Метаморфозы судьбы
Я всегда по особому отношусь к тем людям, которые «кормят» страну. Хоть я и взяла в кавычки слово «кормят», думаю, что не было бы неправильным, если бы я не выделила это слово как иносказательное. О человеке, герое моего рассказа, вполне можно сказать, что он, как немногие (!) в нашей жизни, был кормильцем тысяч и тысяч людей. Всю жизнь он пахал землю, сеял, выращивал и убирал с полей хлеб. Что говорить – уже многие годы мало кто хочет заниматься этим благородным, но и невероятно трудным делом. Молодежь из деревень устремляется в города за более легкой жизнью. И, может быть, их за это судить нельзя. Что ни говори, а деревенский труд не только тяжел физически, пугает своей беспросветностью, но и неблагодарен. Куда более сытно и легко живется тем, кто сидит в теплых кабинетах и без особых проблем покупает хлеб в магазинах, нисколько не задумываясь и не беспокоясь о том, как он достается тем, кто поставляет его к их столу. Я люблю тружеников полей и ферм, и когда мне доводится, в силу каких-то обстоятельств, общаться с ними, вкладываю в беседу всю теплоту и уважение, какое можно испытывать к ближнему. И хоть бери в кавычки, хоть – нет, – они наши кормильцы!
Мы уже привыкаем писать и читать о людях, занимающих большие посты, чем-то явно привлекающих внимания окружающих (славно спел песенку, зажигательно сплясал на сцене, красноречиво выступил с трибуны). А о простых работягах, заслуживающих нашей благодарности гораздо больше, чем остальные, мы либо вообще умалчиваем, либо скромно вставляем их фамилии рядом с их руководителями, восхваляя последних до оскомины в зубах. И вполне справедливы в этом упреки наших читателей.
Сегодня я хочу рассказать об обстоятельствах, окружающих простого труженика, ничем на первый взгляд не выдающегося человека, но, по большому счету, заслуживающего куда больше внимания и уважения, чем он наделен ими на самом деле. Об этом человеке я не хотела бы писать испытанными штампами. Волнуюсь и тревожусь – получится ли мое повествование трогательным и нежным, как я этого очень желаю. И не только потому, что он был беззаветным трудягой, а и потому, что Лёва – мой кузен – один из самых моих любимых братьев. Человечность – это его качество превалирует над другими чертами его характера, в которых плохого я не видела никогда. Говорят, что даже в самом золотом человеке есть что-нибудь такое, что не очень хорошо его характеризует. Я с этим соглашусь, но бывают исключения из правил: в Лёве плохого я никогда ничего не видела. Отзывчивость, правдивость, готовность прийти на помощь любому человеку, который в этом нуждается, щедрость в быту, а главное в сердце – это только малая толика характерных черт моего кузена.
Мой двоюродный брат Лео Давыдович Винтер (мы по-домашнему зовем его – Лёва) сполна хлебнул хлеборобского труда. Работал комбайнером и трактористом в совхозе Беловодский Иртышского района Павлодарской области. Я не помню, чтобы мой брат когда-нибудь отдыхал. За всю свою рабочую деятельность (а начинал он работать совсем молодым – и до пенсии не менял профессию), он всего два или три раза использовал свой законный отпуск, и то – либо по состоянию здоровья, либо из-за каких-нибудь непредвиденных событий в семье. Что такое воскресенье или праздники – для работающих в поле механизаторов эти понятия числились только в «красных календарях». А в страду и вовсе дневали и ночевали на полевом стане.
Я хорошо помню, как тарахтел по ночам трактор нашего соседа-тракториста Александра Майера. Прикатывал он с работы на своем железном «коне» ночью. А гул мотора у трактора мощнейший, и, конечно, вся округа оглушалась его тарахтением. Чуть свет, шум мотора этой тяжеловесной машины снова будил всех соседей. Часто тракторист занимался ночью ее ремонтом. И ревущий мотор оглушал всех, кто жил рядом. Но никто и не думал возмущаться прерванным покоем, это было нормально для сельчан. А как иначе, работа всегда в те времена была у людей на первом плане. Точно так же, как мой сосед-тракторист, трудился и мой брат, и так же ночами, в свою очередь, не было покоя его соседям. Мне врезалось в память: улыбки у тех, кто работал в поле, были белоснежными – такой эффект создавался от дочерна загорелой кожи лица, а руки и вообще мало чем отличались от чернокожих людей. В те редкие часы, когда Лёва бывал дома – это в семье всегда отмечалось хорошим настроением домочадцев, какой-то тихой радостью веяло от всего в доме. Обязательно готовилось что-нибудь вкусненькое, а детей и вовсе от отца нельзя было оторвать.
