впились в кожу на бёдрах, однако растущая боль отступила быстро и окончательно, и Райнхард смог тихо вздохнуть. Коготки быстро прошлись симметрично почти по всей длине ног, нажимая какие-то важные точки, и это скорее стоило считать приятным ощущением – такую волну в итоге вызывали эти прикосновения внутри мышц, что поневоле приходилось слабо вздрагивать уже от удовольствия.
- Не ноги, а дерево кедровое, высохшее, - тихо ворчала себе под нос Катерозе, лихо разминая ладонями затвердевшие мышцы. – И который год такие, даже сказать не возьмусь. Всю жизнь в сапогах, что ли, пробегал…
- Это так, - тихо выдохнул Райнхард, не открывая глаз. – Нынче пятнадцать лет будет где-то…
- М-да-а, - задумчиво процедила Катерозе, постепенно усиливая движения. – За такое обращение с собой положено вообще-то на стену повешать и влепить двадцать пять плёток. Шёлковых. Как минимум, я полагаю.
- Чего? – ошалело поинтересовался молодой император, обмерев от изумления. – Как это?
- Не знаете, стало быть? – вежливо усмехнулась девушка, продолжая терзать его ноги ладонями, иногда прижимая подушечками пальцев что-то вокруг колен. – Тогда лучше и дальше не знать, спокойнее будет. А вот неделю на пляже поджариться бы не мешало, если босиком ходить привычки нет.
- Да когда мне было… - с горечью прошептал Райнхард, подавившись обидой, и осёкся.
- Бывает, - философски отозвалась собеседница. – Бывает даже хуже, если что. А с этим мы сейчас разберёмся, да и всё, будете бегать как новый, Ваше величество! - Усмехнувшись, она вдруг с такой силой дёрнула резко вверх обе ноги, держа их за щиколотки, что тело отозвалось настоящей волной, несколько раз хрустнув где-то в позвоночнике, и стоило некоторого труда не вскрикнуть от странной мгновенной боли, тут же вызвавшей настоящий шквал удовольствия во всём теле.
Кровь явно радостно взбесилась внутри, и помчалась по жилам с такой же мощью, с какой несётся свежий ветер по берегу океана, разнося в клочки постоянно гнетущую слабость, а после уничтожая и эти остатки. Райнхард инстинктивно вдохнул столь глубоко, сколь ни разу не получалось после возвращения с того света.
- Ещё, - прохрипел он, сам не понимая, что говорит.
- Торопиться нельзя, а то отключитесь без подготовки, - деловито фыркнула Катерозе, вытянув своего подопечного в ровную горизонталь, а затем лихо взявшись разминать ступни, иногда пользуясь и коготками.
- Осторожнее, больно, - тихо попросил Райнхард, ощущая, что непривычно спокойно дышит, о том, что такая разница возможна, он и не подозревал.
- Понятно, - фыркнули уже не просто деловито, но с весёлым азартом, - и давно у Вас эти проблемы с мотором, стало быть? Пару лет уже аритмия, наверное?
- Наверное, с последнего покушения, уже больше года где-то, - сам не зная, зачем, тихо произнёс император.
- М-м… Когда понервничаете, аппетит пропадает? – с интересом осведомились откуда-то издали.
- Всегда, - надо же, получается усмехаться без напряжения, только сейчас заметил…
- Ясно, обычная недолюбленная шпана, не догляди, да выпусти – горы свернут, Вселенную завоюют, а потом тихо растают среди звёзд осенним вечером, - проворчала дама тоном сварливой старухи. – Дерево кедровое, факт, но, кажется, ещё живое. Ну да ладно, скалы оно ломает обычно.
- Фройляйн, - холодно позвал Райнхард, кусая губы не то от боли, не то от удовольствия, - Вы полагаете, я буду Вам благодарен за такие характеристики, что ли?
