Лишняя извилина

 

Часть 1. Странная болезнь

Мартовским погожим утром, выходя из своего первого подъезда стоквартирной пятиэтажки на обязательный променад, Лапин Владимир Александрович, шестидесятидвухлетний среднего роста бодрый крепыш,  поскользнулся на образовавшейся морозной ночью из талой воды наледи, и шандарахнулся затылком о входную железную дверь. Безмолвно съехав к ногам своего соседа, годка Петра Грушина, пятью минутами ранее вышедшего обсудить с товарищами последние события в мире, но из-за отсутствия обычного кворума, в одиночестве беззаботно вдыхавшего слабоморозный весенний воздух, - он слабо подавал признаки жизни. Грушин, поражённый этим событием, давно не испытывавший стрессов,  так и оцепенел с протянутой для рукопожатия дланью. Полные безграничного удивления глаза его округлились, выискивая в опрокинутом теле  признаки жизни. Но собственный мозг уже напустил столько тумана сомнений, что кроме опознания знакомой личности, другие мелочи полностью игнорировал.  Теряя терпение, Грушин обратился к другу с прямым вопросом:
- Ты живой?
Лапин услышал доносящийся из другого мира знакомый голос соседа, его сознание из тьмы забвения устремилось на зов, голова стала светлеть, и скоро, вполне осознанно он озвучил свои первые мысли:
- Хочу на море.
Лицо его омрачилось далеко не болью, а печалью, брови сложились домиком, в глазах заблестела тоска.

Грушин, видя, что ответ товарища не несёт с собой признаков физического ущерба организма, решил поддержать начавшуюся беседу, а заодно уравновесить эмоциональный баланс друга:
- Желание хорошее, - сказал он как можно буднишнее, - только несбыточное. Нашей пенсии хватит только на дорогу в один конец. Получится, конечно, красиво: увидеть море, и – умереть с голода! Ты хочешь умереть?
Лапин ответил не сразу, видимо информация доходила до его сознания через повреждённые каналы. А дошедши, заставила его на некоторое время задуматься: хочет ли он ещё чего-то в этой жизни, кроме озвученного? Оказалось – нет, и он отрицательно мотнул головой.
- Тогда поднимайся, - деловито поддержал Грушин решение товарища, подсовывая под его спину свою руку, - пока тебя, как мамонта, не пришлось топорами вырубать изо льда. Сейчас вызовем «скорую помощь».
- Не надо «скорую», - как-то трагично остановил порыв друга Лапин. – Она не поможет.
- Почему? – Вырвалось у Грушина, он замер в неопределённости, вновь устремив взгляд на соседа, выясняя: уж не льётся ли из его раненой головы кровь рекой, а глаза собрались в кучку, чтобы с последним ударом сердца, навсегда обратить свой взор вовнутрь себя. Но взгляд друга был более лирическим, чем предсмертным. Тогда Грушин опять обратился к нему с прямым вопросом: – У  тебя где болит?
- Здесь, - ответил Лапин, указывая на грудь, потом добавил, - душа болит.
- Это хорошо, - заметил его друг, успокаиваясь.
- Разве? – Удивился Лапин, не понимая радости в словах соседа.
- Конечно, - тоном знатока подтвердил своё резюме Грушин. – Душа – это не переломанная ключица, душу добрым словом можно вылечить. Давай подниматься.

Поднялся Лапин быстро с божьей и Грушина помощью. Правда, его несколько раз качнуло, как молодую берёзку от свирепого ветра. Но Грушин вцепился в него словно клещ, и удержал; хотел было тащить сразу к лестнице, но тот заартачился, проворчав:
- Дай подышать, для чего я выходил?
- Дыши быстрее, а то нас неправильно поймут.
- А ты не жмись ко мне.
- А ты стой прямо и не дёргайся! – Отрезал Грушин, и, передохнув от запала, более спокойно добавил: -  лучше расскажи, что ты сейчас про море говорил.
- Понимаешь, - растеряно начал Лапин, - как-то вот сразу вдруг захотелось увидеть…
- Прямо сейчас? – Уточнил Грушин.
- Угу, - подтвердил его друг.
- Это разве проблема? Придёшь домой, включишь «National Geograpic», и наслаждайся.
- О чём ты говоришь! – Застонал Лапин. – Чем там можно наслаждаться? Наблюдать, как другие наслаждаются! Хочется именно себя погрузить в безграничное морское пространство, ощутить прохладу воды и свободу космической невесомости. 
- Дела… - пропел Грушин. – Видимо тебя серьёзно треснуло.
- Сил нет, как захотелось, - пожаловался Лапин, и опять в знак согласия махнул головой.
- А в космос не хочешь? - Съязвил Грушин. – Потому как в нашем положении это почти одно и то же.
- Нет, - не меняя выражения лица, грустно ответил Лапин.
- Что же тебе так приспичило? - Недоумевал Грушин. – Чем наша Волга не угодила? Вон, какая ширь! С утра до вечера плескайся!  Не хочешь в ширь, можешь вдоль по родимой матушке рвануть аж до самой Астрахани!.. Ты на море то раньше бывал?
- Нет, - жалобно повторил фразу Лапин, и ещё больше сник.

Грушин пристально посмотрел на него, выявляя внешние повреждения, но все члены организма Лапина находились в нужных местах, даже голова была не поцарапана.
- Это у тебя что-то с головой случилось после удара, - предположил он, и как-то полушутя добавил: – Возможно, от встряски в ней образовалась лишняя извилина.
- Может быть, - почему-то сразу согласился с ним Лапин.
- Но она ещё хрупкая, - поспешил предостеречь Лапина Грушин, чтобы тот не рассчитывал на долгий срок красивых мечтаний, - и к завтрашнему утру всё рассосётся.
- Ничего себе, хрупкая, - возмутился Лапин. – Так за жабры хватанула! Такая не рассосётся! Придётся ехать.
- А, может быть, лучше вызвать «скорую»? – Засомневался Грушин в своём диагнозе, не перегнул ли он палку?
- Вызывай. Для себя. – Обиделся Лапин. – А я уезжаю.

Решение Лапина, не смотря на сильное желание, было бравадным, он уже давно не распоряжался собой единолично, так как являлся добропорядочным семьянином. Да и в первичной ячейке общества, по иерархической лестнице, он находился сейчас далеко не на первых ролях. Как обычно бывает в русских семьях: двое влюблённых соединяются душой и телом, но с рождением детей, жена всю свою оставшуюся жизнь и любовь посвящает чадам, муж остаётся только в качестве дойной коровы. Лишённый былого внимания, разочарованный, даже несколько обманутый, если он не находил себе достойного захватывающего дела, то начинал предаваться излишествам: мог запить, а если позволяют средства, - завести любовницу.
Лапин не изменил своим привычкам, только урезал себя в желаниях. Так, куцый, и существовал. И не важно, что у себя на заводе он был начальником цеха, и, размахивая руками, управлял полусотней рабочих, дома ему принадлежал только диван, да табурет на кухне.
Две дочери были замужем, и жили отдельно, но все разговоры с женой, даже за обедом, были, если не о погоде, то о них, о внуках, о зятьях, и ни разу о политике, о футболе, о недавно прошедшем чемпионате мира по биатлону.
Он понимал, что дети – это святое, это – его кровиночки, но у них свои жизни, распоряжаться в которых, пусть даже родителям, как-то бестактно. Но как это объяснишь жене, для которой личная жизнь – это они.
Конечно, он был помыт, одет, накормлен, как и приживал кот Василий, который, кстати сказать, вне всякого сомнения, считал, что квартира принадлежит именно ему, потому как мог развалиться где угодно, а остальные квартиранты обязаны были ходить перед ним на цырлах. Лапин, уже два года, как перестал доиться, и получал только пенсию в размере ежемесячной квартплаты, поэтому даже не мечтал о такой доле. Благодарный супруге за  собственную обихоженность и домашний уют, он на корню притуплял исподволь возникающие временами всякие чувства неудовлетворённости своими жизненными условиями.

Ночью он плыл на белом теплоходе, в волнах играли дельфины. Море искрилось солнечными бликами. Лето. Чайки на лету жадно хватали брошенные в небо кусочки хлеба. Вокруг радостные лица. Он на палубе всматривается в безбрежную даль… - боже мой, как хорошо! Потом заштормило, и он проснулся.
На светящемся будильнике было два часа ночи. Голова гудела неопределёнными мыслями, сердце щемила тоска. Сон не брал. Он пытался считать представляемых белых слоников, потом серых козликов, потом машины на автостоянке под окном, - бесполезно! Пошёл к холодильнику, чтобы самым доступным образом, путём насыщения желудка, создать отток крови из головы, вместе с мешающими спокойно существовать мыслями. Подогрел чайник, включил телевизор и стал пить чай с малиновым вареньем, вприкуску с пирожками с картошкой. На экране телевизора какие-то люди чему-то радовались, потом начали стрелять друг в друга. Лапин выключил, и пошёл  в спальню до утра таращиться на тёмный потолок.
Утром за завтраком, теряя всякое терпение, он осторожно намекнул жене, что они ни разу не ездили на юга, может быть, им хоть разок рвануть на море, так сказать, на исходе жизни. Жена от удивления пронесла бутерброд мимо рта. Потом долго смотрела на Лапина, багровея, потом открыла рот, словно жерло пушки, и стрельнула:
- На какие шиши! Ты же знаешь, что одной дочери срочно нужен второй холодильник, а вторая затеяла ремонт!
«Красиво жить не запретишь, - подумал про себя Лапин. – Но мне тоже, хотя бы недолго, хотелось бы посуществовать красиво». А вслух признался:
- Так хочется.
- Ты думаешь, мне не хочется! – Пальнула она ещё раз. – У меня вон шуба до сих пор искусственная! Хожу голая, как нерпа!
И одеревенела.
Что тут скажешь? Он тоже в одних штанах уже лет двадцать ходит! А тут ещё ему море подавай!
Полдня Лапин засовывал своё желание куда подальше! Как прицепившуюся заразу! Выветривал её из головы прогулкой и общением с товарищами, потом кроссвордом из рекламной газеты. И уже, кажется, его эмоциональный подъём угасал, и мысли затискивались в прежнюю колею, как в дверь позвонил Грушин.

Надо сказать, что Грушин жил этажом выше прямо над ним. Это был выше среднего роста, худощавый интеллигент. Одинокий, так как супруга покинула его два года назад, отойдя в лучший мир по причине женской болезни. Но одиночество его не обезобразило, то ли потому что он был деятелем культуры: преподавал в музыкальной школе по классу баяна, то ли потому что к нему часто наведывались дочери, одна из которых даже прописала в его квартиру своего сына, восемнадцатилетнего студента технического института, который кроме фраз: «Хочу пожрать», и «Дед, дай денег на мороженое», другие практически не изрекал. Жить Грушину он не мешал, постоянно сидел в наушниках в своей комнате, но то, что в них звучало, иногда прорываясь на волю, заставляло Грушина вздрагивать, он даже свой любимый бокал разбил через это.

