Молодой ученый мечтал о тех днях, когда будет обладать Фридой безраздельно, хотя в настоящее время общение c ней носило, большей частью характер научных дискуссий – он владел одним лишь ее умом, но даже это дарило ощущение счастья. Какая удача, мечтательно думал он, встретить столь интеллектуально совершенную девушку, со сходными интересами, способную стать не просто возлюбленной, но единомышленником и собеседником на научные темы. Все чаще приходил он к мысли, что Фрида именно такая девушка, которую он хотел бы видеть в качестве жены, тем более, она явно отвечала взаимностью и в своей обычной грубоватой манере, проявляла ответные чувства.
В то время как Евгений стремился как можно чаще находиться в обществе Фриды, сам он стал объектом пристального внимания старшей дочери Владислава Сергеевича - Виолетты, гламурной брюнетки с насмешливым очертанием чувственных губ и кинжальным взглядом ядовито зеленых глаз.
В тот день, когда Евгений впервые ее увидел, Владислав Алексеевич представил их друг другу, сообщив, что они будут работать в его проекте. Евгений с ней не разговаривал и все же, почувствовал, что сердцебиение участилось, а голова закружилась - так хороша была эта девушка.
Виолетта привлекала внимание каждого мужчины. Ее тонкая талия приятно контрастировала с плавной линией округлых бедер. Одета девушка была изысканно: высокие шпильки, облегающее джерси и чулки - тонкие, невидимые - их, практически незримое, поблескивающее присутствие завершающими аккордами облика перекликалось с запахом дорогого французского парфюма.
Виолетта была фальшива - намеренно, подчеркнуто неестественна, но ей это даже шло. Она говорила, вычурно растягивая слова, играя голосом, намеренно искусственным тоном; придавая большую, чем требовалось, выразительность своим движениям, смотрела с прищуром и в любое произносимое слово старалась вложить невидимый смысл. Жеманство и ломание в сочетании с интеллектом, который у нее, вне сомнения, был, придавали ей дополнительную притягательность. На нее хотелось смотреть, как на экзотичную, редкую змею с редким и ярким окрасом кожи – она была опасна, притягающе опасна.
Евгений подозревал, что подоплекой адской смеси жеманства, умных фраз и утонченных жестов была не насыщаемая и ненасытная сексуальность. Каждое движение Виолетты, каждое слово было пропитано чувственностью и осознанием собственной привлекательности. Несомненно, она жаждала восхищения и признания, ей хотелось быть центром внимания, объектом мужского вожделения – всего этого по умственным и внешним качествам она была достойна, но ее неприкрытое коварство, самолюбование, высокомерие и постоянный апломб внушали Евгению страх граничащий с ужасом, – какое, должно быть, несчастье, влюбиться в такую женщину!
Евгений и не был влюблен, но невольно любовался прелестницей, позволяя себе, затаив дыхание, слушать ее вкрадчивый голос и любоваться изумительной фигуркой. Наблюдать за девушкой не приедалось: Виолетта умела быть разнообразной: варьируя гранями своего изменчивого настроения и бесконечной чередой смен гардероба, она умела каждый день производить новое впечатление. На нее хотелось смотреть, но можно ли созерцать игру всполохов огня и не чувствовать его жара?
Молодые люди работали в одной исследовательской группе Владислава Алексеевича и часто встречались. Евгений считал, что рабочие отношения не должны выходить за рамки протокола, но Виолетта неустанно демонстрировала дружеское расположение. Вскоре возникли приятельские отношения, хотя в качестве собеседника – научного исследователя-физика, Виолетта Евгению интересна не была. Девушка легко поддерживала разговор на профессиональные темы но, Евгений видел это совершенно ясно, не была увлечена наукой. Она стала физиком, видимо, лишь уступив настойчивости отца. По-настоящему, Виолетта любила говорить об общих знакомых. Ей не нравился никто - не осуждая открыто, она умела намекнуть на их маленькие слабости, выставить в смешном свете недостатки, и как был ни далек Евгений от таких тем, но замечания девушки были такими меткими и остроумными, что он, порой, не мог сдержать улыбки. Ее мягкая агрессивность домашней кошечки не вызывала неприятия – иной раз даже хотелось проникнуть в мир ее извилистых мыслей и замысловатых интриг.
Казалось, Виолетту вполне устраивает роль приятельницы, однако, спустя непродолжительное время, молодой человек стал замечать, что она стала смотреть на него странным томным взором. Евгений надеялся, что этот взгляд выражает привычную манеру опытной кокетки, но скоро убедился, что Виолетта испытывает к нему особенную, исключительную симпатию.