И не только ради куска хлеба старались эти работяги, они еще и по-настоящему были патриотами своей страны. Ведь агитационные мероприятия по повышению уровня труда – работа и еще раз работа – срабатывали в те годы на полную катушку. Люди старались ради страны, ради ее процветания. А о своей личной жизни многие тогда и не особо задумывались – лишь бы домочадцы были здоровы, да трактор тарахтел... И еще не задумывались над тем, что многие из их сограждан беззастенчиво пользуется их трудом куда более с большей выгодой для себя, не очень надрываясь непосильной работой, да и в материальном плане были поблагополучней.
Как эти труженики выдерживали такие тяжелые физические нагрузки, для меня всегда остается загадкой, ведь работать приходилось и на своем личном подворье. Без хозяйства в деревне – никуда. И вдвойне обидно за таких людей, как мой брат Лёва. Здоровье, естественно, было надорвано. Когда Лёва уходил на пенсию в 60 лет – он был уже готовый старичок, и одна у него осталась забота в жизни – больница. Бесконечные лечения, процедуры, уколы. И вот она опять – глумливая пакость судьбы: развал союза. И все рухнуло в тартарары, особенно сельские поселения, испытавшие на себе в полной мере все тяготы разрухи, тогда уже Лёва и лечиться не мог – не на что, ведь лечение стало платным... Такой нищеты мне видеть не приходилось. Зачастую даже хлеба в доме не было. Пенсию не выплачивали, в магазинах и в долг взять было нечего – магазины в те времена были такими же нищими. Жизнь унизительно обессмыслилась.
Довелось мне в эти годы побывать у них в гостях с гостинцами – колбасой и пряниками, – так радости у Лёвиных детей и внуков было хоть отбавляй. А когда я открыла дверь и зашла к ним – первое, что бросилось в глаза: испуг хозяев дома. Они занервничали: гостью угостить нечем. Даже элементарного чая и сахара в доме не было. Хозяйство держать стало невозможно прежде всего из-за нехватки кормов. Угодья в одночасье сделались частными, и накосить траву для буренки – негде... Пустой сарай оказался настолько заброшенным, что от своего сиротства он как-то странно покосился и, казалось, - вот-вот рухнет. Когда-то он давал кров хозяйской живности: коровам, телятам, свиньям, курам, гусям, уткам. А нынче спасала картошка и капуста с огурцами, которые выращивались в своем огороде. А поливались овощные грядки из ведер, притаскиваемых полными из Иртыша. А ну-ка потаскай на высокий яр тяжеленные ведра… Вот и все пропитание.
Унынием и тоской веяло от всего, что окружало меня тогда в этой поездке. Не только дом моего кузена претерпел такие бедствия, вся деревня пугала своей заброшенностью – с черными провалами оконных глазниц в разрушенных жилых и производственных зданиях. Навозные кучи дымили прямо посреди дороги, а самое страшное – гробовая тишина, даже, как встарь, и собака не залает. Людей не видно, машин тоже и удивительно – нет детей. Когда бы раньше на улицах не было детей?! Одинокий теленок брел по улице, как старый, больной бычок – это все, что я увидела из живого. А ведь я здесь выросла и совсем другая обстановка окружала меня с детства в моей любимой деревеньке. Что случилось? Страшная война или жуткий тайфун смел все на своем пути? Почему в мирное время, имея мощную технику, здоровый людской потенциал, без распрей и кровопролитий (в частности, здесь...), без стихийных бедствий произошло все это. Кто в ответе за такую беду? Почему дети в семье моего брата (его внуки) смотрят голодными глазами? Разве их дед и бабушка не надрывались всю свою жизнь для того, чтобы она была лучше и краше? И разве они сами не заслужили лучшей доли хотя бы только за то, что самоотверженно и безропотно кормили многих и многих людей, получая взамен гроши и болезни, а главное ничего не требуя за свой труд?
