В комнате двое – старуха, лет восьмидесяти, и юноша двадцати лет. Они сидят за круглым столом напротив друг друга. На столе – ваза с яблоками. В руках юноши – газета.
Старуха. За несколько дней до того, как умерла твоя мать, приходил один человек, незнакомец, я его в первый раз видела, он спросил – не продаём ли мы этот дом?..
Юноша. Впервые об этом слышу... Вы об этом никогда не говорили. Странно, что на наш дом кто-то позарился!.. Ну, так что же вы ему ответили?..
Старуха. Сказала, что не продаём. И он ушёл...
Юноша. И всё?..
Старуха. Всё...
Юноша. Мне показалось, что вы что-то ещё хотите прибавить...
Старуха. Это было пятнадцать лет назад...
Юноша. Да, ровно пятнадцать лет назад умерла мать, я помню её смутно... Иногда мне кажется, когда я смотрю на её фотографии, что у неё не было другого выхода, ей оставалось только умереть... Странное чувство возникает, когда смотришь на фотографии тех, кто умер, – будто они заранее знали, что скоро их не будет...
Старуха. Меня тоже скоро не будет (смотрит на свои морщинистые руки, плачет и краешком чёрного платка утирает глаза)... Теперь моя очередь...
Юноша. Бабушка, не надо! Успокойтесь!.. Вы будете ещё долго жить (встаёт со своего места и подходит к старухе, обнимает её за шею и целует в щёку, отчего лицо старой женщины преображается, глаза её светятся, рот растягивается в улыбке), вам ещё рано умирать... живите, я вас прошу!..
Старуха. Я иногда думаю, – если бы этот человек пришёл снова и попросил у меня продать ему этот дом?..
Юноша. Вас преследуют навязчивые мысли...
Старуха. Да, бывает. Поживи столько, сколько я пожила – будут преследовать...
Юноша (в задумчивости обходит стол, берёт в руки газету). Весь мир – это большой, таинственный дом, и у этого дома есть своя крыша, и в этом доме кто-то живёт... (Он выбирает из вазы одно яблоко, держит его перед собой, рассматривая, потом подносит ко рту и надкусывает его.)
Комната в другом доме. Отец лежит в постели, поверх одеяла – худые, бледные руки. В изголовье, на столике – лекарства. На краю кровати, напротив него сидит сын.
Сын. Уже три часа ночи, все спят, а мы с тобой будто и забыли, что ночью надо спать!.. Так всю и проговорим!..
Отец. Не уходи, побудь ещё со мной... Мне кажется в последнее время, что я беско-нечно одинок... Вчера мне было страшно одному в этой комнате, я думал всю ночь, я пред-ставлял себе то время, когда меня не будет... Это был кошмар...
Сын. Ты боишься смерти?..
Отец. Сказать, что я её боюсь – ничего не сказать! Я испытываю временами чувство, которое не выразить словами... язык человеческий слишком беден... Ты ещё так молод, у тебя всё впереди, тебе трудно понять то, что испытываю я...
Сын. Неужели ты считаешь меня таким глупым?.. (в его голосе уныние.) Ну, тогда ничего не надо объяснять, я попытаюсь сам представить себя на твоём месте...
Отец. Временами мне казалось, что я задыхаюсь. Это было прошлой ночью!.. Вообще, вся жизнь, если вдуматься, это и есть кошмар ада, но я всегда цеплялся за неё, меня что-то удерживало в ней... Любопытство?.. Нет, пожалуй, только привычка... Что это?.. (слышатся отдалённые, приглушённые звуки, происхождение которых странно и даже таинственно). Кажется, я слышу... (он приподнимается на локтях и прислушивается) это... это... кто это идёт сюда?!.
Сын. Наверно, это ветер... просто ветер...
За столиком в баре сидят двое, уже позднее время, вот-вот заведение закроется. Это средних лет люди, один из них художник, другой писатель.
