Моя прекрасная эсэсовка
Вступление:
- Мать продашь, в жопу дашь или светлану поцелуешь? – спросил судья.
- A Светлана - это кто?
- Не кто, а что. Светлана - это параша. Поцелуешь парашу?
- Нет.
- Прокурор, чего ты молчишь?
Прокурор, шестидесятилетний мужик из Смолевич по кличке 'пожарник', обвиняемый в попытке поджога своего собственного сарая, сказал:
- А что тут гаварыть, адпустите хлопца, нашто яго мучать.
Судья, молодой хулиган, недавно переведенный в нашу камеру с малолетки, настаивал:
- У него статья плохая. Без приемки сажать его за общий стол нельзя.
- Какая еще статья?
- Сто пятнадцатая.
- Через семнадцатую, – пытался оправдаться подсудимый.
- Палач, иди сюда, въеби ему один раз, а то он что-то много разговаривает.
- Стоп, ребята, - сказал я, избранный для участия в этом судебном заседании в качестве адвоката. - У него следователь – Коробчиц.
- Следователь Коробчиц? Так чего же ты молчишь, рассказывай.
История:
Зовут его Гена, ему восемнадцать лет. Он работает регулировщиком телевизоров на Горизонте и неплохо зарабатывает. У Гены еще ни разу не было женщины.
За день до событий он купил у поляка в подвальном баре возле ГУМа, который в народе называется ‘Гадюшник', порнографический журнал. Большой толстый полноформатный цветной журнал на английском языке. Журнал стоил тридцать рублей и состоял из фотосюжетов. Фотографии сопровождались простыми текстами, которые Гена перевел без словаря: "о фак, о май гад, о джизус, о шит..." и так далее.
Журнал произвел на Геннадия необыкновенное впечатление. Особенно сильным был рассказ, где учительница на уроке полового воспитания ведет практические занятия с двумя старшеклассникам – мальчиком и девочкой. Если присмотреться внимательно, то можно было заметить, что школьники - вовсе и не школьники, а специально подобранные под сюжет и загримированные травести. Но учительница была - настоящая. Длинные сильные ноги, мощный, как у медведицы, лобок, небольшая острая грудь и властное лицо с красиво очерченным подбородком. Голова ее, как короной, венчалась эсэсовской фуражкой с высокой тульей. В руке учительница держала длинную учительскую указку...
- Все, - сказал себе Геннадий, - так дальше жить нельзя. Нужно что-то делать. Должны же где-то существовать женщины, с которыми бы я мог совершить это, если не по любви, то хотя бы за деньги. Где эти женщины? Пацаны говорят на вокзале!
Полный решимости, прихватив с собой сумму в пятьдесят рублей, Гена отправился на вокзал.
Он бродил по привокзальной пложади, с тоской и вожделением вглядывался в женские лица. Вечерело.
Уже совсем потеряв надежду, он ушел с железнодорожного вокзала к площадкам, где стояли пригородные автобусы. Вдруг возле икаруса, отправлявшегося по маршруту 'Минское море', увидел ее. Да, это была именно она. Быстрые хитрые бабьи глаза, волевой подбородок, и, под некрасивой мешковатой одеждой, отчетливо угадывались сильные ноги, мощный, как у медведицы, лобок и маленькая острая грудь.
Геннадий встал в очередь на посадку.
Он сел позади и стал наблюдать за ней. Она ела купленный на вокзале пирожок с повидлом и запивала газированным напитком "Буратино". Испачкала губы и отвернувшись к окну облизывалась. Он разглядывал ее отражение в окне.
"Милая моя, - подумал Геннадий, - ты бы только попросила, я бы купил тебе этих пирожков на все деньги, что у меня есть, на 50 рублей - целый ящик пирожков с повидлом."
На станции Ждановичи она вышла, Геннадий последовал за ней. Не оборачиваясь, она быстро обнаружила его преследование и ускорила шаг, но Геннадий легко держал ее на дистанции, поскольку был налегке, а учительница нагружена довольно тяжелыми авоськами. Она не выдержала темп, устала и остановилась. Гена сократил дистанцию. Она тяжело дышала, в темноте блестели ее глаза. Сквозь сильный аромат духов "Красная Москва" Геннадий ощутил запах молодого женского тела.
- Вы не боитесь, что вас изнасилуют? – вдруг, неожиданно для самого себя, спросил Гена.
- На чорта я кому здалася! - ответила прекрасная эсэсовка.
О боже, она была живая, настоящая - эта американская учительница полового воспитания.
Набравшись решимости, он сильно толкнул ее в грудь, и она упала в кусты, не выпуская из рук авоськи. Сверху упал Геннадий.
- bлядь, что ты делаешь, козел, ты мне колготки порвал, – сказала американская учительница.
Гена потянулся к губам. Она послушно ответила поцелуем, потрогала его внизу живота и сказала:
- У тебя все равно ничего не получится. Идем лучше ко мне. Там все сделаем, в нормальных условиях, как надо. У меня горячая вода есть.
Вдруг что-то ударило его в голову, перешло в грудь, в живот, заколотилось сердце, затвердел член.
Гена встал и помог женщине подняться, старательно отряхнул с ее одежды прилипший лесной мусор.
- Простите меня, - сказал он, - я куплю вам новые колготки и пирожков куплю.
- Каких еще пирожков? - спросила она.
- С повидлом. Давайте я понесу ваши сетки.
Она согласилась, понимая, что с занятыми тяжелыми сетками руками этот ночной идиот будет безопаснее.
Они шли по тропинке по указателю "Пионерлагерь "Ленинец", когда из темноты появился велосипедист.
Учительница закричала резким неприятным голосом у него над ухом: "Держи его, он меня изнасиловал!".
Велосипедист спешился и спросил у Геннадия, который стоял перед ним с двумя тяжелыми сетками в руках: "Мужчина, это правда?"
Не зная, что сказать, Геннадий молчал и разглядывал бельевую прищепку, которой была заколота правая штанина велосипедиста.
- Я только хотел, - сказал Гена.
- Вы хотели изнасиловать мою жену? – снова спросил велосипедист.
- Да, - признался Геннадий.
- Почему? - спросил велосипедист.
- Я ее люблю, - сказал Гена.
- Пройдемте со мной, – сказал велосипедист. И Гена послушно, совершенно обезволенный, сломленный вероломством любимой женщины, с тяжелыми авоськами в руках поплелся за велосипедом. Позади на сильных длинных ногах, с лобком, как у медведицы, и маленькой острой грудью, словно конвоир, шагала американская учительница полового воспитания.