Что я помню? Кое какие обрывки слов, фраз, запахи и виды, мелькающие в подсознании, на уровне детских ощущений присутствия матери, которая - рядом, заботится, направляет...
Словом - ДЕТСТВО.
Отчётливо помню раскалённый на солнце вагон, пропахший людским потом и паровозным дымом. Меня везёт отец из Костромской глубинки, почти деревенского мальчугана. В Москве он купил мне гармошку, а потом видимо пожалел, потому что я, никого не стесняясь, шёл, наяривая частушки.
Вот одна из них: "Бабка печку не топила,
Кирпичи холодныя....
Папка деньги пропивает,
Мы сидим голодныя ....
Ну это ещё пол беды, прохожие улыбались: "что взять с пацана? А отец у него военный, лейтенант, красавец! Просто он не может быть таким ..."
Я сидел за столом, соседей не помню. От жары меня совсем развезло. Отвык, да и привыкнуть не успел к ней.
К бабуле в деревню на молочко от коровки, меня увезли годовалого, врачи посоветовали.
За эти полтора года я забыл и мать и отца. И вот сижу за столом, не ною, потому что бабка моя деревенская быстро отучила канючить, потому что Одних мужиков воспитывала. Дед на войне сгинул, а сын - отец мой, тоже зацепил её краем.
Словом, сижу и абсолютно живую вошь по столу гоняю, ещё и отца зову посмотреть, как она забавно ползает.
Отец конечно покраснел, у них в казармах от них давно избавились. А у меня так некстати выпала...
Я вспомнил бабушку, как она сидит у окна, судачит о чём-то с соседкой и они друг у друга, между делом, ищут в головах этих тварей частыми специально приспособленными гребешками.
Отец, чтобы отвлечь внимание соседей, стал рассказывать, как он первый раз ехал из Германии В ТуркВо к новому месту службы:
"Воров в то время в вагонах развелось множество и его друг пострадал от одного из них. А проще, спёрли у него чемодан с подарками, с вещами и со всем добром. От обиды он выхватывает ТТ, офицеров тогда, слава Богу уважали и разрешали носить с собой оружие, и в открытое окно стал стрелять по бегущему от дороги вору. Не успокоился, пока не попал."
Соседи притихли озадаченные этим рассказом, а я подумал, что зря он не рассказал, как геройски уложил огромного поросёнка, которого в деревне ни один мужик не решился резать. А отец шагнул ему на встречу и пальнул прямо в лоб. Вот и ночь,вагон спит, мужики курят, женщины о чём-то негромко переговариваются, стало прохладней...
Первые лучи солнца, только что выглянувшего из песка Кара-Кумов будят. Долго смотрю на застывшие песчаные волны, на редких осликов и верблюдов на глиняные домики жителей...
Позже, когда мне, уже взрослому и служивому старлею, эту историю с воришкой отец рассказывал, то добавлял, что потом когда вора убили, все притихли, отвернулись от окон и от самого лейтенанта, разгорячённого азартом "боя" и пошли по своим местам.
Но самое примечательное, что этот парень потом вытворил невообразимое:
Жили молодые командиры-танкисты в одной комнате общежития. Из окон были видны горы, за ними угадывался Иран. Парень наверно влюбился, а может крыша поехала, как сейчас принято говорить.
Последние его слова были: "Горы! Какие синие!"
Причесался у зеркала, поправил форму, расстегнул кобуру, достал табельный ТТ и добавил: "смотрите, как надо стрелляться, не в грудь, а вот так..." и выстрелил себе в висок, продолжая смотреть в зеркало, словно стараясь запомнить своё лицо.