Когда папы уже не было, спросила маму - помнит ли она, как он ходил на охоту. Мама вдруг сказала, что папа вообще на охоту не ходил. Да, состоял в обществе охотников, да, ружье было, и даже ездил в охотничьи угодья, что-то такое делал там, но на охоту - нет, не ходил. И только много позднее я поняла, почему ей так запомнилось.
А папа, конечно, ходил на охоту. Я помню папу в патронташе, с военно-полевой (оставшейся с войны) сумкой, висевшей на поясе. Папа вынимал из сумки селезней: разноцветные, с зеленым отливом, перья. Помню, как ездили они с соседом дядей Васей на Васильевские и Федоровские озера, и как ездил папа один на реку Сок, где были охотничьи угодья Министерства Обороны, охотиться на уток. А однажды папа в какой-то большой компании охотился в Заповеднике, по специальному разрешению, на кабана, и они поймали кабана всей компанией, и папа даже что-то принес домой - не то ухо, не то копытце.
Вообще его возвращения с охоты ассоциируются с мягкими, теплыми днями начала осени. Теплый полуденный свет на кухне, и - ворох перьев на столе. И - запах далеких озер на нашей кухне.
Однажды папа привез подстреленную утку, ее вылечили и отвезли обратно. Припоминаю также журавля у нас на кухне: кажется, у него была перебита лапа и его лечили. Журавль был выше меня ростом, с длинным клювом, абсолютно живой и злобный, он сосредоточенно стоял в углу кухни возле двери, и я в ту пору без большой надобности в кухню не заходила. Его звали "Журавушкой", я его не боялась (как боялась жившего у нас раньше, когда я была моложе, филина, но откровенно ждала, когда журавля куда-нибудь денут. Журавль мне понравился только в первый день, когда его еще только достали из сумки, и он толком не очухался.
А филин был кошмаром моих ранних лет: он жил у нас, когда мне было два-три года. Папа тоже подобрал его где-то на охоте. Филин днем сидел на шкафу, рядом с часами, и впервые приходящие в дом знакомые принимали его за чучело. Ночью филин ухал, вздыхал и летал по комнатам. Он всем порядком надоел за зиму, и когда пришла весна, стали надолго открывать окна вечерами и ночью, чтобы птица улетела. Филин действительно улетал, но всегда возвращался под утро, а когда понял, что под утро окна закрывают, стал прилетать еще затемно. Несколько раз мы заставали его уже в ярких лучах утреннего света сидящим на карнизе по ту сторону окна, но потом, когда он прилетал затемно, он скребся в закрытые окна, как кот. Настало лето, и папа вечерами развлекал двор, выходя из дома с филином на плече в сумерках. Пока было светло, филин сидел на папином плече, как сокол, а когда темнело, он встряхивался, расправлял крылья, всегда делал несколько кругов над двором, и затем улетал в сторону леса. Двор ахал и переживал, что филин не вернется. Но он возвращался. Он привык к нам. Иногда он притаскивал с собой каких-то мелких зверей (помню рыженькую мышку), которых сжирал, забираясь на шкаф. До самого утра в этих случаях в квартире стояли зверские хруст и чавканье. Папа несколько раз уносил сову в лес и на дачу, но это не помогало, и только после того как они с соседом увезли птицу за 60 километров, на реку Сок, она больше не вернулась.
Так вот, много позднее я поняла, почему маме не запомнилось, что папа ходил на охоту. Мама выросла возле тайги, где в любой день можно пойти на охоту и завалить большого зверя, получить мясо, шкуру. Для папы же процесс был важнее результата. Несколько месяцев подряд готовился он, обложившись множеством специальной литературы, к сезону охоты, а с самой охоты возвращался нередко без убитой дичи. Но всегда что-то привозил с охоты: какой-нибудь интересный сучок, корень необычной формы, перо или даже много перьев, шишку, желуди, листья, цветы, а кроме того - он привозил мне подарки от зверей, которых встречал в лесу, в горах, у рек и озер. Вернувшись, он несколько дней подряд рассказывал длинные истории о том, как живут лесные звери и что они ему говорили.
И связалось это с мягкими, теплыми днями начала осени, рассеянным послеполуденным светом на нашей кухне, загадочно и щемяще пахнущей далекими лесами, горами, озерной и речной водой.
1997 - 1998.