Я давно уже заметил: стоит только захотеть пишущему человеку, и невозможное становится возможным.
Захотел, например, чтобы за окном полетел белый снег…
А там в это время слякотно, грязно и голо.
Садишься за письменный стол, раскрываешь заветную тетрадку, берёшь в руки «перо» и пишешь:
«За окном летел снег»…
И всё. Можешь не сомневаться, - он будет лететь целый день, пока ты сам его не остановишь.
Или: захотел увидеться с дорогим тебе человеком. А где он сейчас, не имеешь представления.
Знаешь, что зовут его Цаш, и что ходил он когда-то во всём в клеточку. Что мечтал он всю жизнь о любви, а почему-то оставался до старости одиноким и мудрым…
Встряхиваешь авторучку… и по белому снегу отправляешься в аэропорт.
Там садишься в какой-нибудь греческий авиалайнер.
Почему именно в греческий, не имеет значения. Так захотелось КОМУ-ТО (большими буквами).
«Ах! – говорят в таких случаях некоторые собратья по перу. – КТО-ТО водит моим пером!»
То есть, сам пишущий до подобного додуматься не мог – КТО-ТО им руководит СВЕРХУ.
Предполагаю, что в виду имеется сам Дедушка БОГ…
М-да…
Ну, садишься в греческий авиалайнер и летишь до тех пор, пока высотомер в кабине пилотов не зашкаливает на цифре 10.000 (десять километров).
На этой высоте просишь сочувствующий экипаж выдать тебе жёлтый зонтик и выпрыгиваешь из салона самолёта в пустоту…
Сам ты этого, естественно, не хочешь – страшно, но этого желает ТОТ, КТО ВОДИТ ТВОЕЮ РУКОЙ. А тут уж ничего другого не напишешь: выпрыгиваешь из салона...
И долго качаешься под раскрытым жёлтым зонтиком, протыкая ногами облака, обрастая сосульками, устремляясь всё ниже и ближе к теплу…
Потом уже стоишь с рюкзаком за плечами и с солнечным зонтиком над головой на крыше какой-то тропической хижины из красных пионов, срываешь с себя одной рукой не успевшие растаять сосульки.
А внизу, по тропической земле, бегают смуглокоже-озабоченные женщины в набедренных повязках и без лифчиков; радостно указывают на тебя пальцами и что-то щебечут на своём языке…
Дальше моя рука написала:
«- Где Цаш? – спросил я на их языке.
- Он пАрит ноги, - ответили дружно симпатичные до невозможности женщины с изнывающими от страсти грудями. – Прыгай, мы тебя будем ловить!
Я, не зная их тропических нравов, но немного разбираясь в женских натурах, неприступно и категорично сказал:
- Я подожду Цаша здесь! Идите, и позовите его!
Они все опустили руки. Так и стояли. С опущенными руками и со вскинутыми вверх милыми лицами.
- Почему вы не носите лифчики? – спросил я с укором, походив немного по крыше из красных пионов.
- Потому, что мы – жёны Цаша, - ответили они снизу очень печально. – А он только и делает, что пАрит ноги. Зачем нам его ноги?
- Не врите! – сказал я. – У старика Цаша никогда не было жён. Ни одной!
- Но он о них страстно мечтал, - ответили красивые женщины хором. – А здесь все мечтания мужчин исполняются. Прыгай! Ну, пожалуйста, прыгай! Пока он пАрит ноги!»
Авторучка в моих пальцах стала горячей. Я её отбросил и встал из-за стола.
- Что за мерзость! – сказал сам себе. - Кто сейчас водил моей рукой?
Потом вспомнил, что всё это ОН. И, закурив сигарету, успокоился…
А снег за окном всё летел.
И дворники с мётлами и с лопатами в руках, запрокинув головы к моему окну, все дружно кричали:
- Вычеркни снег из тетради! Сколько можно! Нам же его во век не расчистить! Вычеркни!
Но я этого делать не стал.
Пусть летит! Потому что Я здесь хозяин. И цвет моей мечты – белый, как этот снег и как лист чистой бумаги, на котором пишу…
***
- Бедный Цаш! - сказал я, глядя в потолок, и ожидая сочувствия Бога. - Зачем же он всё время пАрит ноги, когда мечта всей его жизни осуществилась? Почему его вожделенные жёны так откровенно страдают?.. Если сейчас Ты не захочешь водить моей рукой, то перестану об этом писать! Брошу! И пешком уйду к своим героям, в любимые деревни и сёла!
И вот… снег за окном всё летел и летел, а я уже думал о красных пионах.
