Галаев
Нас познакомила Таня, моя однокурсница.
В течение нескольких лет старательно обучая грамоте среднее звено школьников, среди которых было немало оболтусов, включая моего брата, Таня разочаровалась в профессии и нашла себе другую работу.
К тому времени я тоже оставила школу и была заведующей отделом в редакции районной газеты. В мои обязанности, помимо всего прочего, входило освещение культурной жизни населения, поэтому Таниной новой должности я искренне обрадовалась. Ведь она заведовала литературной частью драматического театра, стало быть, могла обеспечить мне проникновение в храм культуры через служебный вход.
- Это мой кабинет, - распахнув дверь в «пенальчик» с большим окном, сообщила Таня, перед этим показавшая мне артистические уборные, костюмерную и цеха, где, не обращая внимание на нашу экскурсию, трудились люди над изготовлением костюмов и декораций. – Тут я сижу и читаю разные пьесы. То, что понравится, предлагаю режиссеру.
Танина значимость в театральном процессе выросла для меня до недосягаемых высот. Я хотела выразить восхищение, но тут дверь приоткрылась, в щель просунулась лохматая голова с прищуренными карими глазами и широкой улыбкой.
- Танюш, трешечку… до получки… очень надо! – проканючила голова, устремляя озорные глаза к потолку. – Тань, ну всех обошел, ни у кого нету.
- И у меня нет, - отрезала Татьяна, поджимая губы.
Голова по-детски задрожала нижней губой, сквасилась умопомрачительной гримасой, давая понять, что вот-вот расплачется. Таня сдерживала смех, но стояла на своем:
- Валюша, я что тебе, касса взаимопомощи?
- У меня есть три рубля, - неожиданно для самой себя произнесла я и полезла в сумку, не обращая внимания на Танин свирепый взгляд.
- Спасительница! – заорала голова и вместе с туловищем упала передо мной на колени. – Благодетельница! Откуда ты, святая дева? Да не оскудеет рука твоя! Век не забуду! Отдам, отдам, как только, так сразу!
Последние слова прозвучали уже из коридора. Зажав в руке «трояк», проситель убежал, без оглядки.
- Это ты зря! Он же опохмеляться побежал, а вечером у него спектакль.
Татьяна еще поотчитывала меня за внезапную щедрость, уверяя, что давать артистам деньги – только потакать дурным привычкам. Потом сама же и успокоила заверением, что деньги непременно ко мне вернутся.
- Это Валентин Галаев, он недавно в театре. Вместе с женой Лилей приехал из Ферганы. Талантлив, как бог. И что самое примечательное: понятие о чести у него какое-то средневековое. Слово с делом не расходятся.
Как ни странно, но мятая зеленая «трешка» стала моим выигрышным лотерейным билетом, моим пропуском в мир Мельпомены и в квартиру Шалаевых, где царила атмосфера вечного праздника даже в те дни, когда на стол поставить было нечего.
Возвращать долг они пришли вместе: стремительный, азиатского вида, с копной непокорных черных кудрей Валентин и тоненькая, голубоглазая, русоголовая Лиля. По тихим фразам с придыханием я поняла, что для них находиться в редакции то же самое, что для меня – проникнуть за кулисы театра.
- А ведь он пишет, - шепнула мне Лиля, - кивнув в сторону мужа, - только никто не печатает. Может, посмотришь?
Жаль, что не сохранились у меня те первые шалаевские вирши, над которыми пришлось основательно потрудиться, прежде чем положить на стол ответственного секретаря. И только личная благосклонность редактора позволила мне раз в месяц «просовывать» Валькины рассказы в печать. Но как же он радовался каждому номеру газеты, где на последней странице красовалась его фамилия! Как гордился своими мизерными гонорарами! Какой праздник мы всякий раз устраивали!
Он сам готовил фирменный плов. Ничего вкуснее я не ела ни до, ни после. Он пек блины, накрошив в тесто принесенные мной соленые грибы. Он выдумывал какие-то неимоверные «ватрухи». А Лиля, когда удавалось раздобыть курицу, делала чахохбили. Ее, выросшую в детдоме, подростком взяла на воспитание грузинская семья, потому во всем, что касается грузинской кухни, она дока. И в винах тоже разбирается.