- Негусто, - как ни в чём не бывало, отозвалась собеседница почти деловым тоном, - не то прекрасное воспитание, не то печень всё-таки в порядке. Не берите в голову, Ваше величество, это ещё не все провокации на сегодня. Времени у Вас всегда не хватало, так что и нынче придётся форсировать всё это безобразие резво, видать.
- Хорошо, действуйте, - тихо вздохнул император, резко откидываясь левой щекой на подушку.
Расшумевшаяся от некой радости кровь мешала наблюдать за настроением гостьи, и он уже отказался от этого занятия, позволив наслаждению постепенно захватывать всё его существо – слишком долго и мощно этим занимались боль и дурнота, чтоб появились силы сейчас отказывать себе в нежданном удовольствии. Он даже не смог бы предположить, сколько времени это продолжалось – пара минут или двадцать с лишним. И не сразу понял, когда что стало меняться.
По-видимому, гостья легко расположилась в полный рост на той же горизонтали, где лежала спина – ноги у колен она крепко обняла и взялась поднимать их плавно, но почти быстро вверх. Удивляться было просто некогда – вслед за поясницей в воздух также стремительно и без рывков, иногда, правда, похрустывая, поднялся весь позвоночник, а потом и голова повисла в пустоте. Ничего подобного за последние двадцать лет испытывать просто не приходилось – но сейчас оно было странным образом приятно и заставляло замереть в этом положении, нисколько не стараясь помешать происходящему. Райнхард едва слышно застонал, чувствуя, что из груди исчезает что-то абсолютно ненужное, невесть откуда там взявшееся, и затем понял, что его также осторожно, как и подняли, снова укладывают на постель.
- Спасибо, - едва слышно произнёс он, уже не удивляясь свежему шквалу внутри себя.
- Ещё? – деловито поинтересовались скучным тоном.
- Да, если можно, - попросил он почти шёпотом.
На второй раз он уже не стонал, ровно и размеренно дыша всю процедуру.
- Та-ак, - сурово констатировала Катерозе сквозь зубы, - а дерево-то наше вполне себе живое, только вот на этом кедре омела живёт, вот в чём дело. М-да, засада, она тут лет семь, не меньше.
- Что нужно сделать? – глубоко дыша, тихо осведомился Райнхард.
В темноте было слышно громкое дыхание девушки и тихий хруст пальцев.
- Сейчас повторим последний раз – и выдернём её. Подскажу, сможете сами, без Вас это делать бесполезно, Ваше величество.
- Я не против, но отчего же так? – с интересом осведомился император.
- Даже простая омела на клёне при попытке сорвать такую ветку может довести человека до краткого обморока, - деловым тоном бывалого вояки усмехнулась Катерозе. – А если растёт на ели, то лучше в одиночку не пытаться, если опасно стоишь. А Вы, сир, всё-таки посерьёзней структура, логично? Если ветки не видать простому глазу, это ещё ничего не значит, кроме того, что дело зашло далеко.
- Кажется, я знаю, что это за омела и кто это, - с горечью заметил Райнхард. – Что ж, быть по сему, мне жизнь нужна не только для себя. Клён, говорите? Был у нас и клён когда-то…
- Тогда вперёд, - спокойно скомандовала девушка, снова крепко обнимая его колени. – Скажете всё вслух сами, Ваше величество.
Вот так всегда, когда угроза ясна и понятна, откуда-то берутся силы… Райнхард не понимал, что снова улыбается своей лёгкой полуулыбкой, которую обожествляли его офицеры ещё со стародавних боёв под гербом Гольденбаума, но именно её наличие добавило физических сил напарнице – всё же ворочать тело массой около центнера забава не для хрупких девушек… Повиснув вниз головой, молодой император резко упёрся кулаками в подушку и прорычал:
- Я не желаю участвовать в делах тьмы! Заберите своё себе! – и уже не слышал, как соратница тихо шептала «Господи, помоги ему!», потому что в глазах потемнело столь ледяным мраком, что весь предыдущий ужас слепоты показался чепухой, и приступ мигрени накрыл его столь стремительно, что по закушенной от боли губе потекла кровь.
