Легче гусиного пуха
Жизнь улетает…
Снежное утро.
Катаока Дэнгоэмон Такафуса
Спустя несколько веков после Имджинской войны, воспаленное сознание газетных борзописцев и иных бумагомарак, родит словосочетание «боевые искусства». Что такое «боевое искусство»? Откуда искусство в бою? Зачем вообще искусство войне? В действительности, к искусству ни бой в частности, ни война в принципе, не имеет никакого отношения. Ни к литературе, ни к живописи, ни к музыке. На самом деле война во все времена полна боли и страданий, самых грязных ругательств на людей, и хулы на богов, она грязна и безобразна, она оглушительна грохотом разрывов, переполнена какофонией воплей умирающих. Но только там, на границе жизни и смерти, в этом ужасе и смраде, сокрыто истинное лицо каждого человека, его величие, либо низость. И лишь острота этой грани позволяет человеку почувствовать упоительную красоту каждого мгновения жизни, отпущенного нам Богом. Война срезает с народов коросту лености и косности, стряхивает пыль усталости от жизни. Дело войны, при всем своем ужасе, подобно лесному пожару, что освобождает место для новой поросли, обновляя кровь наций, возвеличивая сильных, и уничтожая слабых.
Волею Провидения, через две недели после столь впечатляющего начала корейской экспедиции, у города Кимхэ высадились Курода Нагамаса и Укита Хидэиэ. Последнего Тоётоми Хидэёси назначил комендантом столицы Когурё в случае взятия последней. Назначение же сие случилось более по воле случая, но что есть случай, как не рука Господа в нашем неспокойном мире? Укита был молод, но среди прочих выделялся знатностью. Его покойный отец властвовал в провинции Бизен, и хотя сперва и числился в стане противников Хидэёси, но позже к тому присоединился. Судьба приготовила Укита долгую жизнь, полную испытаний, бед и несчастий, словно библейскому Иову. Но, подобно библейскому Иову, Укита прошел свой путь, сохранив решимость и твердость духа. Он пережил всех знаменитых самураев эпохи Сингоку Дзидай и умер в ссылке на острове Хисиёдзима, отказавшись от возможности возвращения. Но сейчас, за семь десятков лет до своей смерти, этот стройный юноша с печальными глазами направил стопы своих воинов вдоль восточного берега реки Ханган. Род Хидэиэ был древним, но провинция была мала и слаба, посему и дивизион Укита был более, чем скромен. Мантия благородной, но гордой бедности, оказалась весьма тяжела для молодого человека. Придя с прошением к Тайко о пополнении боевых запасов из складов Осака, Укита, неожиданно для себя, получил из рук Военного Правителя свиток о назначении комендантом города Ханян, позже названного Сеулом. Хитрый и расчетливый Хидэёси, не потративший на корейский поход ни одного коку риса, ни одного рё золота из своих собственных запасов, решил отделаться бумагой, а не действительной помощью. Новоявленный комендант еще не занятой столицы, с решимостью, свойственной всем молодым людям, выдвинулся к перевалу Собэк. Не имея ни пороха, ни пуль. Всё это время при самурайском воинстве находилась совсем невеликая коробочка, которую следовало доставить до самых пределов Кореи, а затем и в самый Китай. И по следам этого предмета должны были победоносно пройти воины Ямато.
В стане же корейцев царило всегдашнее многовластие и Его Величество Случай правил бал явно и неприкрыто. Много лет спустя, историки Дальнего Востока напишут о двух партиях, поочередно оказывающих решающее влияние на политику корейского двора, о восточной партии, и партии западной. Нет ничего более далекого от истины. Правда же заключалась в том, что к сбору налогов, судебной власти, и другим денежным делам, путем беспардонных сговоров, либо тонких интриг (что, на самом деле, одно и тоже), приходили попеременно ставленники то «рисовых», западных магнатов, то «рыбных», восточных. В решающие же минуты, когда следовало принимать важные решения, от них отступались и первые и вторые, прячась за спинами друг у друга, а то и вовсе покидая пределы страны, и уезжая в Мин, где у многих богачей были «свои интересы», как это называется сейчас. Партии боролись за влияние на корейского государя, ублажая подношениями, умасливая лестью, отравляя самый воздух повсеместными подозрениями, злословя и клевеща на всех и каждого. Всё искажалось в завесах лжи, трусости и наветов. Даже явная опасность, как империя Ямато, о приуготовлениях которой знали давно, не снимала пелены с глаз корейских придворных, продолжавших плести интриги и сочинять доносы до последнего часа. Главнокомандующий же армии Когурё Ким Мен Вон, и комендант столичного гарнизона Ли Ян Вон, покинули пределы столицы столь поспешно, что об их дальнейшей судьбе не осталось никаких документов. Корейский двор пребывал в странном чередовании суетливой деятельности и испуганного оцепенения. То, в омрачении истово молился, полагаясь на чудесное избавление со стороны всемилостивых будд. То, в порыве непомерной гордыни, издавал указы о немедленном оставлении врагами корейской земли, полагая весь мир не более, чем шахматной доской, переставлять фигуры на коей предназначено только сему царственному семейству. Там, где желание любыми путями сохранить свои власть и богатство побеждает чувство долга, там начинает царствовать Случай. Но что есть Случай, как не рука Судьбы, указывающая Путь?