Художник (разливает по стаканам коньяк из бутылки). За что выпьем?..
Писатель. За твои картины, за мои книги...
Художник. Ну, давай!.. (пьют) Картины, книги... Признаюсь, мне в последнее время стало скучно писать картины... Пишу, а сам думаю: «Экая дребедень!..» Кому это всё нужно?..
Писатель. Нам... Тебе, мне и другим...
Художник. Все краски у меня перемешались, ничего не понимаю в цветах, в глазах рябит... ну, думаю, самое время откупорить бутылку... Выпустили мы с тобой, брат, джина из бутылки, тысячу лет он там просидел, бедный джин... (достаёт сигарету и закуривает, выпускает изо рта дым). У меня люди на картинах – это уроды, только никто этого не хочет замечать... А вот тебе говорю...
Писатель. Искусство – это философия, это путь, заменяющий веру в бога...
Художник. В бога?!. Не верю... Да и в людей не верю, и в себя не верю, в свой талант... Какое это имеет значение в мировом масштабе, ну, скажи?.. Ровно никакого...
Писатель. Не говори так... Мы своего рода избранники судьбы, нам дано право гово-рить от имени многих, нам позволено решать... и выносить на суд публики...
Художник. Че-пу-ха!.. А может быть, ты и прав... Но я в это давно уже не верю!.. Когда кто-то из окружающих начинает мне лгать в глаза – я даже не удивляюсь и не сержусь, потому что от людей нельзя требовать честности... Люди – это те, кто произошли от обезьян, если верить Дарвину, а те, кто произошли от обезьян, всегда будут нести в себе что-то обезьянье... Теперь я начинаю понимать, почему люди на моих картинах похожи на уродов! Это обезьяны, только выродившиеся!..
Писатель. Ты стал скептиком, это оттого, что ты не чувствуешь удовлетворения от своей работы... Ты работаешь скованно, идёшь проторенным путём!.. Тебе надо больше экспериментировать, искать новое в выразительных средствах, тогда и люди на твоих полотнах обретут иное значение, чем то, которое ты отводил им до сих пор...
Художник. Не могу, не умею, не дано... У меня нет таланта, да я слишком поздно это понял... Многие бы так сказали о себе, да не имеют смелости признаться...
Писатель. Творить нелегко, это сопряжено с вечным поиском, с напряжением всех душевных сил, не каждому по плечу вынести тяготы, которые возлагает на плечи Художника Искусство!..
Художник. Жизнь, жизнь – вот истинное искусство!.. Красивые слова!.. (сжимает кулаки, хочет ударить по столу, но сдерживается). Приду домой, схвачу кисти – и за работу!.. И буду мазать всю ночь, фанатик!.. Это замкнутый круг, из которого мне не выбраться!.. Но, может быть, я последую твоему примеру... Экспериментировать?.. Придётся заново научиться писать и даже видеть мир и людей... Может быть, мне уверовать в бога или в высшее предназначение человека?.. (Смотрит собеседнику прямо в глаза, словно там пытается найти ответ на свой вопрос.)
Аукцион в большом зале. Собралось много людей. На возвышении за длинным столом восседает комиссия. С краю – трибуна, а на ней – человек с молотком.
Человек с молотком. Продаётся картина посредственного художника Скрипкина «Картофельная страда». Вот она... (достаёт картину и показывает собравшимся). Ничего особенного, десять рублей... Кто возьмёт?..
Голос из публики. Оставьте её себе!..
Другой голос. Ха-ха-ха!.. Картофельная страда!..
Какая-то женщина. Пять рублей, не больше – ей цена!.. А картину вынуть и выбро-сить!.. А рама хорошая, красивая, в хозяйстве пригодится!..
Человек с молотком. Пять рублей – раз! (удар молотком по трибуне) Пять рублей – два!.. (снова удар.) Больше желающих нет?.. Пять рублей – три!.. (ещё удар молотком.) Продано за пять рублей! Можете забрать ваше сокровище, гражданка... как ваша фамилия?..
