СЛЕДУЮЩИЙ НОМЕР.
Конферансье, уходя, уводит с собой, держа за руку, артиста с заплетающимися ногами.
Номер объявлен, но на сцену никто не выходит.
Следующий артист, так и не услышав исполняемой песни, решил, что у него ещё есть время и позвонил по телефону своим друзьям. Он прервал разговор лишь, когда услышал стук в дверь его гримёрки. Режиссёр ломился к нему, чтобы напомнить ему о времени выхода на сцену.
Артист выбежал из гримёрки и помчался на сцену. Перед сценой он остановился, перевёл дух и вышел, быстрыми шагами подходя к микрофону.
Видимо опоздание затянулось, если сам режиссёр ломился к нему в дверь.
Артист сходу взял микрофон и затянул песню.
Но не закончилось ещё первое слово песни, как артист понял, что он поторопился – ведь музыкального вступления ещё не было. Он замолчал и повернулся к музыкантам. Музыканты, молча, стояли, вопросительно глядя на артиста. Руководитель ансамбля кивком головы спросил его: «В чём дело?»
Артист пожал плечами и кивнул головой, предлагая начать музыкальное вступление. Музыкальное вступление закончилось, артист запел песню.
Но не закончилось ещё первое слово песни, как музыка вдруг прервалась. Артист замолчал и повернулся к музыкантам. Руководитель ансамбля листал ноты – он искал ноты к этой песне. Наконец, он их нашёл и, не глядя на артиста, торопливо начал музыкальное вступление.
Артист запел.
Но не успело закончиться ещё первое слово песни, как музыка смолкла вновь. Артист замолчал, глядя в зал с полуоткрытым ртом.
Руководитель ансамбля вопросительно смотрел на своих коллег. Те, не успев приготовиться, не смогли включиться в мелодию вместе с руководителем. Теперь же, все поняли друг друга и начали играть.
Проиграли вступление, но артист не запевал. Музыканты повторили вступление ещё раз, но артист не запел и на этот раз – он не знал, что же ещё ждёт его в этот вечер. Ведь он не зря отказывался от выступления на сегодняшнем концерте.
Также, с полуоткрытыми ртами, словно подражая артисту, сидели зрители в зале. Они тоже не знали, что же ещё им предстоит увидеть в этот праздничный вечер.
Музыканты прекратили играть музыку и, с полуоткрытыми ртами, растерянно смотрели кто в зал, кто на артиста. Они тоже не знали, что же ещё произойдёт на сцене на этом концерте.
Предыдущие два артиста, решив, что номер закончен, согласно замыслу режиссёра вышли на сцену, чтобы исполнить четвёртую песню всем вместе.
Увидев всех вместе, зал грохнул от хохота, понимая, что сейчас что-то будет. Некоторые зрители, заливаясь от смеха, показывали пальцами на сцену. Смех не утихал.
Артисты, стоя вместе, краснели, не понимая, что происходит.
Музыканты начали играть вступление к последней песне. Зал потихоньку успокоился и, теперь можно было заканчивать концерт.
Артисты придвинулись поближе к микрофону, набрали воздуха, открыли рты, но вдруг замерли. Молча, они глядели друг на друга. Они поняли, что не знают, какая же песня должна быть последней. Ведь своей-то песни так никто и не исполнил.
Увидев растерянность артистов, музыканты прекратили играть – они понимали, что что-то случилось и в этот раз.
В зале и на сцене установилась гнетущая тишина. В напряжённых лицах зрителей читалось что-то ужасное, будто они сами стали участниками судного дня. В зале заплакал ребёнок. Мать, успокаивая ребёнка, сказала: «Предупреждать надо, что на такие концерты вход старше 16-ти лет».
Артисты испугались, что по их вине сегодняшний концерт будет сорван. Им ясно виделись последствия сегодняшнего провала. Один артист, краснея, словно за содеянное что-то ужасное, вспотел. Обильный пот покрывал всё его лицо, воротник его белой рубашки заметно взмок.
Другой, испугавшись не менее первого, побледнел, словно, подсиненная при стирке простыня. Руки его дрожали, и, казалось, вот-вот у него наступит нервный срыв.
Третий артист стоял, нервно кусая свои губы. Кучерявые волосы его напоминали взъерошенную ветром копну сена. Дрожащие руки не находили себе места и беспорядочно дёргали и поправляли все элементы его одежды.
Музыканты, наблюдая всё происходящее, замерли, цепенея от холодного ужаса. Один из них, словно, в поисках защиты, схватил за руку другого. Судорожно трясущиеся его пальцы побелели от напряжения.
Зал замер.
Гробовая тишина нависла над залом, словно облако вездесущего колдовства. Один из зрителей в первом ряду в обморочном состоянии съехал с кресла на пол. Завораживающая картина страха окутала зал и сцену, воедино объединяя всех её участников и усиливая общее состояние.
«Мама, я хочу писать», - раздался детский голос в зале.
Напряжение рухнуло, будто рассыпавшаяся по кирпичикам башня. Зрители, как по команде, грохнули от смеха. Они вставали с мест, аплодируя. Аплодисменты перешли в овацию.
Музыканты выстроились в один ряд вместе с артистами у края сцены и затем все дружно поклонились зрителям.
Занавес опускался.
Это был успех нового молодого режиссёра театра.