Но на хорошие вина у нас денег не было. Галаевы ставили брагу в огромной фляге. Для ускорения процесса использовали стиральную машину. Это было весело!
Однако, самое веселье наступало, когда Валентин брал в руки гитару и, прищурив азиатские глаза, начинал откуда-то издалека: «Надену я черную шляпу, поеду я в город Анапу…» Неудержимый и не всегда слаженный хор лихо подхватывал: «…и там я всю жизнь пролежу на соленом, как вобла, пляжу!». А потом звучали залихватские цыганские плясовые и романсы с надрывом, и Визбор, и Окуджава, и Высоцкий, и Галич. И кого только не было в нашей бурлящей молодостью компании!
Таня с ее утонченностью и интеллигентностью отошла на второй план, она не участвовала в наших пирушках. И контрамарки на спектакли не она мне выдавала, а Галаевы. Во время мимолетных встреч за кулисами я замечала, что однокурсница не в восторге от моей дружбы с актерской четой. Но меня и моих новых друзей связывало нечто большее, чем застольные песни.
Я знала, что никто из собратьев-журналистов, а уж тем более местных литераторов, не будет корпеть над Валькиными торопливыми строчками, убирая лишние слова, «обсасывая» каждую фразу, придавая рассказу форму. Смысл-то там всегда был. И сюжеты – на зависть!
Мне же эта сумасбродная семейка давала силы справляться с житейской кутерьмой. А времечко было непростое. Муж Андрей отбывал наказание в колонии строго режима. На руках трое детей: двое школьников и малышка. Маленькая комнатка в «деревяшке» на задах у обкома партии, с печным отоплением, водопроводной колонкой за углом и уличными «удобствами». И два раза в месяц письма из зоны. Чаще писать заключенным не полагалось.
Галаевы меня поддерживали. Не деньгами, конечно, а каким-то внутренним огнем, какой-то бесшабашностью, вселявшей уверенность, что все преодолимо, все будет хорошо, если не зацикливаться на проблемах, если смеяться и петь, когда хочется плакать.
Однажды застала такую картину. Валя, открывший мне с чашкой чая в руках, сразу увлек на кухню и, кивнув на запертую в комнату дверь, шепнул:
- Она там плачет. Не ходи. Или лучше иди! Сколько можно реветь?
Я пошла. Лиля лежала на диване, уткнувшись носом в спинку, и тоненьким голоском пела: «Когда мне было 18 лет, я повстречалась со стариком. Старик высо-о-окий, да черно-о-окий, а я, как розочка, цвела…» Услышав шаги, повернулась ко мне мокрым от слез лицом и жалко улыбнулась:
- Томуська, они сказали, что мне ни за что не выносить ребенка…Они так сказали… А он уже есть…во мне. И я хочу, чтобы он родился.
Мы обнялись и плакали уже вдвоем. И я вперемежку со всхлипываниями бормотала:
- Он родится, Лиля! Мы его выносим. Правда, выносим. Вот увидишь!
Растерянный Галаев стоял на почтительном расстоянии, и в его шальных глазах было столько муки, что, оставив Лилю, я кинулась с объятиями к нему.
У них разная кровь. Резус-фактор не совпадал. Каждая беременность кончалась внутриутробной смертью плода. Страдали оба, но Лиля особенно. Она чувствовала себя виноватой, ведь у Валентина была дочь от первого, очень раннего брака, а она, выходит, обречена на бездетность.
Вадюшку мы вынашивали все вместе. Наша тростиночка набрала за беременность более тридцати килограммов и выглядела огромным шариком на тонких ножках. Валентин мужественно переносил перепады в ее настроении и старался изо всех сил обеспечивать витаминами и полноценным питанием, что при его зарплате было куда как сложно. В мою задачу входило создавать атмосферу уверенности в благополучном исходе. Как тут не забыть про собственные беды?
