Старая Собака была обыкновенной дворнягой, имела вид непривлекательный, жалкий, шерсть на ней свалялась и висела клочьями. Единственное, что заставляло на неё обращать внимание людей – её размеры. Она отличалась от прочих бродячих собак тем, что была крупна. В молодости, видать, она могла поспорить силою и выносливостью с иной породистой собакой, но с тех пор сдала, жизненной энергии в ней осталось на год, от силы – два. Впрочем, тут судить трудно. И на иного человека глянешь и решишь: «Ещё один претендент в покойники!..», а между тем, этого человека всё никак не свалит и не скрючит, – двигается, живёт, о чём-то помышляет, этим-то, верно, смерть и отгоняет...
Старую Собаку, у которой и имени не было, как-то не удостоилась – все её призирали, даже за её большой рост, потому что странно было видеть на этой выступающей поленом, слишком вещественной морде, снабжённой чёрным, влажным носом, большие и добрые, какие-то удивительно живые, тоскующие о чём-то глаза, не ясно – то ли слишком умные, то ли, напротив, бесконечно глупые, – эту Старую Собаку надумал как-то мой хороший знакомый, если не сказать – друг детства, Вовка Симаков, пригреть у себя в квартире, отнюдь не с благотворительной целью...
– Пущу её на мясо, шкуру сниму, – как о чём-то вполне естественном, не выходящем за пределы здравого человеческого понимания, сказал он мне, глядя на собаку и даже поглаживая её по большой голове. – Перед этим откормлю...
Я тут же представил себе, как он приводит собаку в свою квартиру, запирает её на за-мок, никуда не выпускает, кормит объедками и помоями, а затем хладнокровно лишает её жизни, когда она становится достаточно упитанной...
– Неужели ты сможешь её убить?.. – удивился я, глядя на Старую Собаку, доверчивые глаза которой были наивны и выражали желание, которое было вполне ясным, – Собака меч-тала о тёплой похлёбке, мягкой подстилке и покое в каком-нибудь углу, желательно – возле потрескивающей печки, дело-то было в разгар зимы, стоял декабрь на дворе...
– И рука не дрогнет, – ответил с невозмутимостью, поразившей меня, Вовка Симаков.
– Как же ты собираешься её убивать?.. Выстрелишь из ружья?..
– Нет, это не подходит!.. Будет много грохота и крови... А я её топором по голове ударю... приходилось на зоне...
Я видел, что отговаривать мне его бесполезно, это был человек не тот, который испугался бы вида крови и самого ремесла собачьего убийцы... Такие у нас работают на мясокомбинате...
– Пусть погуляет до вечера, – сказал вслух Симаков и бросил собаке: – Гуляй, гуляй!.. Недолго тебе осталось мотаться по дворам, да закоулкам...
Так ли это было в точности – не скажу. Вернее, всё было и так – и в то же время иначе. Но эти слова могли быть сказаны в тот раз. По крайней мере, всё это близко к тому, что про-исходило тогда, перед домом Вовки Симакова...
Мы пошли по Печорской улице вверх, мимо тринадцатого магазина, возле которого постоянно можно увидеть пьянчужек, Старая Собака шла за нами следом. Видно было, что она прониклась симпатией к моему приятелю. Но я-то знал, как она заблуждается и какое страшное разочарование ждёт её в конце концов...
Симаков ушёл куда-то по делам, а может быть, на работу; он, кажется, работал слесарем, имел дело с трубами водяного отопления, батареями, разводными и газовыми ключами. Работал он неделю – в первую смену, неделю – во вторую. Деньги, которые зарабатывал – все пропивал и ещё ходил занимать, у меня не раз выпрашивал трояки, да рублёвки, сидел у нас на кухне на старом сундуке и повествовал о тяготах своей несчастной жизни, о том разочаровании, которое постигло его, когда он пять лет отбывал наказание в местах лишения свободы, не то на Доминике, не то на Вежайке. Там он стал озлобленным, скептичным типом, ненавидящим всю систему нашей жизни, весь её уклад, бранил коммунистов и разных других, считая, что это они ему испортили жизнь. Словом, жалко и горько на него было смотреть и все мы, знавшие его, будто предугадывали, что он плохо кончит... Этот Вовка Симаков бил свою старенькую мать, она ходила в синяках, но в милицию так и не пожаловалась на него. В пьяном угаре он как-то раз повыбивал все стёкла из окон, в квартире стоял лютый холод. Мать его, тётя Вера, перебивалась где-то у родственников...
