Мгновения судьбы. Ловушка

 
  Отрывки из повести «Острова памяти» (по воспоминаниям моего отца Дерябина Анатолия Степановича).
             




                Эпизод восемнадцатый. Февраль 1945 г. Германия.

        «Виллис», несколько раз дернувшись и, оглушительно чихнув напоследок, останавливается у обочины. Водитель ефрейтор, изрыгая невнятные проклятия, тут же кидается к капоту.
 - Ё-к-л-м-нэ! Опять карбюратор накрывается! – доносится из под
откинутой крышки горестный вопль, -  А зампотех, зараза, новый не дает!
    -  Товарищ старший лейтенант, - с невинным видом спрашивает Лёша Нефёдов, - а у лошади карбюратор есть? Нету? А на кой ляд мы нашу Росю на этот аппарат поменяли?               
 - Овес нынче дорог, Лёха, а сена в Германии и вовсе нет. – рассеяно
отвечает Дерябин вылезая из машины и с наслаждением потягиваясь.
 - И-эх! – подхватив автомат, Лёха через бортик спрыгивает на землю, - 
счастья нам нет, вот что! Опять к холодной каше приедем - застряли черте где!
    -   Тебе холодная каша, а мне – горячий приемчик на командном пункте, если вовремя не приедем. Ладно, не журись, отобьемся. Вот скажу, что моего ординарца понос замучил – не бросать же тебя одного. Тем более строгий приказ есть: передвигаться только группами.   
  - Воля ваша. Но вы же знаете -  начальство не любит убогой фантазии
в оправданиях. Нашему комдиву надобно такое завернуть, чтобы  глаза на лоб полезли, тогда будет шанс грех на смех поменять. Почему бы нам, с понта дела, например, по дороге в плен кого-нибудь не взять, а, товарищ старший лейтенант? И себе польза, и шоферу оправдание. Кстати, мне тут недавно один водила историю рассказал – обхохочешься! Едет на днях вот такой же штабной «Виллис» по шоссе, и вдруг ему наперерез откуда-то  взвод солдат в строю вышагивает. Немецких! Ну, штабные, натурально, за автоматы хвататься, но тут от строя к машине парадным шагом   унтер подплывает и начинает вкручивать на счет того, как бы этому взводу сдаться побыстрей. «Гитлер капут» и все такое. Саперы фрицы (все сплошь пожилые – из «фольксштурма», должно быть),  оказывается, в каком-то бункере заковырялись, наружу вылезли, а свои давно уже за речку свалили, а кругом одни русские танки. А тут им еще кто-то  брякнул, что будто бы фолькс-штурмовцев в плен не отправляют,  вручают справки и отпускают по домам. Да, а у наших, конечно, рот до ушей, в уме насчет наград прикидывают. Ну и повели, в общем. К вечеру приваливают на сборный пункт. А вы из какой дивизии, там спрашивают? У-у, нет, ребята, ваш пункт –  в двадцати километрах отсюда, туда топайте! А между прочим, уж  почти ночь на дворе и со своим штабом связаться не получается. Да провалитесь вы! Штабные срочно кинулись бежать, да не тут-то было – немцы их за штаны поймали, к стенке приперли. «Герр товаристч, мы, мол, есть хотим, замерзли, а по конвенции нам содержание полагается. Да и куда нам без справок , к тому же  в военной форме?"  Ну, со всей жратвой, что в машине была расстаться пришлось, а потом долго тамошнее начальство уламывать, что бы пленных хоть до утра приняли. Кое-как отмазались.      
 - Это все? Отлично, Лёша! Больше всего радует, что те штабные с
немцами в Сибирь не  поехали. Тут вы с водилой не додумали малость.
          Машина стоит у самого у въезда на прямоугольную площадь маленького немецкого городка. А может и деревни. Тут у них в Германии ничего понять нельзя: по карте обозначен «…дорф» какой-нибудь, а въезжаешь – каменные дома кругом, некоторые в несколько этажей, брусчатка под ногами и бронзовый курфюрст на площади красуется. Ничего себе, деревня! А уж если и совсем маленькая деревня, то  все равно –  не то что все тротуары, даже дорожки от фермы до водопоя все асфальтом  покрыты, аж под воду уходят! А как же: немецкая  скотина должна чистую воду пить, а не копытами замутненную! Да, зажрались вы, фрицы – вот что. И за каким лешим вас, дураков, от такого «вундершен Парадиз» понесло в наши богом забытые Мерзляевки и Очумеловки с  гнилыми  заборами да грязью по колено? Прибыточка захотелось? Ну, вот и получайте!
