1.
Роман "ПИНБОЛ - 1973 (Крыса-2)" возвышается над поздней беллетристикой Мураками, как Святое писание - над шедеврами литературы. Я бы даже уточнил -громоздится, и только по неведению или с перепоя, "ПИНБОЛ-1973" можно принять только за роман об интеллектуалах со склонностью к лузерству, одиночестве, пустоте и, конечно, любви. Любви к "редкой модели пинбольного автомата с тремя флипперами под названием «Ракета»".
Хотя, по правде сказать, мне, этот роман долгое время именно таким и казался. Гениальным и самым оригинальным романом о любви, из всех, что я читал. Я, вообще, уверен, что экзотичнее (в искусстве) предмет, тем лучше передана любовь. Без всяких примесей.
Лет десять спустя, когда я уже ознакомился в "Википедии" с квантовой теорией струн, я перечитал "ПИНБОЛ-1973" в поезде "Москва-Вильнюс" и убедился, что это, действительно, гениальный любовный роман. Это, вообще, обалденный роман, потому что герой - совершенно живой. Просто Сэллинджер какой-то напополам с Хемингуэем. В общем, мое первое впечатление подтвердилось, хотя перечитывая его, я старался быть, как можно придирчивее.
И мне почему-то кажется, что перечитывай я роман дома, я бы не увидел в нем ничего нового, но я лежал в теплом и уютном купе литовского поезда и, одновременно, под грохот колес, сквозь ночь несся по проблемным ландшафтам России в сторону Европы, а, на самом деле, к белорусской атомной станции, где проходил семинар МАГАТЭ.
То есть я очень ясно ощущал свое местопребывание как иррациональную систему координат, к тому же моя голова была заполнена всякой около ядерной и, вообще, квантовой всячиной, и тут меня вдруг осенило, что я читаю не просто любовный роман, а историю об одном молодом японце шестидесятнике, участнике студенческой революции, вся примечательная индивидуальность которого заключена в том, что он - Бог.
Разумеется, это была не какая-нибудь там история в духе "Шоу Трумана". Молодой японец даже не догадывался о своем двойном статусе. Более того, и сам Творец, судя по всему, был не при делах. Точнее сказать, Творец, конечно, был в курсе и при делах, но ему на это было, как вы сами понимаете, плевать.
Во-первых, потому, что он - Бог и ему все равно, занимать всю Вселенную или какую-то небольшую ее часть, а, скорей всего, и то, и другое, и третье, и все возможные и невозможные варианты, причем, одновременно, а то и вовсе вне времени и пространства, что, понятно, не укладывается не только у нас в голове, но, возможно, и у Него Самого. Как мы знаем теперь из квантовой теории струн и Википедии, проблема имеется и у Бога - "проблема ландшафта".
Это, во-первых, а, во-вторых, в "ПИНБОЛЕ-1973", вообще, очень странный Бог, такой типично муракамиевский.
"Мне это напоминает стаю обезьян, засунутую в ящик из гофрированного картона, - читаем мы на первой странице романа. - Вот я вынимаю такую обезьяну из ящика, бережно стираю с нее пыль, хлопаю по попе и выпускаю в чистое поле. Что с ними происходит потом, мне неизвестно. Не иначе, грызут где-нибудь свои желуди, покуда все не вымрут. Да и бог с ними, такая у них судьба".
Этот Бог, кстати, очень похож на Бога ученых, и, особенно, Бога Энштейна. Возможно поэтому Энштейн не испытывал эмоций к людям, но за то, как и Бог Мураками, Энштейн имел безграничную, болезненную страсть к познанию, к познанию владений Бога.
"— Там жутко скучно. Даже непонятно, зачем строят такие скучные города.
— Бог может проявляться в разных ипостасях, — ляпнул я".
В "ПИНБОЛЕ-1973" Бог - игрок. Мы для него что-то вроде шариков, бегающих внутри "Ракеты" с тремя флипперами, и Его единственная мечта - выбить шестизначное число очков.
У героя есть один единственный друг, которого он зовет Крыса. Их студенческой жизни посвящена первая часть цикла "Крыса" - "Пой песню ветра". Во второй части связь с Крысой потеряна, но Бог, время от времени, показывает, как тот живет, прерывая свои земные (или авторские) монологи.
Когда я читал "ПИНБОЛЕ-1973" первый раз, меня раздражала эта манерная дискретность: рассказ героя непривычно чередуется с типично литературным текстом от Всевидящего Ока.
Этот единственный друг героя по прозвищу Крыса и представляет во вселенной романа человеческий род. Крыса, конечно, еще не все человечество, но глядя на таких, как Крыса, Бог думает: "Ну и уроды, мать их!"
Крыса не любит ничего и никого, ни свой бессмысленный путь, ни свою работу в баре, ни женщину, с которой встречается по пятницам. Он, вообще, не понимает, за каким Дьяволом, Бог его сотворил.
Впрочем, в этом он еще близок Богу "ПИНБОЛА-1973". Но у Крысы нет, хотя он, как и его друг, мечтает добиться шестизначного результата в пинболе, любовной страсти к пинбольному автомату, даже к красотке и душке "Ракете", а ниже падать уже просто некуда.
