Как-то, сильно устав, я спросил у сиятельной спутницы:
- Далеко ещё до поверхности?
Я подкрепил слова пантомимой: руками изобразил, как мог, очень толстый, умеренно толстый и – с помощью только двух пальцев – тонкий слой над собой. Нет сомнений, что умная молния поняла меня правильно и ответила вполне адекватно. Вот только не утешительно: опустила шарики – «уголки губ», а вслед за тем продолжительно и аритмично шипела. В этих всхлипывающих звуках я услышал печальные нотки.
А через три метра проходки моя благодетельница исчезла. Натопила мне полную кружку воды, разогрела до кипятка и пропала. Совсем, безвозвратно!
По мере оставшихся сил я трудился – долбил и резал в холодной тьме нескончаемый лёд. Мозг был задействован мало, но иногда какой-то ещё неведомый мне ресурс его оживлял.
Вспоминая себя лет на десять вглубь времени, и с возросшей определённостью ближе к моменту текущему, я могу сказать, что сознательно и системно не довольствуюсь увлечённостью (или, иначе – простой добросовестной и сколь угодно высоко оплачиваемой работой), а нахожусь в непрерывном походе за смыслом. Без общественно-позитивного смысла я быстро теряю энергию и прекращаю активность.
Ровно так и теперь – ко вполне банальному желанию выжить я подыскивал мотивацию высочайшую… которая, впрочем, сама разгоралась ярким костром на моём внутреннем горизонте. Я рейтинг-йог, значит в нынешней ситуации мне дано проявить необычную силу воли, которая, в свой черёд, зависит от настроя души.
Но чем я могу укрепить победный настрой, чем способен катализировать волю к жизни?
Определённо, предположением, что у меня не одна, как у большинства людей, а две… даже три полновесные меры надежды!
Где они размещаются в моём внутреннем мире?
Человеческая душа очень часто наполнена эклектичным набором эмоций и неустойчивых чувств, которые сам индивидуум воспринимает как веру. Но есть ли в так называемой вере хоть что-нибудь ценное?
Являясь пространством самообмана, вера оттягивает на себя очень много сил, не давая при этом развиться таким современным и нужным качествам, как глобальный масштаб, духовная высота и стратегическая перспектива, без которых надежда уже в начале больших испытаний подрезана на две трети, как минимум.
Откуда я это знаю? От молнии, от неё? Да и нет. Я о многом знал раньше, беспредпосылочно, со студенчества, с одной неудачной попытки альпинистского восхождения.
Что, например, я могу сказать про религии веры: иудаизм, христианство, ислам? Они никому не приносят духовную высоту, так как не занимают высокого положения в Тонком мире. Зоны влияния монотеистских религий расположены в приземлённых слоях, ближе к пастве, питающей их поклонением и молитвами. Так что в итоге они образуют грыжеподобные «пузыри», инертные набухания осложняющие энерго-информационный поток высокого Тонкого мира.
Сознание религиозного человека по определению не может преодолеть границы такой приземлённой ловушки. В стремлении к истине оно мечется между стенками «пузыря». Тогда как в своих высоких слоях Тонкий мир, вероятно, очень подвижен.
То же религиозоподобные идеологии. Например, сталинизм, возросший на вере в мудрость и справедливость «отца народов». Атмосферный нарыв сталинизма в зрелую пору дотягивал до рекордных высотных отметок христианской религии. Но для действительно устремлённых ввысь чувств он имел границы ещё менее проницаемые.
Обязательное условие, при котором надежда сильна в человеке - это присутствие стратегической перспективы, или, попросту говоря, смысла жизни. Я не встречал человека, нашедшего истинный смысл бытия при помощи веры.
В темноте ледового плена, с идеально промытым кишечником, я нет-нет да и получал столь яркие и подробные воспоминания, что мог их долго удерживать в голове, необычным образом сопоставлять и даже анализировать.
Однажды мой университетский коллега, «уверовавший» в единого бога, бурно афишировал своё религиозное чувство. Он решительно подступил к Сократу Сергеевичу (профессору и президенту Клуба почитателей сокровищ стогорского дневного неба) с упрёками в атеизме и, якобы, неотвязно сопутствующих атеизму грехах. После долгой и страстной речи новообращённого профессор заметил:
- Молодой человек, Ваша первой свежести религиозность легко разлагается на три составляющие: назидание, утешение и воодушевление. Строго говоря, персональная потребность среднестатистического богоискателя включает и объяснение. Но, как человек образованный, Вы понимаете, что объясняющая функция религий сегодня мизерна; да и не за ней Вы шли к нынешнему своему состоянию. Не ошибусь, полагаю, заметив, что для Вас важней всего назидание, сама возможность вещать от лица столь высокой инстанции и, так сказать, на плечах её репутации возвыситься над оппонентами, да-с…
Строгий Сократ Сергеевич удалился под запоздалые и невнятные возражения моего коллеги.
Допустим, мы признаем за верой некоторое смысловое пространство. Оно наполнено бездоказательными убеждениями, порождёнными обманом и самообманом. А привлекательный для сознания самообман легко выдаётся за веру.
Не существуя в реальности, «вера» как бы живёт под красивыми масками. Мода на эти маски за две последние тысячи лет проникла в общественное сознание почти повсеместно. Иллюзия веросодержательного бытия чрезвычайно обширна. За веру легко выдаётся и принимается: чаяние, уважение; знание и сомнение, любовь и надежда; предчувствие, допущение, видение, интуиция, вдохновение, догадка, гипотеза, озарение, чутьё… Самоощущение веры нередко вызвано просто глупостью, страхом, обязанностью, корыстью… Всё то, что представляется верой, является, по глубинной сути, чем-то другим: экзальтацией, ожиданием, догадкой…
Но, всё ли?