           Кучи битого темно-красного кирпича на месте былых аккуратных домиков рядами обозначают улицу, выходящую на центральную площадь. Бронзовый курфюрст на коне (а может и кронпринц)  присутствует и здесь, но только как-то странно: рядом с собственным постаментом бронзовыми лошадиными ногами кверху. Самого курфюрста из-под груды непонятных обломков и вовсе не видать.
       -  Видал, Лёха, каково здесь лошадям приходится. А ты говоришь: «Рося, Рося!»   
           Тут внимание старлея и ординарца привлекает некое движение, происходящее на площади неподалеку. Четырехэтажное здание с крутой черепичной кровлей –  оказывается не так уж и разрушено, как остальные – так, только правая часть крыши обвалилась, да стекла окон выбиты. Напротив этого дома на брусчатке стоят два грузовика и солдаты, судя по квадратным полям фуражек («конфедераткам») – польские союзники, заносят из кузова в подъезд столы и какие-то ящики.
 -  Ты что-нибудь понимаешь? – в огромном изумлении спрашивает
Дерябин, растеряно повернувшись к ординарцу.
 -  Так  долбо…ы же! Что с них взять! – немедленно находит определение
Лёха.
            -  Вы… вы много себе позволяете, панове! – вдруг раздается  донельзя возмущенный голос. Рядом стоит, непонятно откуда взявшийся, вытянувшийся в струнку и с бледным от гнева лицом молодой польский офицер. – Я знаю  русский язык, - гордо вздернув подбородок продолжает он, - и не добже так говорить о союзниках!
  -  Э… погоди, друг, - задушевно говорит Дерябин, беря поляка под локоть.- Просим прощения, пан э… подпоручик, да?
 -   Так есть.
 -   Ну, так вот. Вы, похоже, место для штаба подыскиваете. Но кто отдал
вам приказ занять этот дом совершил огромную ошибку. Дело в том, что вы  важную заповедь войны нарушаете: не лезть под ориентир. Ни в коем случае! Посуди сам: немцы сейчас за рекой в девяти километрах, город -  в зоне артобстрела ну и конечно под присмотром корректировщиков. А вы тащитесь в дом, который над всеми развалинами возвышается. Немцами он наверняка  пристрелян и, по всему видать, недаром ими целый оставлен. Это же чистая ловушка! Поверь, мы уже не раз обжигались на этом. Ты меня понимаешь?
 -  Розумем, - задумчиво тянет подпоручик. Затем решительно
встряхивается и прикладывает два пальца к козырьку «конфедератки». - Дзенкую бардзо, панове, я сейчас же доложу пану полковнику!  Да!- на лице его появляется сконфуженная улыбка и он крепко жмет руку старлею и Лёхе. – Спасибо, большое спасибо, товарищи… друзья, спасибо! До видзеня!
            Когда «Виллис» наконец заводится  и проезжает мимо дома, старший лейтенант с ординарцем с удовольствием любуются на суетливую спешку поляков,  закидывающих свое имущество обратно в грузовики.
       … Вечер того же дня. Все та же компания на «Виллисе», проезжает через площадь в обратном, восточном направлении. Площади не узнать: на месте дома-ориентира – куча обломков с торчащими балками, теперь уже ничуть не более приметная, чем остальные кучи. Впоследствии Дерябин узнал, что немецкая артиллерия огневым налетом в середине дня накрыла-таки свою ловушку. Пустую, между  прочим. 
 -   Ну, вот! – Лёха в сердцах затаптывает лейтенантскую  папиросу, 
услышав подробности, горестно вздыхает. – Вовремя доложили бы, глядишь, и по награде бы словили!
 -   А помнишь, что начштаба любит повторять?
 -   Знаю, знаю! « Истинное величие человека в том, что он сделал, минус
тщеславие». Ему бы что ни сказать, лишь бы с наградными листами лишний раз не возиться. И вот теперь получается, что нам  и вычитать-то не из чего!
 -   Не грусти, Лёша, наша слава нас переживет. Да и потом, кто бы нам
поверил? – Дерябин толкает в бок своего ординарца. – Особенно после баек, что вы тут с водилой  всем рассказываете?