И он появился на свет в срок, маленький, худенький, но живой! Купая его в первый раз на глазах умиленных родителей, я мысленно желала этому выстраданному малышу того, о чем говорится в древней молитве: «…ума-разума, кротости-смирения, счастья и талана, милости Господней…»
Год его рождения был счастливым для нас всех. Вернулся из заключения Андрей, и мы задружили уже домами, семьями. Причем сначала обменялись визитами, во время которых к галаевскому репертуару добавились любимые мужем «Цвите тэрэнь» и «Ихав козак на виноньку», а уж потом я повела Андрея на спектакль.
На наше счастье в город приехала несравненная Татьяна Доронина проводить мастер-класс с труппой драмтеатра. В тот вечер она вышла на сцену исполнить главную роль в спектакле «Виват, королева!». И, когда рядом со столичной актрисой возник наш друг, Андрей ни за что не хотел верить, что это загримированный Валентин Галаев.
- Это Валек? Ты уверена, Томася? Вроде голос его… и рост его…Но он же…Как же так?
До конца спектакля Андрей не отрывал глаз от сцены. Когда я потащила его за кулисы поздравить Галаева, сперва упирался, долго вытирал о брюки вспотевшую ладонь, но пожать Валентину руку так и не решился, лишь слегка приобнял. Отмечать событие отказался наотрез, видать, не мог опустить образ «небожителя» до банального собутыльника.
Потом мы наблюдали превращение Вали в Пушкина и Сталина, и каждый раз для Андрея это было потрясением. Я сделала вывод: хорошо, что познакомила мужчин в домашней обстановке. Вряд ли после спектаклей Андрей решился пить с артистом портвейн и в обнимку петь про то, как цветет терень на его любимой Украине.
Через год у нас родился Максимка. Я, устав от тесноты и пустых обещаний начальства, написала письмо космонавту Валентине Терешковой, и вскоре нам выделили трехкомнатную квартиру на окраине города. Хлопоты по переселению, по уходу за детьми и значительное расстояние между домами на какое-то время развели нас с Галаевыми. Во всяком случае, ходить друг к другу в гости мы перестали. А потом они уехали в соседнюю республику. Вроде, и недалеко, но …
Прошло почти 30 лет. Много воды утекло. Не стало Андрея. Дети выросли, переженились, своих детей наплодили. Я, отработав приличный срок на Севере, вернулась на родину пенсионеркой и от нечего делать овладела компьютером. Подключившись к Интернету, принялась искать старых друзей. Галаева нашла почти сразу.
В первую ночь после обмена длинными сообщениями не могла сомкнуть глаз. Память выдавала такие подробности! Сердце колотилось, как сумасшедшее. Даже прослезилась от нахлынувших чувств. Вот, оказывается, сколько лет должно пройти, чтобы человек до конца осознал, что другой человек для него значит!
Валентин рассказал, что в период «перестройки» и в шальные девяностые пришлось им с Лилией испытать такое, что врагу не пожелаешь.
Поначалу все шло хорошо. В новом театре их встретили доброжелательно. Жизнь закрутилась, завертелась, наполнилась новыми ролями, новыми надеждами. На гастроли ездили по всему Союзу, от юга Украины до Благовещенска. Роли получали хорошие, играли с полной отдачей. И перед отчетной поездкой театра в Москву Валентин, воплотивший на сцене образ национального героя, получил звание Заслуженного артиста и соответствующую медаль.
Говорит, был счастлив. Говорит, что это было такое время, когда уходя в очередной отпуск, они с Лилей уже через две недели мечтали снова вернуться на сцену.
Потом всё рухнуло, расползлось, полиняло во время «большой стирки», устроенной новыми вождями. В театре возник конфликт, в результате которого Галаевым пришлось уволиться и поколесить по стране в поисках лучшей доли. Помытарились, насмотрелись на российскую «ломку» и вернулись в Казахстан, где после целинной эпопеи ещё оставался какой-то особый человеческий слой, какое-то особое сообщество, которое тянуло….
Вернулись! Но не в театр. Он стал преподавать актерское мастерство в колледже искусств. Параллельно при областной филармонии организовал частный театр под названием «Маленький театр комедии и скетча», где играл вместе с женой и своими студентами. Сначала всё было хорошо, затем ситуация изменилась, пошли неплатежи, взлетели цены на бензин, аренду помещения…Прогорели.