Где-то что-то грохотало, будто в горах прорвало сель с камнепадом. Райнхард лежал на спине, хватая ртом воздух, как умирающая глубоководная рыба на галечном берегу, закутанный одеялом до пояса. Мокрое махровое полотенце на лбу оказалось очень кстати, и он радостно улыбнулся:
- Фройляйн, у нас получилось? – так, голос у меня уже не похоронный, ну, уже лучше тогда…
- Да, сир, Вы великолепный воин, - раздалось почтительным великосветским тоном где-то совсем рядом, и по вискам осторожно прошлись мягкие подушечки пальцев. – Но это ещё не всё, увы.
Где-то за грудиной продолжало ныть, но так, будто в этом месте и вправду было вырвано что-то чужеродное, хоть и проросшее до полного слияния с телом. Оттого внутри ощущался какой-то мощный прилив сил, в существовании которого уже не приходилось сомневаться.
- Тогда вперёд, - спокойно сказал император. – Что дальше?
- Ещё спина и руки, Ваше величество, - тихо отозвалась девушка, убрав полотенце.
Райнхард резко поднялся на постели, радуясь по себя, что это получилось почти легко, и протянул перед собой обе руки ладонями вверх. Вместо ответа дама быстро избавила его от рубахи и деловито скомандовала:
- Ложитесь спиной вверх.
Он молча повиновался, отмечая про себя, насколько легче стало двигаться вообще, ведь до визита гостьи только и получалось, что валяться пластом, не шевелясь. Однако первые же прикосновения ладоней, чуть сжавших плоть около лопаток, заставили вскрикнуть от резкой боли.
- Ага, так и есть, - с грустью прокомментировала Катерозе, осторожно поглаживая кожу в каком-то не очень уловимом ритме, - не спина, а броня Изерлона. Рехнуться с таким богатством, право. Или утопиться.
- Всё очень скверно? – невозмутимо поинтересовался Райнхард, тайком наслаждаясь происходящим.
- Более чем, с этим не живут, - усмехнулась она с лёгким высокомерием. – Но делать нечего, придётся приводить в порядок. Держитесь, Ваше величество, но если не сможете выносить боль, просто кричите, ничего не объясняя.
- Согласен, - спокойно бросил Райнхард и покрепче вцепился в подушку.
Не то время снова стало растягиваться непонятно как, не то действительно на эту волнующую процедуру понадобилось не меньше сорока минут. Сначала он ещё осознавал, что спина упорно сопротивляется старательно разминающим её рукам. Ощущал, как мышцы позволяют это делать лишь тонкими слоями, и как целительница то и дело обманывает эту их стратегию, нажимая последовательно какие-то зоны. Каждый раз казалось, будто от этого лопаются какие-то коряги и корни, застрявшие и проросшие там, а потом заботливые пальцы выдирают весь этот хлам из уставшей плоти. Кровь радостно кидалась заполнять эти рытвины своим горячим потоком, очень ощутимо обжигая их – но этот процесс был настолько приятен, что кружилась голова от неведомого раньше удовольствия. Слой за слоем – иногда действительно становилось нехорошо от режущей боли, и приходилось стонать или даже вскрикивать. Но ненадолго – Катерозе очень умело убирала эту боль, стоило ей появиться, а затем новая тёплая волна расходилась по телу, заставляя забыть обо всём от наслаждения. Сколько раз это повторялось – пожалуй, не знал никто, им же было не до того, чтоб считать эти приступы. Но, наконец, ладони девушки прошлись по всему корпусу, ни разу не встретив болевой преграды. Затем продолжили неторопливо разминать столько времени упрямившиеся мышцы. Райнхард поймал себя на том, что не может сдерживать стон удовольствия. А оно нарастало. Перед глазами вспыхивали августовские звёзды, те, к которым он тянул руку в детстве и юности. Букет лилий пьянил своим запахом, угрожавшим лишить всякой способности ориентироваться в происходящем вообще и в реальности в частности. Голову заморочило утренним летним туманом, и она совершенно потеряла способность не только думать, но хоть как-то улавливать реальность. Последнее, что осталось в памяти молодого императора – это смутное ощущение, что он отчего-то плачет, хотя, возможно, это ему всего лишь показалось. Потом пучина наслаждения погребла его окончательно, утопив сперва в летнем солнце и ветре, а потом и это воспоминание растаяло.
