Катя родилась и прожила до восемнадцати лет в шалмане на улице Аэродромной в частном доме без теплого туалета, водопровода и парового отопления. В соседнем доме влачила первобытное существование семья баптистов Анколовичей. У них не было ни водопровода, ни парового отопления, ни телевизора, ни радио. Была у Анколовичей дочь - Элка Анколович, Катина сверстница . Родители Элки не разрешали дружить с Катей, потому что Катин папа уже седьмой год не понятно за что сидел в зоне. Но, несмотря на запрет, девочки общались.
Толстую, высокую, розовощекую Элку отец часто хлестал ремнем за всевозможные провинности. Элка визжала, хохотала и плакала и однажды, после экзекуции, сказала Кате, возбуженно блестя глазами через щель в заборе:
- Ты себе не представляешь какой это кайф!
Невзирая на бытовые и материальные трудности Катя росла девочкой необыкновенно красивой. Первым на это обратил внимание учитель физкультуры Семен Аронович Лифшиц, по кличке Лифчик, когда Катя принесла ему справку от школьной медсестры об освобождении от урока физкультуры по причине месячных.
Семен Аронович был заслуженным учителем республики. Его школа уже пятнадцать лет неизменно брала первое место на городской олимпиаде по женской гимнастике. Он горячо любил свое дело. Выбил в гороно разрешение на шорты и маечки, вместо уродливых синих трико, оборудовал зал снарядами и устройствами, которых не было ни в одной школе, поставил душевые кабины в раздевалке, получал от шефов по первому требованию автобусы, бесплатное питание, а однажды достал для команды билеты на самолет за полцены. Он был фанатом своего дела и, всякий раз, стоя на поддержке возле гимнастического станка, страхуя визжащую от ужаса и восторга юную деву, ощущая упругость и округлость и касание волос и запах молодого пота, говорил себе: "Нет, не зря это все. Не зря."
В тот день на уроке физкультуры, в упражнении прыжок через козла, приняв Катю на левую ладонь и запустив правую ладонь в промежность, он вдруг ощутил ответный пожим бедрами и ягодицами. Семен Аронович внимательно посмотрел девушке в лицо, но та безмятежно дурачилась и хохотала с одноклассницами.
Прекрасно владеет собой, – подумал он и сказал: "Катя, зайди в зал после уроков, мне нужно с тобой поговорить".
После уроков Катя пришла в спортивный зал. Одета она была в шорты и маечку любимого Семена Ароновича сочетания белого с голубым. Во рту Катя крутила и сосала длинную прозрачную конфету на палочке. И хотя конфета была вольностью, за которую Семен Аронович в другой раз отчитал бы, а может быть даже выгнал из зала, но в тот момент даже не обратил внимания.
- Катя, - сказал Семен Аронович, - я вижу у тебя выдающиеся способности к гимнастике. Если ты будешь заниматься, то сможешь достигнуть больших успехов.
Катя подняла длинные ресницы, посмотрела Семену Ароновичу в глаза и при этом так лизнула свой лоллипоп, вибрируя языком и закручивая его трубочкой, что у учителя физкультуры закружилась голова.
Это статья уголовного кодекса, - подумал он, - главное не нарушить девственность, - и пошел к цели сложным педагогическим путем.
- Для того, чтобы достигнуть высоких показателей в спорте, - сказал Семен Аронович, - нужно в совершенстве владеть своим телом. А для того, чтобы в совершенстве владеть своим телом, необходимо знать анатомию и физиологию человека. Например , знаешь ли ты, Катя, что анус состоит из двух сфинктеров внутреннего и внешнего, и, если внешним сфинктером может владеть всякий, то внутренним только посвященный.
- Зачем это? - спросила Катя, не вынимая конфетки из рта.
- Чтобы, деточка, доставлять удовольствие себе и другим. Ну, что стоишь, снимай шорты, я тебе все покажу.
Ученицей Катя оказалась способной и уже в следующие несколько минут, слегка запыхавшись от быстрого подъема на вершину высокой горы и увидев перед собой что-то невыразимо прекрасное, костнеющими устами, заслуженный учитель БССР Семен Аронович Лившиц прошептал:
- Скажи, что ты чувствуешь, дочь моя?
- Какать хочется, – голосом маленького ребенка сказала Катя.
Весной того же года Катя закончила школу с весьма посредственными результатами, только напротив предмета "физкультура" в аттестате стояла круглая пятерка. Отца из зоны за хорошее поведение перевели на поселение, мать болела и Катя сидела дома, занималась хозяйством.
Однажды утром, когда Катя кормила кроликов, с той стороны забора появилась Элка Анколович и возбужденно зашептала:
- Катька, Катька, иди сюда, что-то скажу.
- Ну, что еще.
- Ты когда нибудь у иностранцев сосала? Классная вещь, не то что у наших. И валюту дают.
- Где это? - спросила Катя.
- В Юбилейке.
- Да кто же меня туда пустит?
- Идем со мной. Я там всех знаю. Я туда уже месяц хожу.
- Во-первых, ты должна выучить, какие бывают иностранцы и как их зовут, - обьясняла Элка:
Американцы – штатники.
Французы – лягушатники.
Итальянцы – макаронники.