Теперь, когда я устроил белую зиму, можно сказать, - самое светлое пятно в жизни всего ушедшего года, мне захотелось вдохнуть аромат весенних цветов года предстоящего - таинственного и многообещающего.
И я вернулся к письменному столу. Взял в руку «перо»… Рука сама собой написала:
«- Здравствуй, милейший! – сказал худой и высокий старик в клетчатой набедренной повязке и в клетчатых босоножках на распаренных ногах. - Это интересно!
И я узнал в нём дорогого Цаша.
- Ну-ну-ну! - весело пожурил он окруживших меня милых женщин. - Отпустите! Его заждалась невеста, а у вас есть я!
- Невеста? - поразился я. - Какая невеста?
- О невесте - потом! - сказал радостный Цаш, принимая от меня букет из пионов. - О невесте речь пойдёт при луне!.. И это интересно!.. Девочки, будьте любезны, снимите с плеч нашего гостя рюкзак и отнесите его в хижину, что под крышей из белых ромашек. И приготовьте кофе с коньяком.
Цаш взял меня под руку:
- Знаешь, куда я тебя веду?
Но сейчас это было не важно. Сейчас было очевидно, что Цаш здесь предводитель - куда решит, туда и поведёт… Но о какой невесте он говорит? Откуда она взялась? И почему влезла в этот текст?..
Ах, да, - промелькнуло в голове, - «КТО-ТО водит моей рукой»!..
И я вспомнил и перебрал в памяти всех знакомых мне девушек и женщин… Ни одна из них на эту роль не подходила…
Разве что эта юная скрипачка Эва из филармонии. Однажды, встретив меня на улице, она застенчиво спросила:
- Правда, что вашу пьесу про инопланетянку будут ставить в театре?
- Правда, - ответил я.
Юная Эва, прижав футляр со скрипкой к груди, искренне сказала:
- Плохая пьеса. Мне давала её читать Ванда Речкнова… Вульгарная пьеса, пошлая. Ванда, ради участия в ней, и голову побрила наголо. Это… стыдно.
Так сказать могла только родственная душа. Я тоже не любил эту свою давнюю театральную поделку, которую и писал-то, как ученическое упражнение для пишущих рук, от нечего делать и без участия ТОГО, КТО ВОДИТ РУКУ пишущей братии. И вот сейчас, когда в моде стало то, чего прежде стыдились, её выпросил у меня режиссёр Вольдемар. «Понимаете, - сказал он, всё прекрасное никому теперь не нужно… а кормить коллектив как-то надо. Ведь мы же нищенствуем, поймите!»
Я тогда Эве так и сказал:
- Люди хотят есть, Эва. А имя своё я с афиши убрал. Мне тоже стыдно.
И запомнил её синий взгляд. Мне показалось, что в тот момент она меня полюбила.
Хорошо бы, чтоб невестой моею стала она…
Посмотрим!
«Мы сидели в гамаках «кофейной хижины», напротив друг друга. Из полумрака, колеблясь, к нам приближались огоньки горящих свечей. Свечи несли красивые жёны Цаша с обнажёнными грудями. Все они улыбались жаждущими гаремными улыбками.
- Ладно, ладно! - притушил их надежды счастливый Цаш. - Для вас ещё не созрела луна. Будьте любезны, займитесь пока-что бытом. Ночью, красавицы, ночью!
Разочарованные женщины, оставив на столике свечи в стеклянных плошках, покорно и нехотя ушли.
- Думаешь, они мне очень нужны? - спросил Цаш, проводив их восторженным взглядом. - Или я по ним очень страдаю?.. Ничуть! Но у меня никогда не было женщин, а я всю жизнь об этом мечтал: чтоб у меня их было именно столько, самых-самых красивых!.. И это интересно!»
Я ощутил холод в руке. Авторучка в моих пальцах заиндевела.
- Бедный Цаш! - сказал я, глядя в потолок, и ожидая сочувствия Бога. - Зачем же он всё время пАрит ноги, когда мечта всей его жизни осуществилась? Почему его вожделенные жёны так откровенно страдают?.. Если сейчас Ты не захочешь водить моей рукой, то перестану об этом писать! Брошу! И пешком уйду к своим героям, в любимые деревни и сёла!
И сидел без единой строчки на бумаге и без единой мысли в голове. Битый час сидел, глядя на чистый лист тетради цвета моей мечты. Ждал десять минут, ждал двадцать минут... ждал шестьдесят минут...
Не дождался. И вздохнул с облегчением:
- Спасибо, Господи! У нас с Тобой ещё всё впереди. А пока позволь мне поводить своей рукой самому - написать кое-что, как умею...
,