Так вот, появляется этот Грушин на пороге квартиры Лапина, весь взъерошенный, как после похмелья, только глаза испуганные, и что-то невнятно начинает лепетать. Лапин перепугался за него, пригласил войти в квартиру, тот занёс было ногу через порог, но тут же отпрянул назад, а сам молча и таинственно ладонью правой руки стал выманивать Лапина на площадку. Глядя на неадекватного соседа, можно было подумать о чём угодно, и Лапин, в целях спасения его жизни, немедленно вышел, прикрыв за собой дверь, сразу превратившись в приватного собеседника.
Гришин долго не мог говорить, всё хватал ртом воздух, тяжело вздыхая, потом кое-как выдавил из себя:
- Понимаешь…
 Лапин согласно кивнул, обещая понимать всё на свете. Он не торопил товарища, опасаясь, что если он сейчас перебьёт его мыслительный процесс хотя бы одним словом, того может надолго заклинить.
 – Понимаешь, - повторился Грушин, и с усилием воли стал слагать слова, как пазлы, в предложение. - Сон мне снился ночью три раза один и тот же.
- Три раза смотреть одно и то же – это тяжело, - посочувствовал ему Лапин. – Но не смертельно. А что снилось?
- Тётка покойная, - оглядываясь, полушёпотом сообщил он. Лапин поёжился. – Это которая меня вырастила, помнишь, я тебе рассказывал: родители мои, когда мне было двенадцать лет, в автобусе упали в реку, и утонули. Так вот, вскидывается эта тётка сегодня из гроба, вперяет в меня суровые глазища, и, грозя пальцем, орёт:
- Ты что же, засранец, забыл меня! Навестить могилку лень, так-перетак! - От неё и при жизни мужики шарахались из-за бойкого характера! Оттого и семью свою не завела. Я весь в поту, а она, вперемешку с матюгами, продолжает орать: – Чтобы пулей примчался! Иначе я за себя не ручаюсь!

У Лапина от услышанного отвалилась нижняя челюсть. Вроде, чистый бред, но если его три раза подряд увидеть и услышать, то при слабом здоровье можно точно рехнуться. Он долго и сочувственно смотрел на умолкнувшего друга, потом, не дождавшись от него продолжения, спросил:
- И что ты об этом думаешь?
- А что тут думать, - обречённо ответил Грушин. - Надо ехать. Давно пора! Стыдно, за двадцать лет после её смерти, ни разу не навестил могилку. Она ведь мне как мать была.
- Далеко ехать? – Спросил Лапин, кивая головой в знак согласия, сам-то он каждый год навещает могилы родителей.
- Пятьсот километров отсюда, село Берёзино.
«Странно, - подумал Лапин, - село Берёзино, а фамилия Грушин». Но на этом его интерес к парадоксу иссяк, он решил вслух поддержать решение товарища:
- Съезди, только скоро там начнётся половодье, а вот через месяц-полтора уже можно.
- Вот и я ей так сказал. – Грушин приблизился к Лапину, пугая его широченными немигающими глазищами. – А она мне как зафинтит чем-то промеж глаз! Смотри, краснота осталась. Как заорёт ещё громче: «Я же сказала: немедленно!».
У Лапина второй раз отвалилась челюсть. Он опять долго всматривался в лицо товарища, вспоминая, какие бывают признаки сумасшествия. Судя по глазам, оно уже наступило, но, может быть, это не основной признак, или вообще не признак? Не хотелось, чтобы это произошло с его товарищем, их компания и так малочисленна. Так, или иначе, но Лапину надо было как-то реагировать на этот бред, ведь Грушин для чего-то пришёл к нему, не стал в одиночестве сходить с ума! 

И, вдруг, его осенило! Конечно, это всё надо свести в шутку, которую придумал сам же Грушин! Они над ней посмеются, успокоятся, и всё будет в полном порядке!
Лапин сделал кристально честные глаза, и уверенным тоном заявил:
- У тебя тоже образовалась лишняя извилина.
- Да, - сразу согласился с ним Грушин, чем сильно удивил Лапина, он даже засомневался, действительно ли это шутка? Может быть, на самом деле произошло отслоение новой извилины, и они оба сошли с ума? Как это проверить?
Он посмотрел на свои руки, потом на ноги, потом на Грушина, потом зажмурил глаза, развёл руки в стороны, и соединил кончики двух указательных пальцев, - всё идеально! Но, не смотря на отрицательный результат тестов, паника только разгоралась, Лапин изменившимся голосом вымолвил:
- Как будем лечиться?
- Поедем, - тут же парировал его друг.
- У меня нет денег, - отпарировал Лапин. – И не будет.
- На счёт денег не волнуйся, у меня есть заначка, - отпасовал сообщение Грушин. – Тут другая проблема, мой паспорт забрала дочь, боится, что сойду с ума и продам квартиру.
- Поедем на рейсовых автобусах, и на перекладных, - поддался азарту Лапин.
- Согласен.
- Только куда поедем? - Опомнился Лапин. – Мне же в другую сторону?
- Сначала в Берёзино,  потом вместе на море.
- Согласен, - поставил точку на совместном плане Лапин, и сердце его затрепыхалось, как в детстве, когда он замышлял чего-нибудь безобразное. – Когда выезжаем?
- Я готов.
- Так, жена ушла к дочери…  - поразмыслил Лапин, потом решительно заявил: - Соберусь через полчаса.
- Встречаемся на трамвайной остановке, чтобы нас возле дома вместе не видели, - уточнил Грушин план побега.
- Договорились. – С кивком дал согласие Лапин.

Они разошлись, как два разведчика после явки.
 
Часть 2. Бегство.

Опомнился Лапин тогда, когда их рейсовый автобус тронулся с места. Панический ужас охватил его! За окном исчез автовокзал, за ним последовали близлежащие дома, улицы… – что он делает? Окончательно сошёл с ума? Или это не он сидит в комфортабельном кресле и любуется городским пейзажем?
Он ущипнул себя за коленку. Нет, ничего не изменилось! Вот уже целый городской район остался позади! Лапин глянул на своего друга. Тот сидел с чумным взглядом, и, кажется, не дышал. «Как его посадили в автобус? Он же не адекватный!». Лапин ткнул ему пальцем вбок. Грушин вскрикнул, испугав  пассажиров, но позу не изменил.
«Живой, - заметил Лапин, - но сумасшедший, впрочем, как и я. Надо позвонить жене».
Он достал из кармана куртки телефон, и набрал номер.
- Томочка, - когда это он так ласково называл жену? Наверняка в молодости. – Мы тут с Петром Грушиным едем в его деревню. Тётка его срочно вызвала. Он один не может, переволновался сильно, и немного того… не я того,  а он. Дочерям его некогда, они работают, внук учится. Да, только я один остался свободный. Нет, я не заболел! Здоров, как лошадь! Может быть, и с лошадиными мозгами, только бросить его я не могу! Нет, к обеду не вернусь. К ужину тоже, ты не волнуйся, нас не будет некоторое время, но я тебе обязательно позвоню. Пока. Я не слышу тебя, здесь сигнал слабый. Как доеду, позвоню. Пока.

Лапин выключил телефон. Совсем. Уничижающий натиск супруги, кажется, добил его: к общему фону потерянности, теперь добавился стыд за свою выходку. Душу рвали кошки. Общее ощущение – наступает непоправимая катастрофа. Куда они едут, кому они там нужны? Где они будут ночевать в дороге без паспорта? Не склонный к безрассудству, он был травмирован происходящим практически до коматозного состояния, отчего не мог прервать свободное падение.

Автобус, тем временем, выехал за черту города, и резво побежал по накатанной, с частыми бесснежными прогалами, автостраде. За окном простирались убелённые просторы Родины, уплывающие в прошлое, на смену им торопились новые, не вызывая у Лапина не только никакого восторга, но даже интереса. Настроение не менялось, видимо, стабилизировалось где-то у самого дна пропасти. Однако и там, на глубине падения, на удивление, он дышал и терпимо существовал, и даже нашёл себе занятие: бесстрастно рассматривать мелькающий за окном мир,  который, кстати сказать, теперь выглядел несколько иначе, отчётливей, что ли, как звёзды в ночное время. Лапин отметил про себя, что здесь, далеко от его дома, тоже живут люди, бродят в своих заботах, делятся впечатлениями, собираясь в группы. И что некоторые из них, конечно же, совершенно счастливы.
Нет, он не завидовал их счастью, и на него часто опускалась эта благодать! Без сомнения! Потому, как на душе всегда было светло и чисто. Когда это происходило конкретно? Конечно, в детстве, с братом и сестрой, с любящими их и друг друга родителями. Отец с мамой работали на одном заводе простыми рабочими, и баловать детей на свои скромные зарплаты особо не могли, но, тем не менее, все трое имели по велосипеду. Гаражом для них служил сколоченный отцом деревянный сарай, стоящий, в купе с другими такими же самоделами в длинном ряду перед каждым двухэтажным домом. Хранился в них хлам, не нужный в квартире, на который рука не поднималась выбросить. В некоторых из них были погреба.
Что в то время для мальчишки  означал велосипед? То же самое, что для гусара хороший конь, без которого он уже и не гусар вовсе, а так, неуставной пехотинец – обыкновенный смертный! После полёта Юрия Гагарина мало кто из мальчишек желал оставаться простым смертным. Мечтали о заоблачных высях, о подвигах! А пока крутили педали до свиста в ушах!

Потом? Это женитьба на своей совсем юной симпатичной бухгалтерше Томе, которую он увёл из под носа полдюжины претендентов! Затем было рождение детей, в которых он души не чаял. А сейчас? Отчего бывает счастлив взрослый человек? Если брать по настоящему, как считал Лапин, то, не от того, что он купил дорогую игрушку, или удовольствие - это детское счастье, просто человек ещё не наигрался! И не от того, что как-то удалось заработать, если можно так выразиться, свой первый миллион, потом второй, третий… - это уже спорт, подчинивший жизнь амбициям. Взрослое счастье – оно нечто другое, зависит от глубины души, возникает от лёгкого дуновения ветерка в жару, от прочитанной строфы понравившегося стихотворения, или молитвы;  от осознания своей нужности хотя бы одному человеку на свете, от красивой мелодии, от пения птиц, - от всего того, что окружает и радует нас! От того, что ты кому-то отдал, а не отобрал. И, конечно, от осознания того, что ты тоже являешься частью огромного мира, частью вселенной!

«Вот и вспомнил свою биографию в картинках, как перед безвременной кончиной, - кисло ухмыльнулся Лапин. – Не плохая вышла история, всё было по-человечески. И есть! Так какого же рожна я трепещусь, как пескарь на берегу! Чего боюсь? Временных неудобств? Нелепо их боятся, когда на смерть наплевать, - куда от неё денешься! Вдыхай свежий кислород малыми дозами, и привыкай к новым условиям, люди не к такому приспосабливаются!».

Самоанализ помог: паника утихла. В душе обнадёживающе зазвучали первые мажорные нотки, как, вдруг, автобус тряхнуло, он завилял, гася скорость, и остановился на обочине дороги.
- Приехали! - Громко и раздражённо объявил водитель, добавив к сказанному что-то неразборчивое, но всем понятное. Потом четко объявил: – Полчаса можете размяться, пока я меняю баллон.

Лапин посмотрел на Грушина – не прогуляться ли им? Тем более, что за окном тянулись жилые дома, а напротив них стоял магазин. Организм для дальнейшей жизнедеятельности затребовал калорий, памятуя о том, что сегодня они пропустили обед.
- Я не могу встать, - ответил на безмолвный вопрос друга Грушин. – Очень хочется в туалет по маленькому.
«Вот ещё одна причина отсутствия на нём лица! Как плавно одна проблема переходит в другую, не меняя формы – отметил для себя Лапин, а вслух добавил»:
- Дело поправимое, вставай. Три-четыре!
Тот подчинился команде и замер, то ли ожидая следующей, то ли взвешивая силу своего терпения, затем быстро засеменил по проходу автобуса.