"Может возникнуть впечатление, что целью этой машины является бесконечность как таковая. О бесконечности мы знаем немного. С другой стороны, можно строить догадки по поводу ее отражений".
В общем, Крыса - плохая копия, это даже не "обезьяна из гофрированной коробки", а, действительно, какая-то "крыса". Богу и на Крысу плевать, как на все остальное, но, сам не зная зачем, Бог ловит Крысу в мышеловку депрессии и самоубийства. Точно так же, как герой романа ловит настоящую молодую крысу, цвета свитера из кашмирской шерсти, подложив в мышеловку кусочек жевачки.
Роман о Крысе тоже оказался мышеловкой, божественной мышеловкой для самого Мураками. Понятно, что после такого Откровения, любая тема будет казаться мелковатой, какой бы волшебной, прекрасной и трагичной она не была.
2.
Феномен романа "ПИНБОЛ-1973" в том, что это не очередной комикс и не сказка для взрослых. Это реалистичный роман. И в нем настолько нет никакого изобретательства и жанровых условностей, что временами пробирает дрожь.
Эйнштейн говорил, что "наиболее непостижимо то, что вселенная постижима нашим разумом". Научные свидетельства конечности возраста вселенной указывают на то, что она имела начало и устремлена к своему концу. Не постижима и тончайшая настройка всех физических сил, констант и космических параметров, которая была необходима для возникновения органической жизни и человека. Но даже эта чудесная настройка не объясняет самого скачка из неживой природы в живую. Эволюция же и вовсе противоречит второму закону термодинамики (вселенная стремится к бардаку). Довод о том, что Земля получает энергию от Солнца, ничего не проясняет. Ни происхождения сложной организованной вселенной, ни увеличения этой сложности и организованности, ни механизма для преобразования входящей энергии (фотосинтез), ни то, каим образом генетическая информация в ДНК организма направляет его развитие из семени/клетки в зрелый функциональный организм, ни почему живые организмы наполнены разумной информацией. А эволюционный сценарий всей вселенной от большого взрыва до человека попросту не может быть пока объяснён всей совокупностью известных нам законов физики. Ставится под сомнение последние годы и метод радиометрического датирования вселенной (миллиарды лет). В Германии группа физиков под руководством Веферса в конце 90-х. обнаружила уменьшение периода бета-полураспада в миллиард раз одного из космических ядерных хронометров при ионизации атомов. Так что, если говорить об отношении науки к Писанию, то в расчет не берутся, конечно, аллегории, которых особенно много в Псалмах. Однако первые 11 глав Бытия не являются аллегорией, эти главы, как и вся книга Бытия, согласно современным воззрениям ученых, описывают реальные исторические события. И согласно современной науки, пророки и апостолы были правы, относясь к событиям, людям и временным периодам первых глав Бытия как к подлинной истории, а не как к иносказанию или метафоре.
А еще есть законы литературы, которые Мураками довел до предела, до высокого абсурда. Татьяна Касаткина сказала как-то гениальную фразу: "Раскольников - Христос романа "Преступление и наказание". И это никакая не метафора. Во-первых, "Преступление и наказание" - это развернутая сцена Искушения из Евангелия. А, во-вторых, герой любого настоящего романа - одновременно и человек во плоти, и нечто транцендентальное. Бог своей романной вселенной. А точнее сказать, полубог. Или еще точнее, Бог, ставший человеком. Или ангел. Или просто душа.
Роман как жанр родился из Евангелия. Любой настоящий роман является как бы сильно разбавленной франшизой истории Иисуса. Но только на заре нашей квантовой Эры, лет за сто до нее, он получил широкое распространение.
Разумеется, даже электрон, герой нашего времени, который подобно герою романа, является и чем-то материальным - частицей, и чем-то эфемерным - волной, не может вдруг взять и превратиться в волну прибоя, а для героя романа, настоящего романа, не допустимо пускаться во все тяжкие. То же "Преступление и наказание" - это история борьбы Бога и Дьявола за человека. Дьявол в таких поединках выступает, как правило, в роли Антихриста. При подобных высоких технологиях допускается, и даже всемерно приветствуется, например, топор, но никогда - бордель. За таким занятием, вы, как ни старайтесь, никогда не застанете Раскольникова. И даже просто - с какой-нибудь симпатичной прачкой. Да что там Раскольникова! Вы главного Дон Жуана и Ловеласа русской литературы по фамилии Онегин не застанете за этим интересным занятием. Кстати, Муроками, хоть и декларирует на словах, что его герой живет с двумя близняшками, но по факту мы видим только странную дружбу этих троих, хоть они, действительно, засыпают в одной постели.
Мураками, конечно, японец, и при всем своем прозападном менталитете и европейской культуре, его Бог далек от нашего. И Мураками, как и юный и некрасивый Лермонтов, очень хочет, чтобы его герой спал с красивой женщиной и, желательно, не с одной. Мураками, вообще, очень радикально решил эту проблему, поселив героя с близняшками. (Тут, конечно, закопан и глубокий смысл: Бог сожительствует с самим принципом двойственности, основой основ). И вот мы видим, как христианский жанр романа исправляет то, что Мураками написал. И хотелось показать, но смазал, смягчил, и как говорили когда-то в интернете, "тема секса раскрыта не полностью" или "по сиськам полный незачет".