Мы в тот раз долго говорили с Лёвой о постигшей его семью и многие другие сельские семьи – беде. Я часто вспоминаю те дни, когда мой брат приезжал к нам в гости, и мы с ним могли за чашкой чая говорить до утра. Меня всегда поражает его острый ум, философские размышления о жизни, правильное ее понимание, тонкий анализ явлений, о чем он с легкостью, обстоятельно, а главное красноречиво может говорить. (Приведу пример, на первый взгляд, казалось бы, не особенный, но, как потом выяснилось, очень правильный в рассуждении моего кузена. В те годы, когда на Павлодарском тракторном заводе начали выпуск «Жаток» с излишне большой длиной захвата для уборки зерновых (17 метров), Лёва сразу скептически отнесся к этой неосмотрительной затее властей. Как бы мы ни расхваливали наш хлеб, колосья злаков на полях всегда были невысокими. Степь, в свою очередь, хоть и ровная, но все же – не стол, не настолько, как это было необходимо при той длине захвата «Жаток», которую закладывали в конструкцию. И естественно, испытания этих машин лишь доказали неудачность затеи. Зерновые на полях наполовину оставались неубранными, перемятыми и непригодные для вторичной уборки. Потери при новой технике были бы большие...). Образования у Лёвы всего-то и четырех классов нет. Он плохо видит с самого раннего детства. Лихие голодные годины до войны, во время нее и после – сказались на его здоровье. Ни книг, ни газет он читать не может. Видит только очертания из-под толстых стекол очков, что, слава Богу, дало ему возможность работать, а не числиться в инвалидах. Правда, говорить об этом он не очень любит.
Лёве было три года, когда началась война. Его отца, Давида Петровича, забрали в трудармию, где он умер от голода. Младший брат Давида Александр (мой отец – И.В.) тоже был с ним в одном лагере. Александр очень любил своего старшего брата, и тяжелый рубец в сердце от того, что ему самому пришлось хоронить Давида в огромной канаве, куда сбрасывали трупы, не заживал всю жизнь. Он всегда подчеркивал тот факт, что Давид был самым способным из всех братьев и сестер в семье, хотя все дети у Петра и Амалии Винтер (мои дед с бабушкой – И.В.) отличались хорошими способностями не только в учебе, но и во многих житейских делах, и в искусстве. Кто-то прекрасно рисовал, кто-то был замечательным столяром, плотником, каменщиком, сапожником, умели играть на музыкальных инструментах, отлично пели, хорошо владели пером. Учеба всем детям давалась легко. Младший брат Яков учиться начал сразу с третьего класса: программу двух первых классов он уже знал, учась самостоятельно рядом со старшими в семье. Но жизнь распорядилась так, что не все дети в семье могли получить образование: мешали бедность, война, необходимость зарабатывать, чтобы не умереть с голоду. Ведь жителям Поволжья, как и, в свою очередь, украинцам, довелось пережить страшные голодные годы перед войной, когда вымирали целыми поселениями.
Мать Лёвы Амалия Винтер с четырьмя детьми (младшему Александру было несколько месяцев отроду) во время войны была выселена из Саратовской области в Тюменскую. Ни для кого не секрет, что довелось пережить переселенцам, сколько тяжелых лет выпало на их долю. Но Амалия подняла детей, старалась сделать все, чтобы они имели хоть маломальское образование. Ее старший сын Роберт так хотел учиться, что живя полуголодной жизнью в общежитии, все-таки окончил пединститут, причем с отличием. Но случилась беда – он умер даже не успев поработать по специальности. Судьба не пожалела этого красивого, умного парня. Лёва же, в силу того, что плохо видел, учиться не мог. Откуда в те годы можно было достать специальные очки?
Амалия с уже повзрослевшими детьми переехала в Казахстан за лучшей долей, где недавно поселились семьи младших братьев Давида, Александра и Якова и их старшей сестры Марии. В эти годы как раз бурно осваивались целинные земли. Работы хватало всем. Несмотря на физические и материальные трудности, выпавшие на долю целинников, им давали возможность строить свои дома, выделяя для этой цели ссуду. Очень многие семьи таким образом выходили в то время из положения с нехваткой жилья. К тому же строили пятистенки не только из самана, но и из кирпича. Построились и Винтеры. Хороший добротный дом Лёва строил уже будучи женатым. Его сестра Лида вышла замуж и жила в соседнем совхозе, а брат Александр, отслужив в армии, тоже обзавелся семьей, и с помощью старшего брата купил себе дом по соседству с ним. Так и повелось – всю жизнь потом Лёва чем мог помогал своим родным. И когда умер от болезни, еще не успев состариться, младший брат Александр, а следом и его супруга, Лёва заменил их детям отца.