К магазину Грушин подходил, как марафонец к финишу. Дверь перед ним открылась, и он своим телом занёс обратно выходившего на свежий воздух мужчину в маске президента Америки. Лапин остановился, внутренний голос подсказывал ему, что дойти до дверей он всё равно не успеет, потому как вновь образовавшаяся связка в тандеме свой-чужой с его другом не исчерпала своих творческих возможностей, и сейчас, для продолжения действия, покажется на глаза широкой публике в том же порядке, но с противоположными ролями. Вообще, в хорошей драматургии угадывать сюжет – дело не благодарное. Едва успела прозвучать в голове Лапина последняя фраза, как в магазине разразилась пальба, и все прогнозы полетели в тартарары!  Срочно пришлось привинчивать к сюжету более трагическую развязку. И тут из магазина пулей выскакивает целёхонький Грушин, держа в руках небольшую спортивную сумку, и бежит,  претендуя побить все рекорды ГТО без всякой до этого подготовки! Слёзы радости навернулись на глазах у Лапина от хеппи энда, конечно не совсем полноценного, так как его друг вряд ли за такое короткое время успел удовлетворить свои естественные потребности, - но, не тут-то было! Из двери выкатился спецназовец в маске всё того же президента, и, целясь в Грушина, бабахнул из пистолета.
Если Лапин ещё не обмочился вместо своего друга, то это заслуга его крепкой нервной системы! Прямо перед ним выскочил  из машины другой президент, и тоже стал прицеливаться в Грушина нехитрым приборчиком для истребления населения. Лапина передёрнуло от возмущения перед таким количеством президентов на квадратный метр, покушающихся на его друга, он с размаху ударил ближнего кулаком по затылку, придав тому дополнительную инерцию вперёд. Ноги президента не поспели за телом, и он вонзился в асфальт пикирующим истребителем. Зрелище было не для слабонервных, но Лапин не успел насладиться им, его занесло в открытую дверь автомобиля.
Когда, моргнув, он открыл глаза, то обнаружил себя в прекрасном салоне с волшебным звуком работающего двигателя, руль кричал: возьми меня! Он взял его! И улетел в прошлое лет на тридцать назад, когда гонял свой «Москвич 412» синего цвета, - какое это было счастливое время! Они не ездили семьёй разве только лишь за хлебом! И рыбалки, и пикники, дача, магазины, - всё на нём, родном! Но времена изменились, старенький автомобиль требовал больших затрат, а их поступление резко ограничилось по причине концентрации оных в отдельных хватких руках, и пришлось со слезами на глазах распрощаться с любимым железным конём, продав его на запчасти!

Очередной выстрел вернул его в реальность. Он заорал, дабы обратить на себя внимание друга. Получилось каким-то детским позорным для мужчины в его годах фальцетом. Руки никак не хотели отпускать руль, чтобы помахать своему другу. Но тот услышал зазывный глас, и траектория его заячьей рыси обрела линейность. Ещё больше набирая скорость, Грушин прямо-таки вонзился в переднюю дверь, предусмотрительно открытую Лапиным в последний момент, и, не распрямляясь, замер. Уже трогаясь, Лапин, рывком заботливо прикрыл за ним дверь, сделать это было намного легче, чем объяснять ему сейчас правила дорожного движения. Пристёгивать не стал, так как взрослый эмбрион находился в кресле полностью вместе с ногами, уткнувшись головой Лапину в бок, и имел не стандартную необъятность. Да, и было не досуг.

 Потом он долго жал на газ, бездумно гоняя машину по бесконечным дорогам, куда-то сворачивая, обгоняя другие, пока эмбрион не начал кряхтеть и кашлять. Лапин остановился у дивных заснеженных лугов, оборвав бешеный ритм гонки, и, успокаиваясь, стал расплетать друга. Отыскав его раскрасневшееся лицо, спросил:
- Как ты?
- Чуть не задохнулся, - ответило лицо, и задвигало членами тела.
- Кстати, - заботливо вспомнил Лапин, - ты полчаса назад хотел сходить по нужде, так, это можно сделать прямо сейчас.
- Я уже, - ответил Грушин.
- Да? – Удивился Лапин, оглядывая товарища. – И где это ты успел?
- Там, - беспечно ответил Грушин.
- Ладно тебе, за две секунды молнию не найдёшь, чтобы расстегнуть, а тебе ещё  надо было дойти.
- Я и не дошёл, - спокойно доложил Грушин, и, видя, что его друг не только не удовлетворён его коротким ответом, и погрузился в некоторое недоумение, решил поделиться с ним некоторыми личными интимными подробностями, которые, по его мнению, в принципе,  вполне конфиденциальны. Но от друзей разве бывают тайны! И он продолжил: – Я сам толком не знаю, когда это случилось. Помню только, что мне стало хорошо, когда я на каком-то мужике сидел. Ему это так не понравилось, что он начал стрелять.
- Так ты?.. – Хотел спросить Лапин, но остановился, выбирая безобидное словосочетание, но друг его опередил:
- Да, получается, что прямо в штаны. Не беда, сейчас я их сниму.
- Совсем? – Ещё больше удивился Лапин. 
- Нет, до половины! Что за странный вопрос! Или ты стесняешься?
- Нет, - автоматически ответил Лапин. И, наблюдая искоса, как друг пытается раздеться не выпуская из рук сумки, добавил: - Что ты её тягаешь? Оставь! Вообще, откуда она у тебя?
- Не знаю, - искренне удивился Грушин, будто впервые её увидел.
- Ты что, её в магазине спёр?
- Не знаю, - повторился Грушин.
- Давай сюда, посмотрим содержимое.
Грушин еле разжал пальцы. Лапин расстегнул на ней молнию, и обомлел: внутри  ворохом лежали денежные купюры разного достоинства.

После длинной паузы первым заговорил Лапин:
- Тебе не говорили, что воровать нехорошо?
Грушин не ответил. Он первый раз в жизни украл! Не смевший до этого из принципиальных соображений присвоить себе даже чужого ржавого гвоздя, он был шокирован своим поведением, это событие разрушило его разум! Лишило дара речи, и элементарных интеллектуальных способностей, потому как он не мог вспомнить, каким образом сумка оказалась в его руках!
- Это клептомания, на почве позднего обширного склероза, - заключил Лапин.
- Лечится? – С надеждой поинтересовался Грушин.
- Нет. – Разочаровал друга Лапин, и продолжил: - Но одно снисхождение твоему поступку имеется: деньги ты отобрал явно не у инкассаторов. Слушай, как тебе это удалось?
- Спроси, что полегче. Только сразу хочу заявить: я не возьму себе ни одного рубля!
- А, как на счёт вознаграждения, когда мы их вернём? Мы же их вернём?
- Конечно! – С горячностью ответил Грушин, на корню отметая всякие сомнения в его кристальной честности.
- Тогда нам положено по закону несколько процентов, - заключил Лапин.
- Не искушай, дьявол! – Взмолился Грушин.
- Ладно, - сдался Лапин. – Оставим этот вопрос на совести их хозяев. Только каким образом мы это сделаем?
- Повернём назад, поедем и отдадим, - подсказал Грушин, но видя недоверчивую  физиономию друга, спросил: – Разве нет?
- А ты помнишь дорогу назад, сколько раз мы поворачивали?
- Много.
- В том-то и дело, что много! - в раздумье подытожил диалог Лапин. – Знать бы куда ехать! Ты не заметил случайно, как назывался тот посёлок?
- Нет. Но мы можем вернуться в наш город, и поехать снова… - Грушин не закончил фразу. Снисходительный взгляд друга разрушил его веру в себя. Доказательством тому был жалобный крик его души: – Что? Не можем?
- Можем… кататься по кругу! Ты, хоть знаешь, в какой он стороне? – Язвительно спросил Лапин. – К тому же, если мы и найдём этот магазин через неделю, то там нас будут ждать люди в форме. Я думаю, для нас уже камеры в тюрьме приготовили.
- Не шути так, - Грушин побледнел, в камеру ему очень не хотелось.
- Какие тут шутки! – Вздохнул Лапин. – Деньги-то мы увезли. Слушай! Ты прикройся чем-нибудь, а то сидишь как в бане на пологе, только веника тебе не хватает.
- А чем я прикроюсь? – Удивился Грушин непонятливости друга, разве не видно, что здесь не гардеробная? Повертев головой, он открыл бардачок, его взору предстал только один предмет: - Здесь только пистолет лежит!
- Хотя бы им! – Съязвил Лапин.
Грушин, видимо, принял сказанное другом за совет и взял пистолет в руки. «Господи, - подумал Лапин. – Образумь раба твоего Петра, недоумка, иначе он себе чего-нибудь отстрелит!». Едва он закончил читать молитву, обращая свой взор к всевышнему, как раздался выстрел.

После того, как Лапина перестало трясти, он ещё некоторое время не знал, живой он, или нет. Но, случайно вздохнув, логическим путём, помня о том, что мёртвые не дышат, пришёл к выводу, что он ещё не полноценный труп. Тогда, совершенно не чувствуя себя, Лапин стал искать в своей груди дырку. Она не обнаруживалась, и кровь нигде не хлестала. Он перекинул свой взор на Петра, с болью в сердце предчувствуя его безвременную кончину. Однако, Грушин, сидел совершенно живёхонький, и с интересом разглядывал крышу автомобиля. Лапин поднял глаза, и увидел в ней зияющую дырку.
«Пронесло», - подумал он.
Возмущаться не было сил, да и как-то сразу отлегло от сердца при виде бодрствующего знакомого лица. Пистолет по-прежнему был в руках у счастливчика. Отворачивая указательным пальцем от себя дуло, Лапин нашёл в себе силы изречь одно предложение в пользу всеобщего разоружения:
- Ты, это… положи его на место.
- Я думал, это зажигалка, - удивлённо сказал Грушин, нервно похихикивая, и сразу исполнил просьбу друга, затем, как ни в чём не бывало, поинтересовался, когда они тронуться.
- Уже третий час идёт, как тронулись, - определил Лапин их состояние.
- Кушать хочется, а до тётки далеко, - продолжал канючить Грушин.
- Ты ещё пару раз пальни, и мы сразу окажемся в её объятьях. Там она нас и покормит! Всё! Едем дальше!

Он завёл машину и поехал прямо вперёд, в неизвестность.

Часть 3. Гидра аморальщины.

Бескрайняя Россия! Заснеженная! Так это ты виновата в том, что в суровые зимы русский мужик по полгода не слазил с печи? Вот откуда появились наши гены лености! О чём же он думал всё это время, лёжа на тёплых глиняных кирпичах? Планировал работу на лето? Но это занятие на неделю, а потом? Мечтал? О чём он мог мечтать? О новой сохе? Или о том, чтобы освободиться от барского гнёта? А что он будет делать с волей? Неграмотный, умеющий только кланяться, да землю пахать. Что значит для него воля? Возможность работать на себя и свою семью? Желание быть самостоятельным, самому ставить перед собой цели, планировать хозяйство? Или воля для него это - разгул страстей? Ведь добиваясь её, он не раз ставил страну на попа!
«Воля и добра мужика портит», «Воля и добрую жену портит» - находим мы пословицы у В. И. Даля. Значит, не очень-то он и стремился к воле. Без неё проще жить: не надо думать о насущном. Пришла пора, отработал оброк, и опять на боковую. Можно дальше благодушно созерцать мир, сочинять трогательные сказки и песни, в первозданности сохранять свой душевный покой, и, ощущая себя былинкой вселенной, слушать завораживающий скрип её колесницы, мчавшейся во весь опор.
Разве можно всё это променять на бренность! Жизнь - копейка! Ведь до неё была вечность, и после неё опять наступит вечность. А если говорить о истиной воле, так на Земле её нет, потому как что ни делай, всё одно грех: то плоть свою услаждаешь, как подневольный раб её – как иначе, если она дана? То ограничиваешь чужую волю. И получается так: чем больше у тебя воли, тем больший ты узурпатор для других. Одно недоразумение.

