ТОНЬКА-«СТЮАРДЕССА».
…Тонька-«Стюардесса» валялась за «зелёным» ларьком – в стельку!
Мы, несмышлёныши-салаги, выглядывали из-за ларька приёма стеклотары и мерзко хихикали, наслушавшись замечаний взрослых. Тоже своеобразный пиар того времени.
Я не отставала от ребятни – вносила свою гадкую лепту в поток хулы той, кого не знала иной: пьянь – она и в Африке пьянь. Была такого мнения до того момента, пока однажды не оказалась с несчастной пьянчужкой наедине.
…Колено горело и тихо материлось на невнимательную хозяйку – споткнулась о камни гранита на дороге и «рассадила» крепко, в кровь!
Тихо ворча: «Как в детстве! Ослепла, что ли?», присела за ларьком к арыку и стала, пища, замывать рану студёной горной водой, потом приложила к ноге мокрый лист подорожника. Замешкалась: «Чем привязать?» Не носили мы носовых платков – не тот менталитет.
– Держи.
Хриплый голос заставил дёрнуться и оглянуться: Тонька. Протягивает… чистый, новенький мужской носовой платок.
– Стащила в магазине. Не обеднеют! – скривила одутловатое лицо с бесформенными синими губами. – Справишься, Мариша?
– Ага, – поразилась, что знает меня по имени.
Завозилась с платком, больше неумело «кулёмая», чем завязывая.
– Подойди. Помогу, как смогу. «Метелит» меня, – трясущимися грязными руками еле справилась с простой задачей. – Посиди, поговори со мной.
Бессильно откинулась на гранитный валун, поддерживая равновесие руками, опершись ими в землю.
Я тихо присела поодаль, в тень раскидистого куста розового шиповника, обильно цветущего и источающего по такой жаре одуряющий аромат. Сломала несколько молодых побегов на верхушке, ободрав тонкую сочную кожицу, ела «колбаски» стеблей, блаженно морщась – сладко-кислые, полные животворного сока: «Вкуснятинка такая! Мммм… Обожаю!»
Увлеклась, с трудом сообразила, что «Стюардесса» выпала из реальности и рыдает: горько, юно, потерянно, искренно. Замерла и стала слушать, пытаясь в потоке невнятного полупьяного бреда выудить хоть какое-то здравое звено. Почему? Бог его знает. Семья моя непьющая и некурящая, откуда взялась тяга к излияниям алкашки? Дети – особая планета, подростки – тем паче.
Затихла и услышала такое!..
– …А ты меня спросил? А я-то разве этого желала?! – хриплый голос резал сердце без ножа! – Озаботился он! «Живи… Выживи… Сохрани… Выноси…» – зло стирала с синюшного лица грязным кулаком горючие слёзы. – «Сына роди… Я ради него…» Вытолкнул взашей, как собачонку! – погрозила кому-то вдаль, словно увидела оппонента. – Цеплялась, кричала ведь тебе: «Лечу с тобой!» Нет, Вовку-штурмана в помощь позвал… – разрыдалась. – Вынесли… Заперли в ангаре… Улетели… – раскачивалась в невыносимом горе, бья кулаками по иссохшей жёсткой земле. – Предатели! Предали меня… Улетели в рейс без меня! Улетели… – трясясь телом, рычала и стенала. – «Тонечка, ты должна себя беречь!» – сказал он мне, а меня кто спросил, хочу я без тебя, Лёнька мой, жить? Нет, не спросил… И что? – вскинулась, грозя двумя кулаками в небо. – А ничего! Сами-то разбились! А мне-то как жить?! – кричала страшно, истошно, жутко. – Мне-то что без тебя оставалось на этой чужой земле? Ночь? Пустота? Слёзы?.. – стихла, залившись слезами простого женского горя. – Вот и осталась я пустая… Дитя потеряла… Голову потеряла… Опустела я… Спилась… Нет меня, Лёнька мой… Нету меня больше…
А я беззвучно сидела под кустом и старалась не шевелиться, услышав этот ужас: «Так вот почему её прозвище “Стюардесса”! Она была бортпроводницей на самом деле! А когда влюбилась в командира экипажа и забеременела от него, он оставил её однажды силой на земле, пытаясь сохранить будущего ребёнка. И не вернулся из рейса – разбился самолёт! А Тоня его гибели не перенесла. Не смогла жить без любимого. Не сумела. Результат – потеря ребёнка, работы и… личности. Алкоголизм и саморазрушение, осознанное и намеренное».
Вскоре Тонька «сгорела» от водки буквально. Хоронили в закрытом гробу – вся обугленная была.
Я на тот момент была в гостях у брата – племянника нянчила, и не знала этого.
Может, это к лучшему? Не видеть мёртвой ту, которая предпочла умереть без любимого, отказавшись от самой жизни, хоть и таким жутким способом. Не нам судить.
Долго память о «Стюардессе» жила в умах сельчан, только знали ли они истинную подоплёку пьянства бывшей красавицы Антонины? Не думаю, что знали.
Почему она рассказала мне, двенадцатилетнему ребёнку-оленёнку, глупому и нескладному? Я ей кого-то напомнила? Лицом, именем, разбитой коленкой? Нет ответов. Есть только память о несчастной и искалеченной женской судьбе. Её и храню уже полвека.
Февраль, 2014 г.
Фото из личного архива.
http://www.proza.ru/2014/02/15/707