Роман - история души. Даже, когда в эту душу входит Дьявол, герой истории не обретает окончательную материальность, потому что Дьявол - хоть и падший, но все-таки ангел. Вот почему ничто так не убивает роман, как половая жизнь. Даже история Дон Жуана захватывает тот финальный отрезок его жизни, когда он добивается Донны Анны, а затем проваливается в Ад, и эту историю совершенно не интересуют тысячи его любовных побед.
"Герой нашего времени" - величайший антироман золотого века русской литературы. Лермонтов не лишает Печорина, в общем-то, симпатичного человека, ни половой жизни, ни жестокости. И даже если "Героя нашего времени" и можно назвать историей души, то это душа, поделенная между Богом и Дьяволом, а такое паритет невозможен, потому что душа - по природе своей христианка. Это, скорее, перфоманс, пророческий перфоманс о соцреализме, о "Броненосце Потемкине", который только по недоразумению воспринимается критиками и теоретиками литературы, именно, как роман. Впрочем, сам Достоевский одно время восторгался Печориным именно как героем романа. Но и в Достоевском шла эта борьба, и победил Бог. А миф о ложной глубине человеческой натуры, миф о мирном сосуществовании добра и зла в человеческой душе проиграл. Потому что этот миф создан Дьяволом - отцом лжи.
3.
Герой Пинбола не догадывается том, что он Бог. Бог, в свою очередь, конечно, все знает и все ведает, в том числе и про свое квантовое воплощение в молодом хозяине переводческой конторы. Но просто Мураками, вообще, не показывает Бога как личность. Это, в принципе, невозможно в серьезной прозе. В лучшем случае, нам предлагается соприкоснуться с личностью Бога в масшабе, уменьшенном до нас самих.
"Словно бросая камушки в пересохший колодец, они повествовали мне о самых разных вещах — и уходили, одинаково удовлетворенные. Одни говорили с умиротворением, другие — с раздражением. Одни строго по сути вопроса, а другие всю дорогу не пойми о чем. Бывали скучные рассказы, бывали грустные, слезливые — а иной раз случались дурацкие розыгрыши. Однако я всех выслушивал серьезно, как только мог... Сейчас я думаю: объяви тогда кто-нибудь всемирный конкурс «Старательное выслушивание чужих речей» — я без сомнения вышел бы в победители. И получил бы награду. Например, коврик на кухню".
Мураками, безусловно, открыл какой-то новый уровень дискретности романного героя. Уже у Христиана Крахта герой "Фазерленда" одновременно и человек и насекомое. Но это не насекомое Кавки или Пелевина.
Герой Крахта остается человеком, причем, с самыми тончайшими, куртуазными и возвышенными чертами, и в тоже время круг его повседневных интересов таков, что - это самое настоящее насекомое, которое разве листья у берез не жует, и все герои романа (за исключением кинозвезды Изабеллы Росселини) тоже все, как один, - насекомые. Те насекомые и невротики, в которых нас всех, в той или иной степени, превращает цивилизация брендов.
И, может быть, именно потому, что герой "Фазерленда" истинный наш современник, он так на нас действует. Виктор Кирхмайер, например, писал: «В 50-х немецкий философ-неомарксист Теодор Адорно сказал: „После Освенцима нельзя писать стихов". И вот пришло поколение, которое взялось бытописать свое время и свою жизнь. С появлением романа "Фазерланд" Кристиана Крахта в 95-ом году часы идут по-другому. Без этой книги, без этого нового климата было бы невозможно появление новой немецкой литературы».
Разумеется, все, что я здесь наговорил, является, как правдой, так и чистейшей выдумкой.
Истину же каждый познает для себя сам, и, что характерно, истину нельзя познать раз и навсегда, всякий раз надо начинать дело заново.
Я возвращаюсь домой на Калиниградском поезде, где чай дешевле в пять раз, и "ПИНБОЛ-1973" кажется мне относительно слабым и ученическим романом. Куда слабей его более поздних вещей.
Теперь мне кажется, что линия Крысы, которого уже не было рядом, понадобилась, потому что из одних только двойняшек и воспоминаний об умершей Наоми роман не складывался. Но, как обьяснить этот авангард и Всевидящее Око?
И тогда родилась простая и гениальная мысль. Ничего не меняя, произведя сугубо продюсерский кризисный менеджмент, Мураками добавил еще одного героя - Бога.
Это сделано сугубо постмодернистким способом. Стоит выбросить десяток абзацев, и будет совершенно другой роман. Роман, который, по своей творческой силе и воображению, конечно же, уступает его поздним вещам. И, особенно, последней части трилогии о Крысе "Охота на овец“, при всей бульварности Дьявола в овечьей шкуре и террористического хеппиенда, которому, впрочем, очень не хватило трагизма в духе "Верещагин! Уходи с баркаса!"