Лапин был русским. Имел в душе такой же, как почти у всех русских, запутанный клубок нравственных противоречий, вполне годный для  создания своей доморощенной философии, объясняющей суть происходящего в окружающем его мире. Дружил со своей совестью, и если чего боялся, так это - наступить на чужую мозоль. Должности принимал без всякого личного рвения, но относился к порученному делу с большой ответственностью, он даже через это в партию вступил, чтобы с такими же как он собратьями мостить дорогу к светлому будущему человечества. Верил в него, не вдаваясь в мелкие подробности. Кто мог подумать, что в трудное для страны время межвластия, почти вся партократия сменит ориентацию! Переметнётся в стан классового врага, и так же дружно плечом к плечу встанет в первые ряды строителей капитализма. Капитализма не вышло. Вышел полный грабёж населения. Вы можете себе представить, чтобы бандиты за раз полностью обобрали весь мирный Привоз? В нашей стране это таки самое случилось во времена якобы зарождения демократии, о которой ещё Платон писал как о нравственно неустойчивом строе. Как он прав!
 
Лапин с тех пор разуверился в искренность политиков. В самом деле, это надо быть не слишком обременённым умом, чтобы поверить чужому дяде, который клянётся защищать твои интересы даже не на твои собственные деньги!  Совершенный абсурд! И зачем они тогда нужны на нашей исхудавшей шее? Морочить голову? Пусть, как говорится, каждый из них купит по петуху, у пернатых мозги крепче!

Мысли Лапина разлетелись от крика Грушина.  Он ударил по тормозам. Машина заскользила юзом, и стала поперёк дороги. Желающих отрихтовать кузов их неудачно припаркованного автомобиля своими бамперами, на счастье, не оказалось. Не помышлял об этом и одинокий «Mercedes-Benz», стоявший у обочины метрах в тридцати от них. Повезло. Лапин повернулся к Грушину. Тот молча  сверлил его удивлённым, с некоторым возмущением, взглядом явно намекая на его неполноценность. Лапин заговорил первым, так как молчание друга было похоже на затянувшийся затяжной прыжок с парашютом - на горизонте замаячили машины.
- Извини, - успокаивая себя, тихо произнёс Лапин. – Не расслышал, что ты сказал.
- Ты куда смотришь? – Начал Грушин с претензий.
- На тебя, - искренно ответил Лапин.
Грушин стушевался, в голове у него потекли мысли, это было заметно по сморщенному лбу, и пространному взгляду. Потом гора родила мышь:
- А до этого?
- На дорогу, - ответил Лапин, лицом указывая направление.
- Ага! - Обрадовался Грушин, поймав друга с поличным. – Почему не взял девушку?
Девушку у дороги он заметил. Она не голосовала, но всем своим видом говорила: остановись, и возьми меня всю. Лапин взглянул в лицо друга: поистине счастье – в неведении! Сейчас всё ему расскажи, и жизнь его омрачится.
- Ты видишь, она совсем раздетая! – Не унимался Грушин. - Надо срочно отвести её домой!

Лапин ничего не отвечал, уже полминуты он пытался завести машину. Грушин замахал руками, и заорал в окно:
- Девушка, идите к нам!
- Да ты прикройся, бесстыдник! – В сердцах возмутился Лапин. Тот опустил голову и задумался, любуясь своей первозданностью. Лапину пришлось подсказывать: - Сними куртку!
Машина завелась. Он осторожно подрулил к обочине, и опустил боковое стекло со своей стороны, так как девушка уже наклонилась, готовая к диалогу. Она была совсем юна, одета ярко, но не богато. Лицо приветливое, миленькое.
- Девушка, вам куда? – Крикнул Грушин в ухо Лапину. – Садитесь в машину, подвезём. Володя, открой дверь барышне.
Лапин открыл. Барышня села и защебетала:
- Привет, мальчики.
Вот, казалось бы, что случилось? Вошла хоть и юная, но женщина, симпатичная, кокетливая, и сразу по организму стал разливаться бодрящий тестостерон, не смотря на старческую дряхлость, и отсутствие обеденных калорий! Барышня продолжала щебетать:
- Решили разгрузиться?
- Вас как зовут? – Не вдаваясь в смысл заданного ею вопроса, проявил любезность и такт Грушин.
- А как вам нравится, так и зовите, мне всё равно, - любезно ответила она, и повторила свой вопрос: - Разгружаться будем?
- Нет, не будем, - ответил Лапин.
- Ну, почему же, - перебил его Грушин. – Если девушка настаивает, то обязательно будем. Только потом мы вас доставим  по месту жительства. Дома, наверное, уже мама беспокоится.
- Мама далеко, а я уже взрослая и самостоятельная девочка. У меня, кстати, есть подружка, она в той машине сидит, позвать её?
- Нет, не надо, - настаивал на своём Лапин, он всё ещё хотел разрешить этот вопрос простым отказом, не вдаваясь в подробности.
- Почему не надо? - Удивлённо воскликнул Грушин. – Мы можем и подружку взять. Вы рядом живёте?
- Это не важно, где мы живём, но если мы вам понравимся, то нас всегда можно найти на этом месте. Эксклюзивно мы даём адреса с номерами телефонов, всё зависит от вашего желания.
- Ну, как вы можете не нравиться! – Любезно петушился Грушин. – Только мы не каждый день здесь бываем. Вот, спонтанно решили съездить к тёте.
- Племяннички, значит?
- Мы не племяннички, и мы ничего не хотим! – Грубовато перебил девушку Лапин.
- Володя, не груби девушке! – Цыкнул на него Грушин: - Что ты прямо как не джентльмен. – И обращаясь к девушке, заверил её: - Мы всё хотим.
- Если хотите, тогда вон в той машине сидит парень, деньги отдадите ему, а заодно возьмёте подружку.
- Нет, нам не надо денег, - продолжал лебезничать непонятливый Грушин, мы вас без денег довезём.
- Без денег пусть вам жёны дают, - ласково пропела девушка. – У нас такса. Неужели у таких крутых парней, как вы, не найдётся по пять штук с носа? Не верю в это!
- С какого носа? – Поинтересовался Грушин.
- С каждого, - пояснил Лапин. – С тебя и с меня.
Он начал уставать от непонятливости друга. Время шло. Скоро начнёт темнеть, а они как две блудные коровы, потерявшие своё стойло, не знают куда податься.
- С нас деньги? – Удивлению Грушина не было предела. – За что?
- Так, мальчики, я всё поняла. Как-нибудь в следующий раз, - пропела девушка, и стала выходить из машины.
- Подождите, - начал было Грушин, но девушка решительно захлопнула за собой дверь, пожелав им на прощание счастливого пути.

Грушин был расстроен и растерян: его совершенно бескорыстную помощь отвергли!  И разговор сложился странный! Похоже, что они говорили каждый о своём. А о чём она говорила?
- О чём она говорила? - Повторил он свой вопрос вслух.
- О своём, - ответил Лапин. Он опять завёл двигатель и выжидал, когда проедет «Газель».
- Вот я так думаю, - махнув утвердительно головой, согласился с ним Грушин. Потом, осознав, что с ответом друга информации в его голове не прибавилось, опять повторил свой вопрос с некоторым добавлением: - О чём, о своём?
- О чём может говорить красивая восемнадцатилетняя девушка? Конечно о любви. – Попытался отшутиться Лапин, и тут же пожалел о произнесённых словах: Грушин нацелил на него свой пристальный взгляд, и в раздумье произнёс:
- Она что, проститутка?
И как-то сразу ушёл в себя, проверяя свою версию путём наложения в уме навеянного развратного образа на оригинал. Совпадения привели его в уныние. Он даже пошёл на конфликт с самим собой, нервно что-то доказывая, отрицая; вербально, в такт мыслям, дёргая руками, и, практически, всеми остальными частями тела. Лапин засмотрелся на этот сидячий танец престарелого манекена, но не более, чем на полминуты – надо было ехать. Отжав сцепление, он включил первую скорость и утопил левой ногой педаль акселератора, и тут Грушин ошарашил его новым криком. 
- Ну, что ещё! – Лапин в очередной раз остановил машину. – Ты почему всё время орёшь? Ты дашь мне сегодня вести машину, или мы прямо здесь заночуем?

Грушин на вопрос друга отвечать не думал, он нервно дёргал ручку двери. Наконец дверь поддалась, он стал вываливаться на свежий, чистый от зловредных микробов урбанизации и всякой там промышленной индустрии, воздух.
- Ты куда? – Возмутился Лапин. Но видя, что разъярённого бизона на ходу не остановить, посоветовал тому в сердцах: - Прикройся, бесстыдник.
То ли совет действительно подействовали на Грушина, то ли из-за того, что всю его оголённую нижнюю часть сразу довольно неприятно прихватило морозцем, голова его вновь появилась в салоне, а руки потянулись к упавшей на пол куртке. Лапин не мог упустить возможности продолжить нравоучительную беседу, так сказать, освободиться от образовавшегося внутри себя негодования:
- Ты куда собрался? Ты к ним собрался? – Строчил он языком. – Они тебя ждут. Особенно мордоворот, который сидит за рулём, у них хилых не держат! Он тебя одним ударом кулака вобьёт в асфальт по самые уши! Я выковыривать тебя не стану, я не гвоздодёр!
Грушин на секунду замер, видно в голове его из одного пункта до другого поползла мысль. Наконец, она доползла: он открыл бардачок, вытащил пистолет, завернулся в куртку и пошёл к машине, спрятав пистолет за спину.

Лапин зажмурился. Статья за грабёж у них уже есть, сейчас кого-нибудь застрелят, и, пожалуй, они никогда больше не смогут вернуться в свои уютные квартиры. В лучшем случае, остаток жизни проведут в тесной камере с новыми друзьями с довольно сложными характерами, и не очень джентльменскими манерами. А в худшем… возможно, это и прекрасно стать питательной почвой для новой, радующий глаз растительности, но пока об этом не хотелось думать.
Лапин открыл глаза. Грушин стоял у машины, и через закрытое окно заднего сиденья спокойно вёл с девушками воспитательную беседу. Мордовороту это крайне не нравилось, он вылез из машины, и стал приближаться к оракулу, с целью отогнать того, как надоедливо жужжащего комара от своей движимой недвижимости, и, если понадобиться для этого, причинить тому физический вред.
Но, не тут-то было! Грушин наставил на него пистолет! Лапин вылетел из машины, момент уж больно щекотливый, самое время разрулить сложившуюся ситуацию без кровопролития! Но то, что он услышал, едва удержало его на ногах: тишину мирных русских полей разрезал громыхающий отборный мат Грушина, адресованный к надвигающейся, накаченной фактуре! Боже, куда делись десятилетия занятия прекрасной музыкой! Нежнейший Шопен! Божественный Бах! Больше половины слов в сознании Лапина не определялись, видимо Грушин ко всему подходил с творческим подходом.