Катерозе фон Кройцер заметила, что с её венценосным пациентом неладно, когда он перестал стонать, а руки, судорожно сжимавшие подушку, бессильно обмякли. Однако, быстро коснувшись губами его виска, она поняла, что он просто крепко заснул, сам этого не заметив. Она старательно укутала молодого человека одеялами, и тут заметила, что он ослепительно улыбается во сне.
- Райнхард! – тихонько позвала девушка, поправляя подушку.
Спящий едва слышно вздохнул, и чуть шевельнул головой, будто просил пока не беспокоить его.
- Райнхард, тебе всё приснилось, - заботливым тоном сестры проговорила Катерозе. – На самом деле фройляйн ушла сразу, как вручила подарок, понимаешь? – она чуть погладила его по растрепавшейся гриве, он лишь ярче улыбнулся, почувствовав прикосновение. – Ты проснешься, и будешь видеть, братик, всё хорошо, не бойся, - и, дождавшись такого же сонного кивка, двинулась прочь из комнаты.
Это было всё же нелегко – двигаться ровно после такой тяжёлой физической работы, так что даже на возню с замком пришлось потратить заметное количество сил, чтобы справиться с ним бесшумно. Всё-таки, имперский мундир – удобнейшая штука, размышляла девушка, выбираясь в коридор и притворяя дверь так, чтоб без нужного ключа она уже не открывалась. Держит фигуру просто идеально комфортно, не то, что мешковатая чепуха формы Союза и душная куртка. Неудивительно, что у них офицеры не замечают, как с ним срастаются. Жаль, что не все понимают при этом, как это может быть вредно… Но всё же, вот сейчас с ног падаю от усталости – и ничего, держусь же, а в любой другой экипировке это было бы просто невозможно. Ну что за длинный коридор, тут же где-то была крошечная гостиная с диваном, там наверняка есть, что съесть, и выпить тоже, скорее, не то свалюсь от перенапряжения – сколько чёрных брызг летело нынче от этого золотоволосого бедолаги, да и тяжёлый он, даже сравнить не с чем. Ага, добралась, чего это я так вяло двигаюсь, ладно, минералка, с неё и начнём, дальше будет проще…
- И какой же осёл уверял, что омела – прекрасна? – Катерозе уже не замечала, что говорит вслух, сама с собой, отхлёбывая кислую шипучку прямо из горлышка. – С тем же успехом можно утверждать, что бесы симпатичны, ага, пока корчат из себя красавчиков. Ни черта хорошего омела не делает, паразитка, хотя могла бы. Кем же надо на деле быть, чтоб в неё превратиться, а? Какого чёрта? Родственники – самые опасные люди для человека, выходит? Везёт же всяким омелам с братьями, да… ценили бы они ещё это, твари! Да и папаша мой не лучше, та же порода, получается – орудие смерти, и не более того.
Катерозе с трудом поставила бутылку на стол, и, рухнув на него кулаками, потому что очень опасно покачнулась, пару секунд просто упиралась ими, затем протянула руку за конфетой покрупнее. Такого упадка сил просто никак не ожидалось – даже питьё продавливалось в горло через колющую боль в груди. В этот момент она поняла, что не одна – кто-то явно не очень довольный её существованием в этом мире, как ни сказать больше, смотрел ей сейчас в спину. Однако серьёзной опасности даже сквозь ужасную слабость не ощущалось, да и человек не только не собирался нападать, но был, видимо, безоружен. Поправив белую лилию над правым ухом, Катерозе не спеша выпрямилась, дабы развернуть конфету уже потом, и неуклюже обернулась.