Сосредоточиться на работе стало сложнее, но Евгений успокаивал себя тем, что проснувшийся интерес к его скромной особе - прихоть избалованной мужским вниманием девицы. Раз это каприз, значит, он не долговечен и быстро исчезнет, и вслед за ним испариться и его тяга к ней. А интерес к этой девушке возрастал по экспоненте. Вначале Виолетта смущала его - он физически, всем телом ощущал ее присутствие, когда они были рядом. Затем к этому добавилось неясное ощущение её манящей притягательности. Евгений всей душой стремился к Фриде, но какие-то непонятные силы с неумолимостью рока властно толкали его в объятья Виолетты. Евгений пытался контролировать свое влечение. Он изгонял её образ из своих мыслей, но он возвращался вновь. Бороться с этим было сложно.
Виолетта, почувствовав состояние Евгения, стала действовать смелее и откровеннее.
Под любым предлогом зазывала она его в свою комнату, садилась близко, так, как невзначай, роняла руку на его колено или усевшись за стол напротив низко наклонялась. Как не был Евгений настороже, но в такие минуты попадал во власть ее искушающей красоты: сердце билось сильнее и дыхание учащалось. Он определил интерес к ней, как некую константу, не находящейся в связи с его интеллектуальным потенциалом и операционной способностью мозга, но осознание физиологической подоплеки состояния помогало мало.
Евгений понимал, что его отношение к Виолетте становится двусмысленным. Она волновала его как женщина, но он и мысли не допускал о серьезных отношениях: не может же он с высоты своей аскетически строгой жизни погрузиться в микроскопический масштаб ее интересов, не выходящий за пределы раздражительного, завистливого или пренебрежительного отношения к окружающим.
Он не способен глубоко увлечься ей, а на легкие, непродолжительные отношения, глубоко уважая ее отца, не имеет права. Нужно объясниться с девушкой, довести до ее сознания, что между ними ничего нет, да и быть не может. Стараясь смягчить горькую пилюлю, Евгений не стал высказываться прямо: продолжительно беседовал с Виолеттой на интересующие ее темы; компенсируя отсутствие влюбленности дружеским участием и сопереживанием, расспрашивал о текущих событиях ее жизни, терпеливо выслушивал сплетни, делал комплименты. Но, как только она, с его точки зрения, преступала грань и слишком настойчиво пыталась сблизиться, по возможности мягко давал понять, что между ними не может быть таких отношений. А когда разговор принимал опасный оборот признаний, не желая огорчать категоричным отказом, говорил неясными фразами, которые можно было трактовать как угодно, затем напускал на себя холод и отчуждение.
Виолетта расстраивалась, Евгению становилось ее жалко и он старался быть любезнее и предупредительнее. Вместо того, что бы один раз и навсегда дать понять ей, что не любит и никогда не полюбит ее, он делал это мягко, но много раз. Такой политикой Евгений добился лишь того, что девушка все больше увлекалась им. И страшная мысль начала закрадываться в его голову: если в начале знакомства Виолетта больше играла, ломалась и желала очаровать, то сейчас она была по-настоящему влюблена в него – безумно влюблена. Он догадывался об этом по вспышкам настоящей ненависти, не наигранной злобы.
А Виолетта, полагая, что настало время для решительных действий, рассказала о своих чувствах отцу.
Владислав Алексеевич страстно желал увидеть продолжение своего рода. Он отнюдь не был беден, кроме того, влиятелен и знаменит. Мысль, что всему этому не будет продолжения, повергала его в ужас, но амбиции старшей дочери были высоки, а характер такой злой, своенравный, колючий, что среди окружающих ее отца молодых физиков пока не нашлось ни одного, кто за все блага мира и гарантию головокружительной карьеры согласился бы всю последующую жизнь находится в обществе красавицы Виолетты. Евгений не был исключением, и, когда, Зеркальцев в одной из бесед, намекнул на перспективы брака с Виолеттой, недрогнувшим голосом произнес:
- Мое сердце принадлежит другой девушке, - ему было сложно произнести эти слова, но страх придал голосу неожиданную убедительность.
Если бы Владислав Сергеевич мог представить, что произнося эту фразу Евгений думал о его младшей дочери….
Виолетта, проинформированная отцом об итогах разговора, месяц не разговаривала, лишь время от времени кидала на Евгения испепеляющие взгляды, но, поостыв, опять принялась за старое. Евгений догадался, что Зеркальцев говорил с ним по ее просьбе, и теперь к конгломерату противоречивых чувств добавилось переживание вины: ведь он не оправдал надежд девушки и заставил ее страдать.