Валентин, конечно же, гордый, в театр на поклон не пошел. Ждал, когда его, гениального, позовут. Но никто не звал, пришлось снова податься в педагоги. Обучал студентов, ставил спектакли в соседних городах . Лиля торговала на рынке вещами. Оба начали крепко выпивать.
Вадим, окончив девять классов, учился то на сварщика, то на радиотелемеханика, то на водителя. Все профессии давались легко, но работать не хотелось. Причина? А он, как и его дружки, «сорвался с катушек». В ходу у молодежи был глюкогенный препарат «тарен», в сочетании с водкой дающий жуткий эффект. На пике «эйфории» Вадим унес из дома крупную сумму чужих денег. Родители были в отчаянии.
Находясь в депрессии и состоянии похмелья, Валентин решил покончить с собой. К счастью, в тот день ноги сами принесли его в храм, где погодился внимательный священник. Их беседа закончилась словами: «Иди с добром, сын мой! С божьей помощью все будет хорошо».
Это невероятно, но буквально через полчаса Валя встретил на улице директора театра, и тот предложил солидную сумму в обмен на постановку спектакля. Через день деньги уже в кармане, но…. сын снова украл их!
На этот раз Валентин не допускал мыслей о самоубийстве. Обменяли свою квартиру в центре на квартиру на окраине, с доплатой, и вернули людям деньги.
Лиля снова пошла торговать. Но недолго. Сын обворовал квартиру ее работодателей. Чтобы его не убили и не посадили в тюрьму, Галаевы скоропостижно, почти задарма, продали квартиру и рассчитывались с долгом. На остатки денег Лиля с сыном отправилась в Россию.
Валентин снял в частном секторе халупу без отопления, довольный, что у него есть постоянная работа в театре.
Через полмесяца из России пришло известие: семья снова попала в беду. Галаев съездил за женой и сыном, выпросил комнатку в театральной подсобке. Денег катастрофически не хватало. Он подрабатывал концертными программами, летом помогал жене торговать. Торгуя на рынке жареными семечками, выкрикивал: « А вот семечки от заслуженного артиста!» Все трое не гнушались алкоголя.
Директор театра, уважая талант Галаева, многое ему прощал, приговаривая: « Это же Мастер! Что позволено Юпитеру, то не позволено быку». Сам Галаев алкоголиком себя не считал.
Но вот в театре произошла смена руководства. Директором назначили женщину, которая, воспользовавшись галаевским синдромом похмелья, заманила его «для очистки крови, на три дня» в наркологический диспансер, да и оставила на месяц, отменив все спектакли с его участием.
Это был месяц его осознания, во время которого он написал «Репортаж со дна бутылки», рассказав об унижениях, которые испытывают пациенты диспансера, о методах лечения, о безнравственности персонала. Репортаж опубликовали в газете, главврача чуть не сняли с работы, а сам Галаев… пить перестал.
Привыкание к новой жизни было нелегким. Злопыхатели ждали, что Мастер вот-вот сорвется, и все испытали шок, когда директор назначила его исполняющим обязанности художественного руководителя. Согласившись занять эту должность, Валентин попросил взять в театр жену.
Пятнадцать лет Лилия не выходила на сцену. Вся труппа была уверена, что она уже не актриса. Но Галаев поставил спектакль, где жена дебютировала в роли второго плана. И спектакль имел успех. Затем супруги сыграли спектакль на двоих. И вновь успех!
По газетному опросу зрители признали Лилию лучшей актрисой года. На театральном фестивале спектакль с ее участием в главной роли получил «Гран-при» в номинации «русская классика». Успешно прошли гастроли в России. Отличные отклики в прессе. Что это, как не признание?!
Валентин, ставший полноценным главным режиссером и художественным руководителем театра, и Лилия, вновь ведущая актриса, «пахали» до изнеможения. Вадим время от времени бывал трезвым.