Жизнь помаленьку налаживалась. Внуки Амалии Винтер уже не знали таких тягот, через которые прошло старшее поколение. В целинные совхозы в те годы присылали со всей страны все, что было необходимо для нормального проживания и работы: целина имела огромное значение не только для страны Советов – целинный хлеб был в цене и в других странах. Люди постепенно обзаводились подворьем для скота, огородами, мебелью. (Я никогда не забуду свою поездку на Украину в начале семидесятых годов. Всего лишь в шестидесяти километрах от Киева, где мы с мужем остановились в гостях, в деревне у тети Моти, была такая беспросветная бедность и захудалость, что мы были в шоке. Света не было, радио – тоже. Старенькая, покосившаяся хатка, крытая соломой, была настолько бедна, что мне казалось, будто я попала в первобытный мир. Пол земляной, кровати домочадцам заменяли специальные глиняные выступы у стен «горницы», на которых вместо постелей валялись старые шубы. Младенец укачивался в люльке, подвешенной на крюк посреди комнаты. Грубо сколоченные деревянные стол, стулья и шкафчик для жестяных мисок и кружек, не украшали жилье. Единственное богатство в семье – железная кровать с периной и несколькими подушками, на которой спали только почетные гости. Влажность этой постели с резким запахом до сих пор остались у меня в памяти. На улице во дворе стоял большой чан, в который хозяева сбрасывали объедки со стола, яблоки из сада: все это заливалось водой и бродило. Злейший самогон из этой смрадной жижи мог сбить с ног крепкого мужика от пары выпитых стаканов. В деревеньке от нереализованного досуга, от скуки и уныния царили пьянство и дикость. Мужья безнаказанно избивали жен. Ни газет, ни книг, ни журналов – ничего!).
Я хочу подчеркнуть, что на целинных землях людям жилось гораздо комфортнее и сытнее. Наши дома и внешней стороной и внутренним убранством разительно отличались от тех, о которых я рассказала. К тому же в деревнях обязательно были клубы, где люди проводили свой досуг, часто демонстрировались фильмы, с концертами приезжали довольно известные артисты, сельчане сами организовывали свои самодеятельные хоры, устраивали спектакли на сценах клубов. Какой-то просто восторженный патриотизм и пафос овладевал людьми. Все это привлекало на целину очень много людей со всего Союза. Смешивание разных кровей (какие только национальности не объединялись под целинным небом!) давало «свежую кровь»: талантами наш край обделен не был. Люди учились друг у друга, передавая свои хорошие обычаи и традиции от одного народа – другому. И дружба была искренней, а сказать проще, она просто была как само собой разумеющееся! О ней вовсе не кричали на каждом углу, как сейчас... А книгами были завалены все библиотеки – читай – не хочу. Газеты и журналы выписывались в таком количестве, что, например, в нашей семье отец специально смонтировал большущий почтовый ящик. И ведь все прочитывалось. Хоть принято считать, что во все времена в наших краях процветало пьянство, на деле это было не так. На весь наш огромный совхоз пьяниц было всего два человека. К сожалению, один из них сгорел от водки. Спиртное (в основном самогон, дешевое вино, реже – водка) появлялось на столе только в праздники. И что отрадно – не помню случаев развода супругов, семьи были прочными.
Конечно, все это благоприятствовало тому, что люди самоотверженно трудились и верили, что жизнь будет лучше и богаче, что со временем и сельский труд не будет таким беспросветным. На смену отцам заступали их сыновья. Как бы труден не был деревенский хлеб, молодежь смело шла на помощь старшему поколению. Рассчитывал на это и Лёва, надеясь со временем научить сыновей хлеборобской профессии. Они с женой Серафимой всю жизнь отказывали себе во многом для того, чтобы скопить кое-какой капитал из скудных заработков для поддержки будущего своих детей. Серафима тоже всю жизнь трудилась разнорабочей – то на току, то на ферме, получая за тяжелую работу гроши. Она – так же, как и муж, рано подорвала свое здоровье и – так же, на пару с ним, выйдя на пенсию, только и знала навещать больницы.