Женщина. Бубнова – моя фамилия!..
Человек с молотком. Бубнова – очень хорошо!.. Деньги в кассу!.. Следующая вещь – ружьё, правда оно не стреляет, но на стену можно повесить в качестве украшения жилища. При случае можете похвастать перед друзьями!.. Пятнадцать рублей!.. (достаёт ружьё и показывает публике.)
Голос из публики. Когда-то оно стреляло, из него был убит человек!..
Человек с молотком (оживлённо). Ловлю на слове!.. Цена ружья возрастает, тридцать рублей!.. Кто покупает ружьё?..
Голос из публики. Преступление до сих пор не раскрыто!.. А я знаю убийцу – это писатель Г., в своём детективном романе «Тени появляются в полночь» руками своего героя он отправляет на тот свет бедного, старого человека, одинокую женщину, старуху!..
Человек с молотком. Расскажите подробно, как это произошло!..
Голос из публики. Пропустите меня (протискивается к трибуне). Это крайне важно для всех нас!..
Председатель комиссии. Мы запротоколируем для истории, рассказывайте по порядку!..
Человек из публики (поднимается на трибуну). Безответственность писателей в наше время стала прямо-таки удивительной, вот посудите сами!.. (он обводит взглядом публику, словно взывает к её разуму, к её человеколюбию.)
Комната, в ней сидит старуха восьмидесяти лет за столом, на котором лежит газета...
Старуха. Добром это не кончится... Чует моё сердце, что-то должно произойти этой ночью... Вот, вот оно!.. Я слышу его шаги!.. Они приближаются!.. (Расширив глаза, она смотрит на дверь; вдруг она скрипнула и приоткрылась, через порог перешагивает в комнату человек.)
Человек. Вот я и пришёл...
Старуха. Я тебя ждала все эти годы, пятнадцать лет, я знала, что ты придёшь... (подносит дрожащую руку к лицу). Ты хочешь меня убить?..
Человек. Я хочу купить у вас этот дом...
Старуха. Да, полно!.. Зачем он вам?.. Вы о другом думаете... Мне страшно... Скажите, что вам надо?..
Человек. Ваш дом... Этот дом... Я хочу, чтобы он был моим (подходит к столу и выворачивает наружу карманы пальто, оттуда сыплются драгоценности, золотые вещи, пачки банкнотов). Я покупаю дом!..
Старуха (отстраняется). Нет, нет!.. Это сон!.. Сейчас ночь!.. Разве вы не могли прийти утром... завтра!?. Ступайте прочь!.. (машет рукой) Сгинь, нечистая сила!.. (креститься) Господи, помилуй меня, прости мне прегрешения мои!..
Человек (в отчаянии). Эта старая карга меня не понимает!.. И придёт ко мне смерть и я останусь ни с чем... Было у меня одно желание, да, видно, так и останется невыполненным... (садится за стол, понуро опустив голову).
Старуха. Зачем дом-то?.. Что в нём тебе?.. И деньги мне твои ни к чему, мне уже ничего не надо!.. А главное – здесь я хочу умереть!..
Человек (поднимает голову, издаёт мучительный стон). Видишь, она хочет умереть – и ей ничего не надо!.. (видит газету и берёт её в руки) Что?!. Я умер?! НЕКРОЛОГ!?. Когда ж это я успел!?. Кто это напечатал!?. (газета, издавая шорох, падает на пол.)
Отец лежит в постели, сын сидит напротив, оба вслушиваются в странные звуки, которые приближаются. Вдруг распахивается дверь, в чёрном проёме возникает белая фигура Смерти в саване.
Смерть. Вот ты где, человек, которого я так полюбила!..
Отец. Сынок, где твоя рука?.. Сынок... рука!.. Какой сильный ветер!.. (он пробует приподняться, но тщетно).
14 ноября 1983 г.