Собственно «вера» соотносима с пустой, дутой формой и не попадает в разряд основ бытия.
Так что - её вовсе в реальности нет? Или в каком-то объёме она всё-таки существует?
К слову «вера» не существует устойчивого антонима. У «любви» есть, у «надежды» есть, а у «веры» только по ситуации возникают и исчезают временные антонимы: сомнение, доказательство, знание, факт, опыт, мера, определённость, ясность… первое приближение, близкое ознакомление и так далее.
Обилие ситуативных антонимов даже само по себе наводит на мысль об искусственности понятия «вера», о его эклектическом образовании.
Принимая что-то за истину - без фактических или логических доказательств, - человек даёт «вере» первичное наполнение. В дальнейшем, приняв доказательства «за» или «против», переоформляет полученную информацию и эмоциональный заряд в конкретные знания, знания о знаниях, гипотезы или во что-то ещё. Либо – уже сторонясь доказательности, пестуя и оберегая состояние неопределённости – человек «зависает». Эмоциональный накал, с каким к человеку часто приходит то, что он держит в дальнейшем за «веру», свидетельствует о страстной и даже безумной природе обсуждаемой симуляции.
Стоп! Если всё так серьёзно, то получается - вера в каком-то малом проценте случаев от так называемой "веры" всё же присутствует?!
На протяжении тысячелетий мошенники всех иерархических уровней укрепляли тезис о полезности «веры». Но добродетельной веры не существует. Наши далёкие предки и вовсе не допускали «веру» в свой быт из-за опасности выпадения людей из контекста реальной жизни, мало ещё отделённой от ткани Природы - ведь в тех суровых условиях подобное было бы гибельным. Только когда физическая напряжённость существования уменьшилась, в рекреациях первобытных общин появился обман, а с ним и вера, ставшая таким образом самой древней паразитической инновацией в умах соплеменников первых лжецов.
До всякой веры далёкие наши предки бережно обходились с чутьём, унаследованным от животного мира. С появлением веры у природной сенсорности – чутья – открылось новое свойство: быстрого различения правды и лжи. Нейтрализуя разоблачительное чутьё, организаторы всевозможных обманов направленно укрепляли позиции веры. Для этого создавались помпезные культы вождей и богов, которые дорастили в дальнейшем до монархических и монотеистических форм - тех самых, что преграждают сегодня путь в будущее человеческому сообществу.
Справедливо ли противопоставить вере – неверие? Нет, разумеется, если речь идёт о бездумном запальчивом отрицании. Получается та же вера, только со знаком минус; но, как и вера с условным знаком плюс, она может быть разрушительной и несправедливой. Лишь полный выход из этой двойственной заскорузлой системы позволит творческой человеческой мысли двигаться дальше, чем допускают форматы «веры – неверия».
Все практикующие современную йогу устремляются к Просветлению, обусловленному высоким истинным знанием. Поэтому рейтинг-йог не станет возводить барьер меж сознанием и реальностью. Да, но вера таким барьером является: экранирующим либо преломляющим свет, затемняющим поле зрения либо слепящим. Она побуждает людей к активности там, где необходимы тщательные предварительные размышления, и удерживает в неподвижности там, где реально нравственны и незаменимы активные действия.
Закрытое для ревизий пространство веры надо освобождать для полезных нам качеств: чуткости, чувства меры… надежды.
Ограниченная верой душа не способна подняться к синим высотам или пробиться сквозь боковые стенки околоземного тонкомирного вздутия, чтобы хоть разглядеть стратегические перспективы Сообщества: она вязнет в малоподвижном грыжеподобном образовании религиозной конфессии, или национального суверенитета, или – совсем уже никуда – поклонения вождю.
А вот не стеснённая верой сознательная работа на долголетие человечества дарит её участникам беспримерное воодушевление, а вместе с тем и дополнительные меры надежды.
Моя надежда утроена. При этом одна её мера как раз появляются после сброса балласта спекулятивной «веры». Другую рождает моё желание рассказать всем-всем про то, что глубокая (относительно редкая) настоящая вера всегда агрессивна и бесчеловечна. Это, последнее, я понял только теперь.
И я полагаю, высокому Тонкому миру есть дело до тех, кто по своему свободному выбору отшелушил всю фальшивую «веру» и разоблачил настоящую. Неспроста ведь я получил столь фантастическую поддержку!
Страшный грохот и скрежет льда впереди по курсу проходки. Определённо - ледник разломился.
«Это нормально, ведь где-то там перегиб рельефа – трамплин, с которого часть ледника сорвалась и ухнула вниз. Вот он – шанс выбраться на поверхность! Только бы этот лёд дальше бурно не разрушался, иначе задавит меня, разотрёт и размажет, как…» Все приходящие на память сравнения были крайне непривлекательны.
Что ж: из последних сил я царапался дальше...
И вот что ещё занимало моё мерцающее сознание в те часы или даже дни беспощадной работы - мысли о Танечке: сильной, талантливой, умной, желающей мне добра и необычайно ко мне расположенной… Я бредил ею, я любил её бесконечно! В новых проблесках света видел её улыбку, в неожиданном тёплом дуновении ветерка слышал нежные её слова.
Или подобное перед смертью обычно?