Галаеву хотелось разобраться, что происходит с сыном, как повлиять на его психику, чтобы поменять ориентиры, и он поступил на факультет социологии и практической психологии столичного университета. В пятьдесят с лишним лет получил диплом с отличием. Причем, практику проходил в той самой наркологии, где лечился сам. Взаимоотношения с главврачом сумел наладить – не зря же учился! Диплом писал по методике преодоления алкогольной и наркологической зависимости. Вроде, все правильно, по-научному, а на сына эта методика не действовала, хоть тресни.
Со временем губернатор области, посещавший театр, решил, что главный режиссер должен жить не на окраине города, а в центре, и распорядился выделить Галаеву трехкомнатную квартиру.
Обо всем этом я узнала из нашей интернетовской переписки и разговоров по «Скайпу». Потом Валентин надолго замолчал. Я терялась в догадках, пока не пришло сообщение от Лили: «В результате врачебной ошибки Вале ампутировали ногу. Он в реанимации».
Он вышел на связь, когда немного полегчало. И сразу одну за другой стал слать мне по электронной почте главы своей будущей книги. Я читала, утирая слезы, правила грамматические и стилистические ошибки и тут же высылала обратно. Лежа на больничной койке, мой друг становился писателем.
Книга Галаева готовилась к печати, а сам автор - к 65-летию, когда я приняла решение ехать в Казахстан.
Они встречали меня на автовокзале. Валя с тростью, резко вынося вперед ту ногу, что на протезе, прихрамывая, скакал впереди с пиалой в вытянутой руке. За ним семенила Лиля, держа наготове бутылку с белесой жидкостью. И, прежде чем мы обнялись и расцеловались, они заставили меня выпить полную пиалу кумыса, наперебой уверяя, что это национальный ритуал и пренебрегать им никак нельзя.
Доскакав до машины, Валя сунул мне трость, плюхнулся на водительское сидение, и мы помчались по городу, ловко обходя попутные и встречные машины. Захмелев от национального напитка и предыдущей десятичасовой тряски на автобусе, я не успевала осознавать, мимо каких замечательных мест мы мчимся. «Ничего, потом проедем еще!» - успокоила меня Лиля, когда Галаев, наконец, затормозил у единственного подъезда элитной девятиэтажки.
Меня представили консьержке как иностранную гостью, и сверкающий зеркалами скоростной лифт бесшумно и мгновенно поднял нас на шестой этаж.
Квартира поразила простором. Кухня-столовая размером с мою двухкомнатную «хрущевку»! Две ванных комнаты, две спальни, внушительный холл, неимоверных размеров холодильники, барная стойка, уставленная механизмами и приспособлениями, о назначении которых я могла только догадываться, огромный телевизор в гостиной, электронная аппаратура, ковер изысканной расцветки… И среди этого великолепия две моих родных, любимых, заметно постаревших рожицы все с тем же выражением глаз!
До юбилея оставалось три дня. За это время Галаевы показали мне все, чем гордятся жители города. Музеи, парки, памятники, учебные заведения и рынки. Мы побывали в окрестных лесах и на берегу реки. Но главное – мне показала театр, его «внутренности». Театральный сезон закончился, труппа разъезжалась на летний отпуск.
- Это будет мой подарок тебе, Томаська! – сузив глаза, хитро улыбнулся Валя. – Назначу-ка я завтра прогон премьерного спектакля. Остальные увидишь в записи.
- Что ты? Нет-нет! Артисты уже расслабились, настроились на отдых, - упиралась я.
- Ничего, соберутся. Я скажу, что ты корреспондент журнала «Театр», будешь статью писать. А для убедительности приглашу оператора с телевидения.
И это случилось! Я сидела одна в зрительном зале. Главный режиссер не в счет. В проходе стоял штатив с видеокамерой. По-моему, ее и не включали. Артисты в гриме и костюмах исполнили всю пьесу от начала до конца и, мне показалось, были рады моим жидким аплодисментам.
Коллеги Галаевых, приглашенные на домашнее торжество, держались от меня на почтительном расстоянии и, пока окончательно не расслабились от выпитого, следили за своей речью. Отлично зная актерскую среду, я понимала, чего это им стоило. Как только дело дошло до частушек, потихоньку улизнула в другую комнату.