Мордоворот, привыкший всегда добиваться поставленной перед собой цели в среде тихих, адекватных, уравновешенных обывателей, продолжал нагло напирать. Но Грушин, словно бенгальский огонь, уже горел яростью, и, для устрашения, стал размахивать пистолетом перед его лицом, словно шашкой. В какой-то момент пистолет выстрелил. Лапин мог поклясться, что пуля улетела в противоположную сторону от того, кому она предназначалась! Он обернулся на эхом отозвавшийся сзади грохот - это взорвался простреленный баллон их машины, которая сразу дала крен на правую переднюю сторону. Первая мысль, которая его посетила, была такая: «Надо быстрее забрать  у друга пистолет!».
Он ускорил шаг. Когда подошёл к исполнителям главных ролей, все были ещё живы. Мордоворот стоял на коленях, а Грушин орал:
- Снимай штаны, Швондер!
Коленопреклоненного Швондера прошибла слеза: в том бизнесе, где он процветал, такое предложение означало только одно. И даже намёк в будущем на то, что это с ним когда-то произошло, навсегда лишило бы его карьеры и уважения не только у соратников, но и врагов. Стоит ещё заметить, что куртку свою Грушин в запале потерял, и теперь красовался перед всеми в новорождённом виде, тыча вороненым дулом в широкий лоб приговорённого.
- Ты, это, поосторожней, - начал было Лапин.
- Что ты сказал? – Лицо сумасшедшего Грушина повернулось к другу вместе с дулом. Лапину стало страшно. Нет, он не то, чтобы боялся умереть, просто очень не хотелось делать этого именно сейчас, вдалеке от дома и своих родных.

Мордоворот предложил деньги, Грушина эта взятка ударила по самолюбию, он вообще стал не управляемый. Предчувствуя, что промедление – смерти подобно, громила ловко сбросил портки: смерть – страшнее бесчестия! Приняв их, Грушин сразу потерял к своей жертве всякий интерес, не глядя сунул пистолет в руки  Лапину, и стал примерять обновку.
- Ещё увижу, чем ты здесь занимаешься, пристрелю! Понял? – Пригрозил он громиле. Тот утвердительно кивнул головой.
- Машину мы конфискуем, - встрял в разговор Лапин.
- Это грабёж! – Слабо возмутился громила, понявший, что пик риска потери собственной чести, да и жизни уже пройден, и ситуация неожиданно удивительным образом начинает стабилизироваться.
- Тебя никто не спрашивает! – Цыкнул на него Грушин, осматривая на себе штаны. Они оказались широковаты в бёдрах, и короткие. Что делать, если бандит оказался недомерок, и всего один, выбора-то нет, не в магазине!
- Это – другое дело! – Подбодрил товарища Лапин. – Теперь можно общаться с девочками. Девчата, сидите спокойно в машине, сейчас поедем по домам.

Девчата дружно покинули салон, и встали рядом со своим наставником.
- Ну, и зря! – Рассердился Лапин. – Петя, принеси нашу сумочку, поедем на их машине, а эту  гидру аморальщины я сейчас всю с превеликим удовольствием расстреляю.
- Психи! – Выразила общее мнение гидры та, которая раньше подходила к их машине.
- Согласен, - вполне спокойно ответил ей  Лапин. – Зато - честные и добропорядочные!
- Клоуны! – Стервенея, не унималась она.
- Молчи, дура! – Прикрикнул на неё наставник.
- Правильно, - раздражённо одобрил пожелания бандита Лапин. – Лучше молчи, если не хватает ума сказать что-нибудь толковое. Хотел провести с вами воспитательную беседу, но, думаю, бесполезно.
- Почему бесполезно? - Мило отозвался бандит. – Очень полезно.
- А тебя я расстреляю первым на глазах у всех, - пообещал ему Лапин, хотя, конечно, не собирался этого делать. Просто в цейтнот времени, он не находил альтернативных методов быстрого воздействия на морально падших объектов, с целью их мгновенного перевоспитания.
Однако его категоричность как-то повлияла на сухожилие указательного пальца правой руки. Палец противоестественно дёрнулся, воздействуя, путём нажатия, на курок, и произошёл выброс пули, сопровождаемый грохотом.

Долгое время никто из стоящих виз а виз не верил, что остался жив, и поэтому все дружно перестали дышать, закрыв глазами, и безвольно опустив руки. Первая об этом вспомнила рыжая – вторая из девушек, она глубоко и громко вздохнула, видно больше всех хотела жить, и с истошным воплем моментально исчезла в машине.
«Вот это правильно, - вернулся вместе с мыслью в действительность Лапин, и восхитился: - Какая это страшная штука – шоковая терапия!». Подошедший Грушин бережно взял из его рук пистолет и нежно, но настойчиво предложил:
- Поехали, Володя.
Володя ничего не ответил, так как собственных мыслей, чтобы сформулировать ответное предложение, в его звенящей голове не оказалось, он послушался своего друга, и на деревянных ногах побрёл к машине. 
 
 Часть 4. Лиза и Маша.

Находясь в полной прострации, словно безумный Франкенштейн, Лапин сел за руль автомобиля, завёл двигатель, взялся за рычаг переключения передач, ноги сами послушно легли на педали - что значит тренировка тела, никаких мозгов не надо! Глаза, в целях безопасного выезда на проезжую часть дороги, привычно уставились в зеркало заднего вида. Там двигался только один бандит, и то поперёк дороги. В левой руке он держал телефон, и что-то в него наговаривал, правой энергично дирижировал невидимому оркестру в темпе allegro con espressione. 
«Жалуется, гад, не к добру это», - вспыхнула искрой мысль где-то в безжизненных недрах головного мозга Лапина. Холодок тревоги пробежался  по телу: значит, и эта история будет иметь продолжение!
Тем временем, машина как-то сама тронулась с места, и резво побежала вперёд по дороге, увлекая за собой мысли и внимание.

Не успели они отъехать и ста метров, как сзади раздался взрыв. Обернулись все, кроме автомобиля, который, взвизгнув тормозами, просто остановился. Горела оставленная ими машина, та, которую ещё недавно они некоторым образом арендовали. Чувствуя свою сопричастность к содеянному, мужчины онемели. Очень не хотелось верить своим глазам, но факт пылал ярким пламенем. День, по всему, так и не наладился.
Бандит ловко отползал от пылающей машины. Заголосив, поднялась с земли и бросилась к ним оставшаяся барышня. «Молодец, – оценил её поступок Лапин. – Не всю совесть оставила на паперти! Теперь бы живыми обеих доставить домой, а то с этим огнестрельным оружием одна беда: стреляет, зараза, куда ни попадя! ». Он глянул на своего товарища.
- Это не я, - показывая чистые руки, с честными глазами отозвался Грушин.
- И не я, - по-детски отпарировал Лапин, тараща на своего друга не менее честные глаза. А кто тогда?
- Она сама по себе взорвалась, - робко выдвинул версию Грушин.
На этом и порешили.
- А где он? – Спросил Лапин, не обнаруживая оружия в руках друга, подозревая, всё же, что именно он стал настоящей причиной взрыва.
- Пистолет? Я его выбросил, - невинно ответил тот.
- Это ты … правильно сделал, - заметил Лапин с некоторым воодушевлением, потому как после разоружения шансы на успех их мероприятия явно возрастали.

Хлопнула задняя дверь – это залетела «ночная бабочка». Шлёпнулась на сиденье, прижавшись к своей подруге, нервно и угрожающе держа в руках туфель явно для отражения атак перезрелых сумасшедших, по всему видать, подрывников ещё с Великой Отечественной войны. Лапин, не оборачиваясь, – ещё стукнет(!),  некоторое время смотрел в зеркало на её милое, перекошенное страхом лицо, затем спросил:
- Второй где?
Её широко открытые глаза каким-то образом ещё больше увеличились в окружности.
- Я говорю: второй туфель где, потеряла? – Мирно разъяснил он.
- А тебе-то что! – огрызнулась та.
- О-хо-хо, - вздохнул Лапин. – Детский сад!
Он вылез из машины, и пошёл искать второй туфель. Такие туфли, при её работе, явно не из кожзама, из которого он, в последнее время, не вылезает, и стоят не меньше половины его пенсии. А то и пенсию. Страшно подумать сколько! Тут любая мать с ума сойдёт, если узнает о потере. А как не узнает, если ребёнок домой босой придёт.

По дороге, направляясь к пылающей машине, он опять тяжко вздохнул от тяжких мыслей: «Первый раз собрался на море, и сразу посыпались приключения. Все такие счастливые, или только мы? – Думал он. - И кому из нас особенно фартит?».  Он только приготовился логически развить эту мысль дальше, как пролетающая над ним божья тварь в перьях, отметила его естественным образом прямо в темечко.
- Вот и ответ, - подумал он вслух. Достал из кармана брюк носовой платок и стал вытираться. – Не понятно: за что?

Конечно, тема для его раздумий сразу сменилась. Болезненно для самолюбия подкатил к горлу вопрос: когда он мог так нагадить природе, что теперь каждая пролетающая пигалица метит именно в него? Неужели из-за пылающего факела на дороге? Хотя, какой ей от него вред? Горит, себе, и горит, создавая вокруг себя плюсовую температуру. Бандюга - цел, только коленки себе исцарапал об асфальт, отползая. Не из-за пару же комариков, которые, возможно, опалили над факелом свои крылья!
Или природа мстит за гуппи, которые у него дома в двадцати литровом аквариуме неожиданно разом всплыли вверх животами? Так это недоразумение случилось не от мелкой подлости кого-то, а от щедрости его души! Это он, тайком от супруги, докармливал их, видя бессердечно мизерные щепоточные крохи, которые, походя, бросала она в аквариум, словно в мусорное ведро!
Его щедрость подтвердил восьмилетний сосед, «профессор по рыбкам Иван Селёдкин.
- Обожрались, - моментально со знанием дела установил он причину массового мора живности, сверкнув минусовыми линзами очков. – Смотрите, у них животы лопнули.
А перед этим было восьмое марта, а в аквариуме плавали почти одни самки,  что он, в конце концов, не джентльмен? Поздравил их с праздником, так сказать, от всех оставшихся самцов, у тех ведь кроме плавников – только чешуя.
Но, видать, от безмерной щедрости, как и слепой любви - один исход.
Такому выводу есть наглядное подтверждение, в виде соседки по площадке – тихой, сухонькой шестидесятилетней соседки Марии Петровны.  Её слепая, беззаветная, и потому -  безответная любовь к своим сыновьям, сгубила их: тридцатипятилетний Юрий третий раз отбывает срок за воровство, а его младший брат - двадцатисемилетний Семён – стал беспробудным алкоголиком,  потерял жену с семилетней дочкой, и теперь сидит на шее матери, иногда побивая её в минуты сухого синдрома.
Так что, миром правит не любовь. А что?

Развить теорию устройства мироздания он не успел, так как на полпути к горящей машине, увидел туфель валявшийся на обочине дороги. Сказочный, возможно хрустальный шедевр небрежно лежал на выбившемся из по асфальтовой корки гравии, словно хлам, словно выброшенная пустая пачка сигарет. Лапин осторожно поднял его, и сразу повернул обратно. Возвращался довольно резво, подошёл к машине со стороны сидевшего в ней Грушина, и постучал в окно. Грушин вскинул удивлённый взор на своего друга, неожиданно явившегося с другой стороны, и после некоторого замешательства, решил опустить ветровое стекло, чтобы высказать своё недоумение вслух. Но тот опередил его, сунув в открывающийся проём окна туфель со словами:
- Поищи в бардачке водички, руки надо помыть.

Грушин принял туфель с опаской, - уж, не в деревенском ли навозе он извазюкан! Но туфель блистал чистотой, как и своим очарованием.
- А что случилось? – Как-то само собой вырвалось из его невинных уст. Он не верил, что о такую красоту можно испачкаться, но, глянув на мрачное лицо своего друга, ответ решил ждать в поисках воды, дабы не создавать новых проблем из-за возникающего недопонимания друг друга, проблемы эти и так сыпались на их головы одна за другой. Рука нащупала бутылку, он её вытащил и прочитал: -  Виски Jack Daniels. Подойдёт?
- Подойдёт, - после секундного колебания, отозвался Лапин и подставил ладони.