Ага, ага, будь я в нормальной форме и хорошо себя чувствуй, а не на грани отключки, я бы порадовалась, решила юная авантюристка, и глумливо усмехнулась вместо приветствия. И верно, была же мысль показаться именно этому экземпляру человеческой породы в гольденбаумском мундире со спины и с лилией, вот оно само и случилось. Похоже, даже получилось – напугать её рыжей гривой, ура!
- Здравствуйте, кронпринцесса, - кивнув слегка церемонно, прожевала фразу Катерозе и продолжила с циничнейшими нотками в севшем от перенапряжения голосе. – Простите, что не кланяюсь как следует – просто тогда я упаду, и мою тушу поднимать будет некому. Работа, знаете ли – от неё устают люди часто. Некоторые умирают даже быстрее остальных – ну а мне повезло, только устала.
- Зачем же работать до такого изнеможения? – вежливо произнесла Аннерозе как будто добродушным тоном, однако в глазах её читалось всё неудовольствие от созерцания полу-тёзки, едва держащейся на ногах, но смеющей смотреть на неё не только без протокольной вежливости, но чересчур дерзко.
- Так часто выбирать-то и не приходится, принцесса, - ухмыльнулась та, бесшабашно пожав плечами. – Вы что, думаете, враг будет дожидаться, пока солдаты выспятся? Никогда такого не бывало, да и война не заканчивается, она только форму меняет. Или – ты, или – тебя, третьего не дано, не знаете разве? – и, дождавшись, когда собеседница церемонно изобразит что-то на лице и всплеснёт руками, она низким голосом взялась напевать некие вирши, на первый взгляд ничего в себе не содержащие, кроме странной тревожной мелодии. – «…Большие города, пустые поезда, ни берега, ни дна всё начинать сначала. Холодная война, и время как вода, он не сошёл с ума, ты ничего не знала…», - на этом месте она ещё провокационно взвыла на низких тонах, явно укладываясь в нужный контекст.
Неизвестно, что бы ответила отшатнувшаяся от неё в суеверном ужасе Аннерозе, кабы не загремели мужские шаги, и в коридоре не возникла внушительная фигура Оберштайна, будто посланца свыше, явившегося предотвратить нечто страшное.
- «…Полковнику никто не пишет…», - протяжно и безжалостно продолжала тем временем Катерозе, хищно скалясь якобы в радушной улыбке и наблюдая, как принцесса начинает дрожать от странных заклинаний, - «…полковника никто не ждёт…».
Оберштайн бесцеремонно повернул Катерозе за плечо к себе и ровно спросил:
- Что с нашим полковником, Катрин? Чего ради ты шумишь?
Она цинично усмехнулась и ответила резким, наглым тоном, тряхнув головой:
- С нашим-то? Да порядок, спит, как ребёнок, не нужно сомневаться. И мешать с часик тоже не надо.
- А с тобой что? – недоумённо продолжил министр. – Ты на себя не похожа сейчас.
- Мысли пачкают мозги, вот что! – почти злобно огрызнулась Катерозе, тщетно пытаясь вздохнуть глубже. – Не видишь, что у меня истерика, потому что силы кончились?! А ещё Империя, ага…
- Фернер, - тихо и спокойно произнёс Оберштайн, хватая девушку рукой за плечи полностью, и через несколько секунд фигура в мундире и плаще приблизилась вплотную. – Позаботьтесь о нашем бойце, пожалуйста, - и вручил адъютанту тело, так и норовившее против своей воли обмякнуть в чужих руках.
- Слушаюсь, - едва слышно ответил тот, проворно подхватив эту ношу, и осторожно укладывая голову девушки себе на плечо. – Успокойтесь, фройляйн, всё уже в порядке.
