ЮЗы7. Самый хитрый из армян!

Тимофеев Владимир
               


       В ходе занятий начался короткий, сорокачасовой, курс изучения ПУАЗО (прибор управления артиллерийско-зенитным огнём). После первой лекции, на самоподготовке  мы с Виталиком решили, что  "С" и " Т" достаточно глубоко в журнале и шанс нашего вызова для ответа ничтожно мал, потому готовится к уроку не стали .На уроке майор Гампоян, преподаватель курса ПУАЗО 6-60 , не мудурствуя лукаво, просто ткнул карандашом в список и попал на меня. В итоге "пара", закрывающая возможность пойти в увольнение.

      Надо ли говорить, что к следующему занятию, я был  во всеоружии, тянул руку, чтобы исправить "неуд", но лукавый Гампоян во всеуслышание заявил:" Самый хитрый из армян,- это Жора Гампоян!  Ты у меня на крючке, вызову, когда захочу". Выходные пролетели без меня,  интерес к предмету пропал, как не было. На следующем занятии, не будучи готовым к ответу, я опять тянул руку и рвался отвечать, но хитрый Жора опять мне отказал. На следующей "самочке" (не путайте с некими удовольствиями, это всего лишь укороченное-"самоподготовка", т.е. послезанятийная трёхчасовая подготовка к занятиям завтрашнего дня, опрос был ежедневный)   я предложил взводу спор "на пир", заявив, что учить курс не буду и Жора меня не вызовет.

 Спор состоялся, я продолжал тянуть руку, жаловался на горькую судьбу по поводу отсутствия увольнения  и по-прежнему не получал права на ответ. Хотя через две недели штраф гасился "автоматом" и в увольнение я начал ходить вновь. После пятнадцатого занятия (30 часов) взвод заволновался и начал впрямую продавать меня преподавателю, вопя в двадцать четыре глотки, что они свидетели того, что я не готовился к занятию (упоминать о споре запрещалось).Бравый майор  в ответ вспомнил свои курсантские годы и привёл несколько примеров круговой поруки.

          Мне пришлось усилить свою тактику. Я нагло заявился в преподавательскую и заявил, что буду жаловаться в учебный отдел  училища на издевательство надо мной, т.к. всех опросили по два и более  раз, а мне не дают исправить двойку. Несколько офицеров-преподавателей поддержали меня, мол, что ты мучаешь пацана, опроси его сейчас и пусть валит в своё увольнение. Я внутренне похолодел, а упрямый Гампоян, обозлившись на мои угрозы, выгнал меня из кабинета.

      Последнее занятие проводил курсант выпускного, третьего, курса на оценку по предмету "Военная педагогика", которому никак не хотелось влететь в полемику а-ля "ведь я учил" с очередным двоечником, потому он пришёл к нам на "самочку" и спросил кого вызвать и какой вопрос задать. Я оказался в первых рядах, а т.к. учил лишь один раз, помните благое желание исправить двойку сразу, то заказал вопрос, который по истечении времени смутно помнился: "Включение ПУАЗО 6-60". Добрые товарищи, заповедным местом чуя грядущий проигрыш "пира", попрятали от меня все учебники, дабы хотя бы завалить меня на очередной двояк. Я пошёл в класс, где стояла ГБТ (грозная боевая техника),  в виде недоступного моему пониманию ПУАЗО и методом "научного тыка" начал включение неподвластной моему пониманию аппаратуры, по истечении добрых двух часов непокорная железяка заморгала лампочками и послушно заурчала.

   Оплаченный элементарным "чепком" третьекурсник, "с удивлением" обнаружил в журнале единственного незакрытого двоечника, хотя просто двоек у неуёмного  Гампояна было пруд-пруди, Тимофеева, и вызвал меня к прибору, т.к. занятие было последним перед экзаменом он построил занятие, как прогон по всем темам, вопрос плавно врос в тематику занятия, а я в своём ответе неотразимо дошёл до пятёрки.  Я праздновал победу, а друзья, в очередной раз подивившись на мою наглость и везучесть, накрыли "пир", но в конце напомнили, что будет экзамен и им  будет очень интересно посмотреть, как я выкручусь на этот раз.

      В день экзамена, пронюхав, что училищный стоматолог в отпуске, я уныло смещая грядущую кару в недалёкое будущее, заболел зубами и поехал на Садовую, в Окружную стоматологическую поликлинику. Вернувшись к обеду, я узнал, что Жора свирепствовал на экзамене  и ждёт меня на кафедр. Прихватив взводный журнал и увесистый учебник по предмету, я в сопровождении радушных, надо  бы отбросить "ра" и написать просто "душных", друзей поплёлся на кафедру. Захожу в кабинет, докладываю о готовности к сдаче экзамена, Жора удивлённо смотрит на меня и отвечает, что он уже выставил мне оценку, открываю журнал и вижу у своей фамилии "пять".

       Я начинаю красивый отход: "Мне не хотелось бы, чтобы Вы подумали, что я испугался экзамена, я действительно хорошо знаю ваш предмет и потому пришёл к Вам". Памятливые коллеги  "хитрого армяна"  советуют ему опросить меня, раз уж курсант так переживает, что он неправильно понят с отсутствием на экзамене. Сказать, что я внутренне похолодел, равносильно молчанию немого, я заледенел до потери речи, но Гампоян самодовольно заявляет, что будучи у него "на крючке" в течение всего курса, он вынудил меня изучать вверенную ему науку постоянно и отправляет меня из кабинета.

       Резво выскакиваю из кабинета, завалив дверью двух- трёх неразворотливых  приятелей, висевших под дверью, с целью изучения  моей методики "выкручивания" из неприятных ситуаций.  Помнится, ещё в кудрявом детстве, проштрафившись перед родителями весёлой "гопкомпанией" , при возвращении домой все пытались заранее подготовиться к отчёту: где, что, как, по какой причине и прочая... Мне никогда ничто не шло в голову, я безнадёжно  знал; чтобы я не сказал, порки мне не избежать. Но, встретившись глазами с матерью, я начинал так причудливо и самозабвенно врать, был так искренен в своей невиновности, что легковерные соседки, матери девочек, вставали на мою защиту и, иногда прокатывало: я отделывался лёгким подзатыльником, хотя доверие ко мне так и не произрастало.