Грушин ещё никогда в жизни не мыл руки спиртным, и поэтому не мог определиться: сразу наливать полные ладони друга, или капать каплями, как валерьянку. На всякий случай, он спросил разрешения:
- Лить?
- Давай, - ответил Лапин, уже томясь.
- Сколько? – Полюбопытствовал Грушин.
- Как обычно, - по деловому подсказал его друг.
- А сколько обычно? - Тянул время Грушин, он, кажется, даже вспотел от запредельного мыслительного процесса.
Лапин выпрямился, удивлённо вперив свой взор на Грушина, выискивая на его лице признаки слабоумия. И в этот момент какой-то нерв в руке Грушина дёрнулся, и жидкость полилась из бутылки на асфальт. Обоих как парализовало.

- Ты чего? – Не выдержал Грушин. Он не мог видеть, как пустеет на глазах сосуд, но ничего с собой не мог поделать.
- А ты чего? – Переспросил Лапин, ему как будто ступило в поясницу: то ли от желания дёрнутся, то ли уже от рывка, и руки до источника не дотягивались.
- Ты чего стоишь? – Закричал Грушин. – Кончается же! Мой быстрее!
Лапин как будто ждал команды, но было поздно. Одинокая капля нехотя упала в его подставленные широкие ладони. Он опять замер, не зная что делать дальше: то ли уже растирать её, то ли ждать следующей. Стоять внаклонку было тяжело. Он плюнул в сердцах, махнул руками, стряхивая вредоносные микробы, и пошёл на своё водительское место.

Первое, что он услышал, когда открыл дверь, это язвительную реплику одной из мадам:
- Идиоты. Вы знаете, сколько денег сейчас вылили? Тысячи!
Это выразила свои чувства последняя «бабочка». Держа в руках теперь уже обе туфли, но уже без замаха, сейчас она выглядела не столь испуганно агрессивной. Видно, успокаивалась, но как-то вяло, нет, чтобы поблагодарить за найденную обувь!
«Злая бабёнка, - определил он про себя. – Чего ей неймётся? Тут машины взрываются, а она самогон пожалела».
Отвечать не стал, потому как доля правды в её словах была. Да и не для препирательства он сидит здесь. Надо ехать куда-то.
- Слышишь, Петя, - обратился он к другу, больше из-за того, чтобы вернуть его голову и внимание в салон. – Ты не знаешь, что означает, когда тебя обгадят?

- Как это, - вернулся в салон удивлённый Пётр не выпуская из рук пустую бутылку. – А кто?
- Птичка, - ответил Лапин, заводя машину.
- А-а, - пропел Грушин, укладывая стеклянную посуду обратно в бардачок. – Это к бани.
- А я слышала, - вклинилась другая мадам, та, что моложе, и не стервоза, – это к деньгам.
- Второй ответ мне больше нравится, хотя он немного запоздал, деньги уже есть. Случилось всё наоборот: сначала – деньги, а потом... – Лапин хмыкнул, затем повернулся к той, что говорила с вопросом: - Тебя как зовут?
- Лиза, - ответила она по-простому.
- А тебя? - Обратился он к её старшей подруге.
- Не твоё дело, - огрызнулась она.
- Мария её звать, - торопливо ответила за неё Лиза.
- А меня Владимиром кличут, а его, - Лапин кивнул на друга, - Петр. Вот и познакомились. А теперь, Лиза с Машей, слушайте, что я вам сейчас скажу. Люди мы мирные, едем по своим делам, и воевать ни с кем не собираемся. Но день выдался такой, что только по счастливой случайности трупов вокруг нас пока ещё нет. Но он ещё не закончился, и что будет дальше, как говориться, известно одному богу. Так что: с нами не конфликтовать, все претензии выражать в благожелательной форме, и, самое главное, радоваться жизни, потому как едем мы сейчас к вам домой… в смысле… мы отвозим вас домой, а сами поедем дальше. Вам всё ясно?.. Молчание – знак согласия, так в какую сторону едем?.. Мне повторить свой вопрос?
- Туда, - вскрикнули обе девицы, показывая указательными пальцами направление. Ехать надо было назад. День такой. Лапин стал разворачивать машину.

    Часть 5. Встреча со «Шварцнеггерами».

Когда проезжали мимо горящей машины, Лапину захотелось провалиться. Чувство стыда бросило его в жар. За что ему такое? Прямо беда для порядочного, особенно русского человека за всё на свете испытывать вину, хотя в данном случае, и не доказанную! Какая, оказывается, это сила - вина! Вдавливает в землю! Пылает вся лысеющая макушка, с ушами! И только усталость не даёт организму распустить нюни.
Страсти, как в бразильском сериале. Вообще, можно сказать, жизнь после их отъезда наступила полноценная, со всей гаммой чувств и эмоций. Ещё бы характер железный заиметь, и сердце каменное. Есть же такие люди, которых беспокоят только они сами, и их собственный достаток, а тут за всё переживаешь. Даже за бандита. Вот он сзади опять появился на дороге, и по-прежнему жалуется по телефону, размахивая пудовыми гирями вместо рук.
- Надо было его взять с собой, - вслух поискал он поддержки у друга. – Не май месяц, ещё отморозит себе чего-нибудь без штанов.
- А ты попробуй его догони, сам он в машину не сядет.
- Это правда, - согласился с ним Лапин. – Будет бегать по полям, как заяц беляк. Лучше пусть греется у костра. А почему он не загорел, сидел, что ли?
- Давай его спросим, - предложил Грушин.
- Только и осталось мотаться туда-сюда, - пробурчал Лапин.

Наблюдая, как уже смеркается, а они остались без обеда, без ужина, и неизвестно где находятся, чувство невосполнимой утраты прежней, ещё утренней безмятежной сладкой жизни, словно сочась из худого целлофанового мешка разума и силы воли, заполняло каждую клеточку тела Лапина. По всему предвещало, что с окончанием дня, закончится их с Грушиным полное существование. И не то, чтобы это его пугало, разве может напугать собственная смерть праведника, к коим он причислял себя с другом, просто это было как то некстати, с дополнительной будущей нагрузкой для родственников. Как-никак,  Грушин без паспорта, и если его, стылого, с таким как сейчас ужасом на лице, увидят родственники, то вряд ли опознают, и придётся его другу вечную жизнь проводить в обществе далеко не соответствующему его идеалу.
 Полиция, скорее всего, уже завела дело по ограблению магазина, и сейчас их нарисованные портреты можно увидеть разве только лишь не на билбордах. А что им останется делать, если найдет их в угнанной тачке, с дамами лёгкого поведения и кучей криминальных денег, - и это всё случилось с ними за полдня нахождения их вне родных стен дома! 
Может быть, пора искать дорогу домой, ну его, это море, плюнуть на него и растереть! Тогда, как же Петя? Покойная тётушка ему житья не даст! И чего взъелась, вроде спокойная была при жизни. Чего ей там неймётся! Он представил, как она нетерпеливо ходит по комнате, если можно так сказать о её жилище, и поглядывает на часы, а то прильнёт к окошку, раздвинет занавески, какие были при ней в квартире, и смотрит вдаль.
- Господи, - тихо произнёс Лапин, - кажется, я свихнулся.
- Чего? – спросил Грушин.
- Я говорю: кушать хочется, - ответил Лапин.
- Это – да, - сразу согласился с ним друг, и с горечью добавил: – И внук останется голодным, я его на ужин из комнаты, можно сказать, всегда выдёргиваю, а сегодня некому.

Грушин тоже поник. Мысль о своей ненужности в этом мире вдруг посетила его. Понятно, что перед сном внук найдёт в холодильнике пищу, но вспомнит ли он о нём? Возможно, и нет, потому как своя жизнь и заботы, как говорится, ближе к телу, зашоривают глаза. К тому же, дед для него как военный непотопляемый корабль, что может с ним случится? Он и рифы разобьёт своей кормой, и по суше проползёт, если надо. Раз он не появился на горизонте, значит - бороздит другие океаны, только и всего. И вообще он для внука – объект из других веков, как догорающий свет некогда сверкающей сверхзвезды. И хотя за завтраком и ужином он ещё рядом, но уже едва заметен.
И ничего с этим не поделаешь, большей частью люди нужны только себе, и жив ты для других, покуда светишь.
А сам для себя ты жив? Если уже отсеял доброе с вечным, и теперь безмятежно катишься по инерции к неотвратимому концу? Когда больше разговариваешь с покойной тётушкой, чем со здравствующими ныне. Когда прошлое намного интереснее, чем телевизионные сериалы. И навсегда раствориться в них мешают только колики в почках, напоминая, что ты ещё воплоти, и надо опять идти в поликлинику и томиться в очередях, - а это хуже смерти для мужчины. Наверное, даже начало такого движения и есть конец.
А, может быть, и нет. Ведь неизвестно, что лучше для вселенной, породившей тебя: когда ты поймёшь её, и будешь жить, согласно её жизнеутверждающим законам, или выпятишься, словно бородавка на нежном теле, обезображивая прекрасное лицо, тут без хирургического вмешательства не обойтись.

Для чего он вообще появился на свет? Наверное, как и большинство людей: чтобы завести семью, детей. Много это или мало? Наверное – много, потому как на земле остаются после них другие люди. И так нескончаемо. Зачем? Это уже другой вопрос, так захотела природа, или кто-то ещё. Как у Окуджавы: «Почему не наше дело. Для чего не нам судить».

Был ли он счастлив? Конечно, и счастье это, в первую очередь, связано было с Натальей, его женой. Грушин как увидел её в молодости, так и присох к ней, - сразу определилась вся дальнейшая его судьба, с небольшими производными нюансами! Заводная, симпатичная, своей девичьей страстью она затянула его в омут бесконечной любви. Потом уважения, ведь почти за сорок лет совместной жизни, они ни разу серьёзно не повздорили.

Вечерами любили петь дуэтом, протяжно, с душой:

Что стоишь качаясь
Тонкая рябина,
Головой склоняясь
До самого тына…

Он аккомпанировал на баяне и подтягивал вторым голосом, она первым. И так складно у них получалось, что приходили соседи, и просили исполнить ещё песню, потом следующую, и они пели и пели, и им вторили все присутствующие.

К Байкалу бродяга подходит
Рыбацкую лодку берёт
И грустную песню заводит
Про Родину что-то поёт.

Бродяга Байкал переехал
Навстречу родимая мать.
«Ах, здравствуй, ах, здравствуй, родная,
Здоров ли отец мой и брат»…

После смерти Натальи, он редко брал в руки баян, а если это случалось, из глаз его прямо на пластиковую инкрустацию правого полукорпуса капали слёзы, даже если он исполнял «Марш Турецкого».

Сильный удар сзади по машине потряс всех в салоне. Отчаянные крики присутствующих разрушили тишину. Голова Лапина, казалось, отлетела на заднее сиденье, потому что, как он не старался, думать было нечем. От аварии выручали руки, вильнув пару раз, они по прежнему крепко держали руль, не давая машине выкинуть фортель. Через какое-то мгновенье открылись глаза, и Лапин вновь увидел прямо перед собой прежнюю прямую линию дороги. Нечто похожее на всплеск радости молнией сверкнуло где-то наверху, где должна быть голова, возможно, подумав, она решила вернуться на место, и по этому поводу произошёл второй всплеск радости с дальнейшим возвращением сознания. С крепким выражением: «Какого…», Лапин посмотрел  в зеркало заднего вида.