Вообще-то, день рождения юбиляра начался с чествования его в театре. Молодые артисты (почти все ученики Галаева) утроили «капустник» с искрометными шутками, куплетами и танцами. Любовь и уважение к мэтру сквозили в каждом номере, и я видела, как это приятно Валентину.
Не могла не заметить и кривую усмешку одной из полных дам, сидящих впереди меня. В ее перешептывании с худосочной соседкой чувствовалась зависть. Потом, во время домашнего застолья, эти две заслуженные актрисы, расслабившись, не удержались, чтобы не съязвить по поводу того, что умеют же некоторые «из грязи в князи». И хотя прозвучала не известная мне фамилия, было ясно, о ком это.
Эти двое, как потом выяснится, и написали жалобу в управление культуры с требованием убрать инвалида и бывшего «алкаша» с должности главрежа. И, хотя вся труппа встала на защиту Галаева, его под благовидным предлогом попросили написать заявление. Однако, в театре оставили. Мало того, через некоторое время решением Думы, подкрепленным подписью губернатора, Валентину Гавриловичу за огромный вклад в развитие культуры было присвоено звание Почетного гражданина города.
Он по-прежнему ставит спектакли, имеющие успех у зрителей. Лилия по-прежнему блистательно исполняет главные роли. Вадим по-прежнему периодически уходит в запой.
В свой гостевой период я несколько раз пыталась с ним поговорить, выяснить причину срывов. Он охотно шел на разговор, понимающе кивал в такт моим правильным речам, всем своим покорным видом показывая, что согласен, что нехорошо пить и воровать у своих родителей деньги и вещи. Но стоило сделать паузу в монологе, как его затуманенные раскаянием глаза становились хитрыми, как у отца в молодости, красивые, как у матери, губы растягивались в озорной улыбке, и тоном заправского трагика он произносил:
- А что делать? Что делать, дорогая тетя Тома? Ведь жизнь кончена. У меня неизлечимая, страшная болезнь. Гепатит цэ. – И наслаждался эффектом.
В первый раз я просто обалдела. Он воспользовался и улизнул. Во второй раз я робко поинтересовалась, знают ли о диагнозе родители. Вадим сделал скорбное лицо и тихо произнес:
- Нет. Зачем им знать? Их это убьет.
Я все-таки решила сказать Лиле. Она рассмеялась:
- Тысячу раз проверенный способ. Он это и в милиции говорит, как задержат пьяного или обкуренного. Отпускают. Гепатита нет, по печень, конечно, подсажена. Кстати, деньги не клади на виду и мобильник тоже.
Вадиму не доверяли ключ от квартиры, проверяли карманы, когда он уходил. Ценные вещи и бумаги хранили в сейфе. Он с пониманием относился к этому, не обижался. Однажды, после ужина с вином и долгих разговоров, когда супруги ушли в свою спальню, я, готовясь в гостиной ко сну, услышала щелчок замка на входной двери. Подошла к окну и увидела, как нетвердой походкой Вадим подходит к отцовской иномарке и садится за руль. Кинулась к спальне, постучала:
- Лиля, он куда-то поехал пьяный… не дай бог…
Она сразу все поняла, растолкала мужа. Тот взял телефон, набрал номер и своим красивым, хорошо поставленным голосом произнес: «Объявляю план-перехват. Серый БМВ, номер… Да, Галаев…Да, младший… угнал…Едет с улицы Лермонтова. Спасибо». Положил трубку и спокойно произнес:
- Ложитесь спать, девушки! Сейчас его привезут домой.
Не прошло и часа, как Вадим в сопровождении сержанта милиции был доставлен в квартиру. Ключи от машины переданы хозяину, а угонщик, вяло улыбаясь, сообщил, что захотел просто покататься. На мое «кудахтанье» заметил, что пьяный он водит машину еще лучше, чем трезвый, поэтому никого бы не сбил. На минуту я даже почувствовала себя виноватой: лишила 30-летнего мальчика удовольствия прокатиться по ночной трассе. Уснуть в ту ночь не могла, все раздумывала.