Тяжело мне вспоминать ту зиму и все эти подробности, отнюдь не приносящие моему сердцу весёлости. Однако, и по сей день в нашем посёлке, тут, на краю Сыктывкара, живут подобные же люди, пьяные и в будни и в праздники, без веры, без надежды на что-то, люди, может быть, созданные для какой-то лучшей жизни, чем эта их жизнь, напоминающая существование... Да, они все, или почти все работают, у них бывают в руках деньги – но ни то, ни другое не делает их лучше и не идёт им на пользу...
Старая Собака – это, знаете ли, символ всей подлой, уродливой жизни, на которую я порядком насмотрелся с детства... Где она зарыта или кто её зажарил на сковороде или сварил в кастрюле – я не знаю... Но это забитое, опустошённое, живое, трепещущее существо стоит перед моими глазами! Я никогда теперь её не забуду, никогда... Казалось бы, просто собака... ну что в ней особенного?!. Какого-то грязно-рыжего цвета, с обвислыми ушами, лениво, или устало болтающимся хвостом, голодная, мёрзнувшая на ветру, на зимнем ветру, колющем острыми снежинками!.. Вы ведь шли когда-то против ветра и вам знакомо это не-приятное ощущение, когда в лицо словно вонзается тысяча игл!..
Эта Старая Собака... У меня не хватило духа привести её домой и приютить, хотя бы для того, чтобы спасти её от топора Вовки Симакова. Может быть, это оттого, что в те годы я сам жил скудно, трудно было с питанием... Да, литературная работа требует жертв, – и я от-мёл все условности, все костыли, я жил бедно, но честно, я работал там, где чувствовал своё признание и я написал немало книг... Когда-нибудь, если они не погибнут, их можно будет опубликовать... Да... Старая Собака... я вспоминаю её большие, будто вырезанные у человека глаза и вставленные этому животному... я не сентиментален, нет, но хочется плакать, хочется – и нет сил плакать!.. Но когда-нибудь я заплачу и слёзы будут тихо катиться по моим щекам. Я знаю, они имеют солёный привкус...
В начале января 1979 года я как-то заходил в квартиру Вовки Симакова. Он продал мне одну или две книги, последние из тех, что у него были. Жил он тогда один, без матери... Помню комнату со стареньким шкафом и диваном-клоповником, телевизором, где экран – величиной с ладошку. Какие-то старые вещи, ветхости, какая-то старинная вышивка, корзиночка на стене с нитками, иголками, старыми письмами. На полу – коврик тряпичный, разноцветный, как водится... Помню Старую Собаку, стоявшую посредине комнаты и занимающую очень много места. Я ещё посмотрел на её большую голову, где должно было быть много мозга, и представил себе, что с ней будет после удара обухом, а может быть, и остриём...
Гнусно всё это, несправедливо, что одни рождаются собаками, кошками, птицами, а другие – людьми! Приходит Человек и считает, что жизнь животного не имеет ценности сама по себе, в отрыве от него, Человека, и бьёт обухом топора по голове!..
– Скоро пущу в расход... пусть ещё поживёт, – сказал Вовка Симаков в тёплой, натопленной комнатке, а Старая Собака стояла лапами на дощатом, крашенном в жёлтый цвет полу, на втором этаже дома, сытая и удовлетворённая, считая, что нашла друга и жизнь, в общем-то, хорошая штука. – Когда зарежу – и тебе мяса немного дам, – добавил Вовка Симаков, – заднюю ляжку хочешь?..
Не помню, что уж я сказал на это... Гнусное ощущение подлости и преступления преследует меня до сих пор. Вот что я скажу: все мы давно грешим, давно творим зло... Расплата придёт неминуемая... Можете мне не верить. Моё дело сказать – ваше выслушать...
Я не злой, я не желаю людям зла... Я Старой Собаке зла не желал и нынешнему поколению Собак зла не желаю. В них, во всех, пульсирует кровь, бьётся сердце, они живут, радуются запахам весны, их так же толкает инстинкт навстречу друг к другу, как и нас, людей!.. Они имеют право родиться и жить и проживать долгую счастливую жизнь и умереть естественной смертью!.. Никто из людей этого не знает, или знают, но не хотят понять...
Вовка Симаков умер, 24 января 1979 года, его нашли мёртвым, окоченевшим в маленьком коридорчике своей квартиры. Говорят, его били, но и говорят – сгорел от водки. Мне рассказывали, как его окоченевший труп бросили в грузовик и свитер задрался – и было видно твёрдое белое тело... Вот что бывает на свете, дорогие мои!..
Я не был на поминках и Старой Собаки я с тех пор нигде уже не встречал...
Пос.Мясокомбината, 16 марта 1983 г.