На них наезжал серебристый «Mitsubihsi Pajero». Вспыхивающий тусклыми матовыми бликами на уходящем солнце, он, как боевой Мессершмитт шёл в очередную атаку. Нога Лапина вдавила педаль акселератора к полу. Сзади продолжали кричать девчата. Мария, опознав своих, вновь решила постервозничать:
- Ну, что, партизаны, приехали! Пришёл конец вашей войне! Сейчас вас будут расстреливать!
- Врагу не сдаётся наш гордый Варяг! – Запел Грушин, мотаясь по сторонам из-за неуверенной езды друга на большой скорости по довольно мокрой от талой наледи дороге. – Пощады никто не желает!

Лапин, давно осознавший, что свои мощи не стоит противопоставлять могучим человекообразным машинам для убийства, как мог, уклонялся от неравного боя, спасаясь бегством. Ещё в детстве он мечтал стать  космонавтом, и полететь к далёким звёздам, но именно сейчас эта мечта превратилась в острую необходимость, он молил бога, чтобы мечта эта сиюминутно осуществилась. Однако очередной толчок сзади их машине дал понять, что не так-то просто на земле развить третью космическую скорость, оторваться от неё мешали некие силы притяжения. Наступал коллапс – процесс разрушения человеческой структуры, когда душа тяготеет к звёздам, тело, даже лишённое привычного питания, всё равно настойчиво тянется к земле, а сам он мчится вдоль дороги к неизбежным, как показала практика, неприятностям!

- Врагу не сдается наш гордый Варяг, - теперь запел Лапин, сбивая с ритма Грушина. – Пощады никто не желает!
- Мы сейчас разобьёмся, - не выдержав качки, завизжала Мария. – Остановите машину! Слышите, идиоты!
Лиза подвывала подруге, но советовать старикам-разбойникам не решалась, так как заметила, что это приводит к обратному эффекту, она распёрла себя в пространстве руками и закрыла от ужаса глаза.
«Mitsubihsi Pajero» вырулил на встречную полосу и пошёл на обгон. Когда поравнялся с ними, опустились боковые стёкла, и в окнах появились молодые «Шварцнеггеры». Тот, кто выглядывал в первое окно, оказался знакомым, с коим они расстались минут пятнадцать назад. Он всё ещё был без одежды, видимо соратники оказались хорошими жмотами, рот его был открыт, из которого неслась только ему одному и его боевым соратникам понятная лексика. Затем он вытащил наружу свою оглоблю с кувалдой, и приказал Лапину остановиться. Лапин опустил стекло и на удивление всем, как и самому себе, из левого кулака оттопырил средний палец.

Наступила драматическая пауза, даже бандит перестал выражаться от непозволительных действий букашек, коими в основном населён этот мир, вздохнув от переизбытка чувств, он никак не мог выдохнуть. Рука его исчезла в салоне, и стала, определённо что-то искать. Это «что-то», по мнению Лапина, вполне могло быть оружием возмездия. И тогда, приняв на себя обязанности командира небольшого войскового подразделения, во всё горло, дабы заодно устрашить врага, он дал команду «Огонь!».

Грушин служил в Армии, и хотя его служба проходила в военном оркестре, где  на баритоне он исполнял партию первого тенора, прозвучавшая команда для него была не пустым звуком. Быстро осмотрев свой окоп, и не найдя в нём ничего стреляющего, он отрыл бардачок, взял в правую руку пустую бутылку, словно ручную противотанковую гранату РПГ-40, и, размахнувшись, метнул её во врага, попутно расквасив Лапину нос. Их знакомый бандит, видя летящий прямо на него снаряд, юркнул в салон, спрятавшись за бруствер, и граната, свободно залетев во вражеский окоп, взорвалась о голову водителя, превратив того, практически в неодушевлённый предмет. Машине ничего не оставалось делать, как с небольшой насыпи дороги прыгнуть в кювет, каким-то образом перевернувшись в воздухе.

Лапин начал тормозить, бандиты для него теперь превратились в обычных людей, которым, возможно, нужна была помощь. Тормозили метров пятьдесят, когда остановились, все выскочили на дорогу, и бросились к опрокинутой кверху колёсами машине. Мария уже начала спускаться с насыпи, как из безмолвного салона раздались перебивающие друг друга малоизвестные в культурных кругах выражения, потом раздался пистолетный выстрел. Мария схватилась за  правое плечо и осела наземь. Все последовали за ней. После второго и третьего выстрела, стало понятно, что пальба не случайна, и надо спасать Марию, которая расположилась на насыпи, как мишень в тире городского парка культуры и отдыха. Тащили все, а когда вытащили, залегли не зная что делать дальше. Знала Мария, она стала кричать:
- Витя, это я, Мария, не стреляй, пожалуйста, я хочу тебе помочь, я иду к тебе, не стреляй!
Она смело поднялась, и только хотела сделать шаг, как опять раздался выстрел. Марию уронили на землю, возможно что-то в ней повредив, судя потому как она застонала.

- Видно, головы свои они здорово повредили, - заключил Лапин. – Радует то, что живы. Но когда начнут вылезать, нам лучше убраться.

Не успел он договорить, как вывалился первый «Шварцнеггер», за ним – их знакомый. Для беглецов наступал цейтнот: при таком темпе появления теперь уже противника, сложно было живыми добежать до машины. Командовать было необязательно, все, в том числе и девушки, как-то разом поднялись и бросились вдоль дороги. Сзади опять стреляли, но никто из спринтеров не захотел быть лежачей мишенью, некоторые даже начали петлять. Добежав до финиша, все молниеносно запрыгнули в салон, мотор завелся, можно сказать, сам, и едва Лапин дал команду «Вперёд», как машина на это радостно откликнулась, и дурью понеслась в меркнущее пространство.
 

ЧАСТЬ 6. Дорога.

Езда была рваной, они то мчались как сумасшедшие по ночным дорогам, слепнув от дальнего света фар встречных машин, то останавливались у магазинов, похожих на тот, где  Грушин прихватил чужую сумку – она теперь словно ноющий зуб терзала совесть честных людей, и вернуть её в хозяйские руки –  стало для друзей делом чести! Раза четыре Грушин выскакивал из машины для более точного опознания местности, заходил с деньгами в торговые залы, чтобы немедленно избавиться от них, но картинка воспоминаний не накладывалась на оригиналы, он мрачнел, печалился и с понурой головой, уставший возвращался на своё место.
В последнем крупном универмаге с экранов телевизоров, выстроенных вряд на торговых стеллажах, громко вещали местную криминальную хронику. Его беглый взгляд, скользящий с надеждой по залу на них и остановился. То, что Грушин услышал и увидел, повергло его в шок. Во-первых, он узнал себя, бегущего с сумкой к машине, хотя лица не было видно! Во-вторых, как пояснял майор полиции, дававший интервью: по горячим следам в результате предпринятых следственными органами оперативно-розыскных мероприятий, были задержаны трое преступников, у одного из которых на даче в тайнике были обнаружены похищенные деньги, спрятанные их сообщниками, возбуждено уголовное дело…

С предательским шумом из рук Грушина выпала сумка с деньгами. Было понятно, что сообщники – это он с Владимиром, и теперь по ним тоже плачет тюрьма, но его больше озадачил другой вселенский вопрос: а что же тогда лежит у его ног? И как эти деньги оказались на даче, если всю дорогу он не выпускал их из рук?
Запутанный клубок мыслей захватил всё его внимание, парализовав внешнюю деятельность. Он замер в виде пространной морской фигуры, собрав вокруг себя толпу активных зевак, воспринявших образовавшийся монумент как шоу, занимательный маркетинговый ход администрации, и поэтому с благодарностью кидавшей ему под ноги монеты.
Грушин никогда не мечтал о славе, тем более в свете последних событий, как и не мечтал зарабатывать таким уничижительным для его, хотя и не очень  пролетарского сословия способом, поэтому  с усилием воли стал делать попытки возвратить человеческий облик. Его потуги имели обратный эффект: фигура обезображивалась на глазах, принимая фантасмагорические образы. Дети заплакали. Одно было хорошо в создавшейся ситуации: теперь в нём невозможно было опознать только что показанного соучастника ограбления.

Какая-то девочка спрыгнула с маминой коляски, подбежала к сумке, схватила её за ремни, и поволокла к выходу. Провожая их глазами, где-то с облегчением он подумал, что пусть хоть таким образом проблема будет разрешена, ребёнок растёт хватким, таким больше требуется от жизни. Но не тут-то было! Её мама оказалась против лёгкой наживы дочери,  подбежала к ней и отобрала перспективу внезапного материального обогащения семьи, затем быстро подошла к Грушину, и, с извинениями, протянула чужую ей вещь. Грушин, как собака не умеющая подавать лапу, в ответ лишь преданно смотрел ей в глаза. Женщины по своей натуре нетерпеливы, если дело не касается лично их, и их близких, а эта совершенно не располагала свободным временем даже на благородные поступки, с беспокойством наблюдая, как её  вёрткое дитя устремилось к новой жертве, и поэтому без дальнейших раздумий кинула сумку на грудь её хозяина.
Руки Грушина произвели инстинктивный захват летящего предмета, инерция сумки передала телу некоторое количество джоулей кинетической энергии, в результате которой ноги его самопроизвольно пошли в нужном направлении: к выходу!
Шёл он походкой предынфарктного больного, не отрывая подошв зимних ботинок от пола. Выйдя на воздух, оглянулся на ходу, - погони не было, как и не было подъезжающих машин с сиренами и мигалками, никто не перезаряжал оружие и не целился в него, и ноги его понесли дальше, до самой машины, где энергия иссякла.

Лапин, увидев едва подсвеченную ртутными лампами уличного освещения знакомую фигуру в скорби, тотчас выскочил из машины. Прилив нежности к другу захлестнул его.
- Петенька, - ласково и успокаивающе заговорил он, - давай я тебе дверцу открою, садись, родной, поудобнее, сейчас мы заведём машинку, отвезём девочек домой, и поедем к твоей тётушке.

Тут он осёкся, напоминать другу, который едва находится в сознании, о покойной тётушке, наверное, сейчас было некстати, это может окончательно травмировать его нервную систему, но, как говорится, из песни слов не выкинешь, они действительно едут к ней!
Он осторожно закрыл за другом дверь, обежал капот машины, сел на своё место, затем полуобернулся к девушкам с вопросом:
- Ну, глонасс, в какую сторону поедем?
- А можно вы отвезёте нас домой? – Невинным голосом попросила Лиза.
- А мы куда ехали? – У Лапина перехватило дыхание: после часовой езды к ним домой, вдруг выясняется, что это не соответствует действительности! Они едут, чёрт его знает, куда, только не туда, куда нужно!
Ему страшно не хотелось выглядеть перед дамами неврастеником, но это открытие разорвалось в груди, как минимум, гранатой ф-1, и только мужское самообладание и общая усталость не дали осколкам вонзиться в тела и сердца этих двух юных фурий, одна из которых, видя недоумение Лапина, стала пояснять:
- Мы хотели, как обычно, отправиться  на нашу съёмную однокомнатную квартиру в городе, но сейчас подумали, что там нас может ждать Виктор со своими друзьями. Страшно стало.
- Однако вы долго пугались,– от нахлынувших эмоций еле выговорил Лапин, - целый час! -  У него сдавило дыхание, немного подождав, чтобы прошли спазмы, он членораздельно спросил, - где эта деревня?
- Надо ехать в том же направлении, только потом свернуть налево… мы покажем, - наперебой защебетали девушки, - если не трудно.
Лапин хотел сказать, что, в принципе, им не трудно возить их домой по разным адресам, главное, чтобы это мероприятие не затянулось до утра, но такое длинное предложение ему сейчас было не осилить, он просто махнул головой.