От юбилея осталось несколько бутылок спиртного. Утром семья опохмелилась и легла досыпать. Я посидела у телевизора, погуляла по улице, почитала и снова села перед телевизором. Никто меня не беспокоил. В квартире царила тишина, лишь изредка слышалось шварканье тапок и скрип туалетных дверей.
На другое утро, встав около девяти часов, я обнаружила в столовой немытые кофейные чашки и гору окурков. Двери в обе спальни были закрыты. Моя посуду, услышала шаги за спиной. На пороге Лиля в распахнутом халате с опухшим лицом.
- Извини, Томуся, поешь, что найдешь. Мы еще поспим. У нас же отпуск…
Виновато улыбнулась, достала из холодильника бутылку и, держась за стенку, удалилась в спальню. Валентин не выходил. Вадим тоже. Из обеих комнат доносился запах табака и стойкого перегара.
Полдня гуляла по городу. Вернувшись, кинулась открывать окна в гостиной. В квартире стоял кабачный смрад. Пахло не только сигаретным дымом и алкогольными выхлопами, но еще почему-то и мочой.
Семейного запоя я до сих пор не видела, хотя за свою жизнь всякого насмотрелась. Он был очень тихим и потому страшным. Никто ничего не ел, хотя еды в холодильниках было полно. Все только пили, спали, отливали продукт переработки и снова пили. Остановить этот процесс мне было не под силу. Я поняла, что запланированная поездка на Голубые озера уже неосуществима, что на сей момент я тут тело инородное. Поехала на автовокзал и купила билет на следующее утро.
Возвращаться в квартиру не хотелось. Села в скверике на скамейку. Подошел молодой казах:
- Не возражаете, я присяду?
- Пожалуйста.
- Можно, я угощу вас мороженым?
Я пожала плечами.
Протягивая мне «рожок», он улыбнулся и сказал:
- А вы не местная. И кто-то вас сильно огорчил. Правда?
Сказала, откуда приехала и к кому. Он оживился:
- Валентин Галаев. Конечно, знаю! Кто же его не знает?! Прекрасный артист. У нас вообще любят театр. Мы с женой ни одного спектакля не пропускаем. У него юбилей, я слышал. И вы у них остановились? Как повезло! Вот бы одним глазком посмотреть, как живут такие люди.
Я слушала его речь, такую живую после могильной тишины галаевской квартиры, и думала, что происходит с дорогими мне людьми. Почему так поздно пришли к моим друзьям материальные блага? Ах, если бы в молодости этих талантливых артистов был устроен их быт, если бы не потратили они столько сил и нервов на банальное выживание, на борьбу с житейскими мелочами! Какими бы они были теперь?
Вернулась поздно, но в квартире никто не спал. Вадим и Лиля курили в столовой. Дверь в спальню была распахнута. Валя лежал на кровати, скрестив руки на груди. Рядом стояла искусственная нога.
- Привет! А я завтра утром уезжаю, - как можно беззаботнее произнесла я.
- Какое число сегодня? – прохрипел Валентин.
Отвезти меня он, естественно, не мог. Лиля, обняв на прощание, прошептала:
- Прости нас, если можешь.
Вадим донес мне сумку до такси, весело помахал рукой и крикнул вслед отъехавшей машине:
- Приезжайте еще! Мы будем вас ждать!
До границы, до самого таможенного досмотра я была в какой-то прострации. Плохо слышала и плохо соображала. Но вот за окном появилось озеро, на берегу которого стояла цапля. Одинокая цапля на одной ноге, а кругом, до горизонта водная гладь. И мучительно захотелось выскочить из автобуса и бежать обратно, в уютный казахский город , в большую квартиру, где спрятались от жестокого мира трое дорогих мне людей. Обнять их и сказать, что люблю. Так сильно люблю, как никто их не любит.
Через месяц пришла бандеролька с книгой. На титульном листе надпись: «Томася! Тебе, моему личному редактору, свидетелю моих первых литературных попыток, надежному другу с любовью от автора Галайчика-Валюшки!»