- Похоже на то, - вежливо произнесла Катерозе, прежде чем провалиться в беспамятство. – Чёртова омела…
Оберштайн шагнул к принцессе, церемонно кивнув ей, и галантно предложил руку:
- Аннерозе, работа – это слишком серьёзное дело, чтобы о нём стоило говорить. Пойдёмте.
- Да, Вы правы, - ей совсем не требовалось изображать радость от его появления.
Однако понимая чутьём опытной придворной, а также чутьём настоящей женщины, лишённой всяких зачатков мужского ума, всю серьёзность только что произошедшего, разгадывать полученные намеки, принцесса не пожелала, даже оставшись одна. Она слишком хорошо сознавала, что не обрадуется.
Оберштайн смог появиться в спальне, где оставался его император, только через два часа. В первое мгновение он просто остолбенел – постель была пуста. Затем, заметив, что дверь в сад приоткрыта, а в комнате отчего-то исчезли мундир и сапоги, бегом помчался по маршруту, которым обычно пользовался только его пёс. В саду ему пришлось ещё проплутать некоторое время по мощёным тропинкам, прежде чем чутьё одинокого зверя указало ему, где вернее стоит искать – в лучах солнца, уже ретиво идущего к закату, полностью залитый ими, темнел столетний кипарис, обсаженный дикими рододендронами. Больше хвойных деревьев здесь не росло, и главный советник, сам не зная, что его ждёт, поспешил туда.
Корни кипариса вполне можно было использовать как скамейку, и Райнхард успешно воспользовался этим обстоятельством, заодно привалившись правым боком к стволу дерева, а правую руку пристроив на одной из нижних веток. Левой рукой он трепал за уши пса, подобострастно и уютно устроившегося у него в ногах. Яркий окрас рослого далматинца очень выгодно контрастировал с чёрным парчовым мундиром, расшитым платиновым галуном, а зелень кипарисовых ветвей – с золотыми волосами Императора, мощной гривой уходящими почти до талии, и оттого вся картина имела столь величественный вид, что даже хладнокровный серый кардинал Империи замер на месте, поневоле любуясь увиденным. Тем более что Райнхард вовсе не был мертвенно бледен, как все эти дни и ещё утром, и весело улыбался – за это Оберштайн готов был простить ему весь тот ужас, который только что испытал по его вине.
- А может, палочку найдёшь и потягаешь, а? – добродушно говорил император собаке в ответ на замахивания того лапой в попытках водрузить когти на колено человека. – Или тебе ветку отломать? Но она же со смолой, ты чихать будешь от неё.
Оберштайн приблизился достаточно осторожно, однако остаться незамеченным ему опять не удалось.
- Оберштайн, какого цвета глаза у фройляйн фон Кройцер? – совершенно беззаботным тоном поинтересовался молодой венценосец, продолжая играть с собакой.
- Карие, - ответил советник, как всегда, ничего не выражающим тоном.
- Показалось, значит, - разочарованно пожал плечами император. – Но она рыжая?
- Так точно.
- Везёт мне на рыжих помощников, - лучезарно улыбнулся Райнхард. – Слушай, Оберштайн, это какой-то слишком скучный сад. Тут ни одного кедра, и цветы неинтересные совсем. Свози меня куда-нибудь, где много кедров на скалах и водопады, а? Я… - он осёкся, сразу потеряв весь бесшабашный задор, и старательно, будто через силу, произнёс следующие слова, - очень хочу их увидеть.
- Хорошо, завтра поедем, - спокойно пожал плечами советник. – Как насчёт подкрепиться сейчас?
- Ну, и зачем ты это сказал? – прежним игривым тоном вздохнул император с напускной грустью. – Теперь я понял, что зверски голоден, - и добавил уже совсем тихо, видимо, для себя. – Наверное, из-за омелы, но ведь без неё действительно гораздо лучше.