Но деньги – такие бесценные, с таким трудом накопленные, так сладко вынашиваемые в надежде на то, что уж детям жить легче, чем родителям – в один прекрасный день превратились в бумажки. Все мы когда-то проснулись утром в одинаковом положении. Народ в огромной стране обнищал в одночасье: у кого были деньги, у кого их не было, у кого их было мало – все стали равны, – денег у населения не стало!!! Едва отошли от удара, наступила новая беда: разруха, невыплаты заработной платы и пенсий, потеря рабочих мест, бедность одних и обогащение, причем в больших размерах, других. Срочно нужно было думать, как жить и что жевать. Всё это ударило по нервам многих и многих людей. Растерялся народ, но в то же время покорно нес бремя несправедливости и произвола.
Лёва тоже испугался. Старшая дочь осталась без работы, с мужем не заладилось, а на руках у нее двое детей. Младший сын, хоть и имел работу, но кормить семью было нечем – заработной платы он не видел годами. Сами старики тоже пенсию не получали. Скот кормить стало нечем. А главное никто о них позаботиться и не думал. Стыдное для такой огромной страны социальное положение обозначилось в большей степени, чем все остальные сферы нашей жизни. Каждый выживал самостоятельно, как в лесу, среди диких обезьян. Бедствия длились долго...
Никогда раньше Лёва и не помышлял о переезде в Германию. Ни он, ни его дети. Для них Казахстан был Родиной. Правда, родственников уже почти не осталось – Винтеры уехали. Сначала в Россию (еще в 70-80-х годах), позже – в Германию. Конечно, это печалило моего брата. Но зато были хорошие друзья, соседи, с которыми за несколько десятков лет они стали почти родными: Арынов Шакен и его семья, Майер Александр и его семья, Ескандиров Тусет и его родные, Шамрай Владимир, Хомяковы... И сейчас, когда Лёва с Серафимой живут в Германии рядом со своими детьми и внуками, они при возможности передают деньги из Германии своим друзьям, зная, как тем нелегко живется в селе.
Перед тем, как уехать в фатерланд, Лёва с сыном приезжали ко мне попрощаться. Не старый еще человек, он выглядел настолько больным и замученным, что я никак не могла проглотить ком, предательски застрявший в горле. Нелепая кацавейка, перешитая из двух старых курточек, стоптанные ботинки – этот жалкий образ привел меня в такое уныние, что я порадовалась за них – пусть уезжают. По крайней мере – хуже не будет... Серафиму увозили, что называется, «под белы ручки», так она была больна. Но, когда я через три года приехала к ним в гости в Германию, то поразилась переменам, произошедшим с этой четой. Встречали меня совершенно другие люди. У Лёвы дорогой костюм, красивые лаковые туфли; посвежевший и умиротворенный, он выказывал такое удовольствие от жизни, что от радости за него я снова сдерживала слезы, но они были уже другие. Серафима тоже довольно резво выскочила из их собственного автомобиля с небольшим саквояжиком. Как выяснилось – это ее личная аптечка, в которой культурненько уместились не только необходимые лекарства, но и специальные принадлежности для измерения сахара в крови, давления, одноразовые шприцы и многое другое. Она сейчас сама себе лекарь: и анализы определяет с помощью специальных приборов, и назначает себе лечение. А уж говорить о том, в каких условиях они сейчас живут – это отдельный рассказ. Все, в чем человек нуждается, и даже с лихвой, они имеют. И мне, для возвращения долгов за поездку, дали немало. Я попыталась отказаться, но Лёва только посмеялся над моей скромностью.
Новой своей жизни они сами поверить никак не могут. Лёва говорит, что боится, как бы это не было сном...
г. Павлодар, 1996 г.
Статья опубликована в республиканской газете «Альгемайне цайтунг» - Алматы, 19-25 ноября 2004 г. (с фотографиями клана Винтеров в совхозе Беловодском, Иртышского района, Павлодарской области, фото – середины 1960 годов). Вошла в раздел «Творчество российских немцев» на сайте «Немцев Поволжья» в Германии (в мою литературную страницу) – февраль 2013 г.
Люди дела
И ваших рук тепло спасенья