Японцы – узкоглазые.
Югославы – юги.
Немцы делятся на бундесов и додеронов. Бундесы – настоящие иностранцы, а додероны - не иностранцы вовсе, они такое же говно как и мы.
В первый же вечер в баре Kатька сняла иностранца и отработала свой номер так, что восхищенный форин воскликнул: "Ты мой сладкий девочка. Я на тэбе женусь!
- Кто он? - спросила Катя у Элки Анколович
- Ну, что не ясно? Марчелло Мастрояни – макаронник.
- А почему по-русски так хорошо говорит?
- Не знаю, выучил, наверное, да какая тебе разница? Он же жениться хочет.
- А сколько ему лет?
- Да фиг его знает. По ним никогда не поймешь. Лет пятьдесят, наверное.
- Поженимся у меня на родине, - сказал Марчелло.
- А где ты живешь?
- В Водице, в Югославии.
Это стало первым Катиным разочарованием. Макаронник оказался всего лишь югом и жил не в Италии, а в Югославии.
Второе разочарование случилось, когда, во время оформления визы, Катя украдкой посмотрела его паспорт. Югославу было шестьдесят два года и звали его вовсе не Марчелло, а Радован.
- О, опять привез, - сказала, увидев Катю, мамаша Радована, - посмотрим, что ты будешь делать с ней через месяц! Это было третье разочарование.
Но в целом у Радована Кате понравилось. Водица эта оказалась курортным городом на берегу Адриатического моря. Солнце, море, овощи, фрукты, кофе, дешевое вино, праздность, красивые люди. А с той стороны Адриатического моря была Италия и оттуда на роскошных яхтах приплывали настоящие макаронники. И, посмотрев в географический атлас и увидев, что Югославия находится всего лишь в пяти сантиметрах от Италии, Катя сказала себе: "Это шанс".
Она надела спортивную форму - белое с голубым, в которой так нравилась Семену Ароновичу (Господи, как давно это было!) и в которой, она знала, была неотразима. Пешком вдоль набережной пошла Катя в направлении магнитной стрелки, какая есть в животе молодой женщины, которая ищет своего счастья.
Но где же, где искать эти алые паруса, принца, странника, иностранца, итальянца, макаронника? Да и как на каком языке объясниться с ним? Но что-то в природе такое есть, и вот уже двое прекрасных в голубых майках и белых шортах, как бы из одной с Катей спортивной команды, загорелых, стройных, с той, сразу узнаваемой моторикой рожденных свободными юношей, идут вдоль набережной Кате навстречу.
"Катька, сукабля, как мы рады тебя видеть",- говорят они на чисто итальянском языке, и Катя все понимает, потому что это язык мальчишек, которые на переменках зажимали ее в угол и трогали везде где нельзя, интеллигентно одетых маньяков, беззвучно и тайно насиловаших ее в переполненном час пик общественном транспорте, соглядатаев, блестящих глазами в щелях перегородки, отделявшей женскую часть от мужской в общественном туалете пионерлагеря Ленинец, и, наконец, великого педагога Семена Ароновича Лифшица.
Ничего подобного в жизни Катька не видела. Это был плавающий трехэтажный дом, который даже если бы не плавал, а просто стоял на улице Аэродромной среди халуп частного сектора, с холодной и горячей водой, с паровым отоплением, с теплым туалетом и многими другими штуками смысла и назначения которых Катька не понимала, привлек бы зависть и ненависть всего шалманного мира и ОБХСС.
Когда они отошли от берега, то разделись донага и пригласили сделать то же самое Катьку. Катька без смущения скинула свою одежду, потому что в раю люди ходят голыми. И эти двое мальчишек, которые по возрасту, если бы родились в СССР, были бы призваны в армию, оказались владельцами сказочного плавающего дворца и совершенно свободно управляли им. Они плыли на яхте втроем, больше никого рядом не было. Вдали на линии горизонта появлялись угольнички парусов или дымок парохода. Они никуда не спешили, ласкали и целовали Катьку и ласкали и целовали друг друга, но отстранялись без продолжения и пили вино и ели фрукты. Включили музыку. Боже! какая это была дивная музыка: и Абба, и Бони М, и Адриано Челентано, и ВИА Веселые ребята вместе взятые. А когда прекрасные как боги итальянцы свернули маленькую сигаретку и дали Катьке несколько раз затянуться, она вдруг вспомнила выпускной вечер, Семена Ароновича, нашедшего ее тогда в спортивном зале, тихо рыдавшую от тоски и страха перед неизвестным будущим, одиночеством и нищетой, в которых прошло все Катькино детство, обнял и сказал:
"Все будет хорошо, деточка, ты уже много чему научилась. У тебя большое будущее."
Катя заплакала от нахлынувших воспоминаний, и, прекрасные юноши, чтобы утешить, сложно сопряглись с ней, заняв все отверстия, данные Катьке природой для наслаждения, начали медленно, помогая друг другу, подниматься наверх. И там, на вершине самой высокой горы, куда не однажды за руку, как маленькую, водил ее Семен Аронович Лившиц, оглядевшись и увидев что-то, что ни один человек не сможет словами выразить, Катя воскликнула:
О, боже! Как мне хочется какать!