Неужели, спросит нас наш возмущенный читатель, что во всей стране не оставалось ни одного человека с ясным умом и храбростью? И мы ответим ему: да, остались. Талантливейший адмирал Ли Сунсин, командующий флотом третьей линией Левого побережья, едва ли не единственный, кто страстно выступал за укрепление обороноспособности страны. Но, предложенные им меры, означали настолько немыслимое ограничение возможностей магнатов, что адмирал, в конце концов, оказался под домашним арестом. Командовать флотом Левого побережья временно был назначен послушный Вон Гюн.
Находились и другие истинные патриоты. Один из корейских генералов, Ю Соннён, не видя для себя другого решения, на свой страх и риск решил перерезать своей армией путь одной из японских дивизий. Наш многомудрый читатель, видно уже догадался, что этой японской дивизией и оказалась дивизия Укита. Корейский государь, внимательно выслушав доклад об этом поступке из ядовитых уст клеветников, неожиданно для всех, назначил Ю Соннёна командующим войсками государства, назидательно пристроив голову прежнего под топор палача. Сам государь, наскоро умертвив предыдущего главнокомандующего, двое суток пребывал в обществе певичек и наложниц, затем еще двое суток отказывался выходить из своих покоев, недвижно застыв перед священными курительницами. Ю Соннён со своей армией, тем временем, уже вступил в схватку с воинами Укита, еще не зная о том, что он Верховный Главнокомандующий Когурё и объединенных провинций Кёнсан, Чолла и Чхунчхон . Самураи Укита в тяжелой битве, потеряв четверть своих людей, всё же разгромили войско Ю Соннёна. Сам же бывший командующий Ю Соннён предусмотрительно не стал возвращаться в столицу, а потому так и не узнал, что сутки назад от должности командующего он был отстранен. После доклада военного ревизора трех провинций Ли Иля, генерал Ю Соннён был не только разжалован, но и заочно приговорен к смерти. Самого генерала Ю Соннёна в столице уже не было. С оставшимися в живых воинами, он направил свои стопы в горы. По поводу войны Ю Соннён уже имел свой собственный план. Военному ревизору трех провинций Ли Илю было приказано собрать войско и возглавить оборону столицы. Ли Иль не был даже провозглашен командующим, и, не имея полномочий, смог собрать не более тысячи мечей. Военный ревизор со своим отрядом выступил к крепости Чхунчхон, единственной преграде, что отделяла город Ханян от яростного потока воинов Ямато. Те, кого удалось собрать Ли Илю, не были полевыми солдатами, они служили караульными в застенках или дознавателями в пыточных камерах. Волею Провидения, среди них не было ни одного уроженца здешних мест, и они доверились местному провожатому. По дороге к крепости Чхунчхон, потешное воинство Ли Иля заблудилось, было атаковано, смято и развеяно первым же отрядом дивизии Кониси Юкинага. Ли Иль, благодаря воле Случая, сумел вырваться и добраться до крепости Чхунчхон, где перед лицом восемнадцатитысячной армии, подступившей к стенам крепости, отдал приказ оставить сию твердыню без боя. Неумолимый Рок освободил японцам прямую дорогу к столице Кореи – городу Ханяну .
Череда нелепых и страшных событий привела Страну Утренней Свежести к последствиям столь ужасающим, что пробудила в душах корейцев Честь и Совесть, казалось, навсегда уснувших под душным покрывалом Трусости и Жадности.
Сейчас уже, видно, не узнать, что именно творилось в душе Государя Сончжо , правителя всех корейских земель, но в одно солнечное утро он вышел к своим подданным с темными кругами вокруг глаз.
- Братья и сестры! Небеса велят нам сражаться, и, если надо, погибнуть за Родину. Но сейчас столицу мы оставляем. Родина важнее храмов, дворцов и пагод, важнее всего нашего имущества и всех наших жизней. Я направляюсь в Поднебесную с мольбой о помощи. Я приведу с собою великую армию, и вступлю в бой с захватчиками. Или отправлюсь в мир теней. Такова моя судьба и воля богов.
Никогда прежде двор не видал столь впечатляющей решимости своего господина. Постояв молча краткое время, Государь-Ван Сончжо крепко сжал пухлые губы, развернулся, и, похлопывая правой перчаткой по левой руке, быстрым шагом удалился в свои покои. До самого вечера королевская служба изображала деятельные сборы, потом в противоположные стороны из дворца вышли две королевские одинаковые процессии. Ни в одной из них государя Сончжо не было. Он минул кордоны под чужим именем и в чужом платье еще до того, как солнце подобралось к зениту. Великая Срединная Империя, великий Мин, Поднебесная, этот огромный неповоротливый монстр предстояло подвигнуть к столь редкому для нее выступлению из собственных пределов с оружием в руках.