Минут сорок они мыкались по ночным шоссе, пока не свернули на просёлочную дорогу, теперь до нужной деревни, со слов девушек, было рукой подать, но, проехав по ней метров сто, автомобиль неожиданно остановился. Сам. Почти на автомате, Лапин пытался завести его снова, но железо не оживало.
Что человек делает после форс-мажора? Конечно, начинает думать. Лапин всегда зрел в корень, и поэтому посмотрел на панель приборов, там он обнаружил, что стрелка, показывающая уровень бензина в топливном баке, была на нуле.

- Приехали? – Спросил оживший Грушин и покрутил головой по сторонам. – А где деревня?
- А в деревню, Петя, мы пойдём пешком, до неё рукой подать, - тяжело вздохнув от моральной и физической усталости, ответил ему Лапин, затем, полуобернувшись назад, громко спросил: - так ведь, девчата?
Девчата подозрительно молчали. Грушин тем временем бойко выскочил из машины.
- Или нет? – Лапин совсем повернулся к дамам. Ответа пришлось ждать долго. Первой не выдержала его пристальный взгляд Лиза, она виновато опустила глаза, и скороговоркой выдохнула:
- Если на машине ехать, то - да. От поворота до деревни всего семь километров.
- Этого следовало ожидать, - пробурчал он себе под нос. – Действительно приехали.

Грушин, тем временем, в одиночестве потоптавшись в безлюдной темноте, решил поинтересоваться, заглянув в салон:
- А в какую сторону идти? Здесь не видно никакой деревни, поле какое-то. Сами-то чего не выходите?
Лапин вышел. Смекалка старого водителя не дала ему полностью разочароваться в жизни: он вспомнил про багажник. С пословицей на устах о том, что «не всякому дураку клад даётся», он уверенно вскрыл предполагаемое бензохранилище. Внутри загорелась лампочка, но в ту же секунду погасла - чему тут удивляться, день такой! Однако, мелькнувшего освещения, было достаточно для того, чтобы заметить отсутствие в багажнике канистр, зато в нём стоял пластмассовый ящик с бутылками. Лапин взял одну из них, и долго пытался прочесть этикетку. Не разглядев в темноте ни одной буквы, он сделал вывод, что человечество в последнее время настолько одомашнилось, что стало похоже на глупых кур с их куриной слепотой, а если приплюсовать к этому его возраст, то и мозги теперь у него бройлерные.

Над ухом радостно закричала неслышно подошедшая Лиза:
- Мы бензин нашли!
Сделав оглохшему уху пальцем вибрационный массаж, Лапин открутил винтовую крышку бутылки, и понюхал содержимое, пахло спиртным, в чём он не сомневался и ранее.
- Сейчас зальём, и поедем дальше? – Спросила оказавшаяся рядом Мария.
- Попробуем, - буркнул Лапин. – Машина не наша, чего не залить.

Он открыл крышку бака, и вылил в него содержимое трёх бутылок.
- Хватит, - вслух определила его деловая смекалка, - чего добро переводить.
Окрылённые надеждой вновь продолжить путь, все, кроме Лапина, вернулись в салон. Он остался у открытого багажника, и долго смотрел на то место, где в темноте покоился ящик с бутылками. Даже не видя его, в организме Лапина происходило нечто: резко пересохли губы, и «загорелись» образовавшиеся в груди жабры, руки сами полезли за четвёртой бутылкой.
Огромное желание пересилило сильное внутреннее сопротивление разума, утверждающего, что этого ни в коем случае делать нельзя! Он нетерпеливо откупорил бутылку, и прислонил горлышко к губам, жидкость с весёлым журчаньем и бульканьем, как и в топливный бак, потекла в него. На седьмом глотке с небесных высот категорически прозвучало слово «нельзя», рука сразу подчинилась необыкновенной силе велению, возможно, самого бога. Однако, весомый восьмой глоток он всё же успел сделать, вытянув шею вслед за  горлышком не меньше чем у жирафа, потом крякнул от удовольствия, выдыхая сорокаградусный жар, занюхал сивушный запах, выталкивающий выпитое назад, рукавов куртки, за неимением чёрного бородинского хлеба с солёным огурчиком, и успокоился.
Минуты три Лапин ждал, когда рука с питьём поднимется вновь, но внутренние антагонистические силы, видимо, уравновесились, и заключили между собой паритетный мир. Тогда он сам принял решение возвратиться в машину.
В ней, уже повеселевший, он первым делом предложил выпить всем, показывая початую микстуру, но желающих не нашлось. Грушин принципиально не стал пить бензин, а девчата в целях экономии. Тогда он включил зажигание. Машина томила не долго, каким-то образом высоковольтная искра смогла воспламенить предложенную ей чужеродную смесь, мотор заработал, и они благополучно поехали дальше.

Дорога была пуста, Лапин вёл машину почти на автомате, потому что как он не старался смотреть вперёд на свободную от снега серую ленту асфальта, видел только стоящие посередине дороги образы близких ему людей с немым вопросом в глазах: почему он их покинул? Нет, они не бросались ему под колёса, а прыгали на капот и продолжали пронизывающе на него взирать.
«Хорошо, что не черти, - подумал Лапин, сразу решив про себя, что в этом повинен восьмой глоток! – С чертями я бы не справился, а со своими родственниками как-нибудь разберусь!»
Он понимал, что договариваться придётся со своей совестью, это она проснулась от перебора и теперь таким образом с ним общается - нашла же время! Когда по телу только-только стала разливаться хмельная нега успокоенности и умиротворения до безразличия, а естественные потребности внутренних органов стали заглушать душевную боль от потери себя, как личности, в безграничных среднерусских просторах страны!  Когда впервые за день ему захотелось жареной на сале жёлтой картошечкой с лучком! Да и за пушистый кустик у обочины он бы сейчас отдал многое!

А что у него есть отдать-то, чтобы заодно задобрить совесть? Последний комплект зимней одежды с пустыми карманами, свою дырявая память? Или душу?
 Душу - с лёгкостью, но только богу, потому как ценности для него, особенно после завершения трудовой деятельности, она не представляла. А можно ли назвать жизнью состояние вечного пассивного созерцания, когда он словно бы закуклился для зимней спячки, или провалился в какую-то полуреальную нирвану?

Действительно, последние месяцы Лапин жил вне времени. Он мог общаться с покойным дедом Матвеем, одновременно выслушивая бесконечные тирады жены, относительно количества материалов для ремонта квартиры младшей дочери, и разговор с дедом казался ему более плодотворным. Прильнув лбом к холодному стеклу во время ужина, и наблюдая за падающим снегом, Лапин мог увидеть себя в детстве, бегущим на лыжах вслед за отцом, - как он всегда старался не отстать от его широкой, надёжной, и такой родной спины! Или себя, скатывающегося на санках с нескончаемой горы! Это было сродни полёта в космос!
А за обедом мог вспомнить поездки в деревню к ныне покойным прародителям, там дед сажал его верхом на старую клячу, вспахивающую подсобную межу, и Лапин летел на этом скакуне во весь опор, представляя себя  легендарным Чапаевым, ведущим свою 25 дивизию в атаку на врага!

Может быть, в детстве он был более счастлив? Ведь в какой эпохе человеку улыбнётся счастье, в той он и застревает! Но и его свадьба, и рождение детей, – тоже было сродни полёта в космос! Тогда почему он сбежал? Ведь, ответив на этот вопрос, и он, и его совесть сразу бы успокоились!

Это – сложный вопрос! Можно с уверенностью сказать, что это произошло не по вине юношеского романтизма, которым он и ранее не страдал, строил свою жизнь вполне разумно, капитально, кирпичик к кирпичику, основательно. Тогда почему сейчас повёл себя как мальчишка? Впал в детство? Произошло обострение прогрессирующего старческого маразма? Только он получился какой-то странный, позволяющий вполне сносно рассуждать и вести активный образ жизни. Интересно, бывают думающие маразматики?
Или это внутренний протест против сложившегося уклада жизни? Как у Льва Николаевича? Не плохое сравнение! Только не адекватное: кто - ОН, а кто - Лапин Владимир Александрович! У НЕГО, что не мысль – то бурлящий океан, не всплеск эмоций, а - извержение Везувия! А от Лапина с некоторых пор уже ничего не зависит, кроме него самого, внешне он ещё есть, но если провести по нему, лежащему на диване, беглым взглядом, то можно увидеть странный придаток интерьера, и только.

А, может быть, он бежит от самого себя, противного? Душа во время сотрясения мозга вылетела из тела, полетала свободной птицей, ей это очень понравилось, потом взглянула на мирскую жизнь с высоты душевного  полёта, на себя и ужаснулась: до того всё приземлено! И с тех пор мается, житья не даёт! Чего тебе надобно, русская душа? Ни богатства, ни славы, а что? Как добиться твоего равновесия? Какое твоё заветное желание исполнить, чтобы ты успокоилась?
Ясно, что виновато в этом не море, ещё не наступил тот возраст, когда каждая шальная мысль могла стать программой к действию. Или уже наступил? Или это примитивный бунт, как у Мцыри? Только в отличие от последнего, Лапина подвигло на побег не желание «взглянуть на дальние поля, узнать прекрасна ли земля…», а, возможно, желание хоть что-то ещё сделать в этой жизни, чтобы вновь почувствовать себя полноценным человеком, найти свой потерянный стержень? Так хочется, чтобы это было правдой, это так красиво! Но, скорее всего, всё банальней: виной тому была обыкновенная русская тоска, которая вповалку косит мужиков, наливая им в глотки водку, и толкая на необдуманные поступки! Тогда, отчего эта напасть прицепилась к нации, и ломает её?
Дальний свет фар высветил одноэтажные постройки.
- Ваша? – Спросил Лапин у примолкнувших девчат.
- Да, - ответили они дружно.
- Вы сёстры, то ли? Отвечаете вместе, - Удивился он.
- Нет, мы соседи, - ответили они.
- Видно, дружные соседи, как сёстры, - удовлетворительно заключил Лапин. – Скажите, где остановиться.

Остановились они рядом с женщиной, одиноко стоящей у открытой калитки. Девчата сразу выскочили к ней, Лапин не стал глушить мотор, решил подождать, пока все зайдут домой, и дадут ему пространство для разворота. К ним опять подбежала Лиза, открыла дверь со стороны Грушина и решительно заявила:
- Мама зовёт вас к нам домой. Я прошу вас не отказывать ей.
Грушин в раздумье замер, предложение было заманчивым, ведь они были как два престарелых витязя на распутье: понятия не имели в какую сторону ехать дальше! Бак пустой, а краденая машина - как бомба замедленного действия! Того и гляди, поймают из-за неё, и, как говорится, сотрут в порошок. Ладно бы – зубной, для пользы дела! Одним словом, уставшим за день от тяжёлой битвы за выживание солдатам, просто необходим был привал, но всё это было как-то неудобно.
Лапин медлил, не давая ответа, подошла Мария, и впервые за вечер спокойно и культурно заговорила:
- Извините, вас зовёт к себе на обед тётя Наталья, сама она не может к вам подойти, она слепая…

На Грушина имя женщины подействовало гипнотически, он, не дожидаясь своего друга, и окончания речи Марии, вышел из машины и направился к Наталье, поравнявшись с ней, замер на месте.
Лапина поразила такая бесцеремонность друга, он даже захотел подойти к нему и одёрнуть, но в двух шагах от них, ноги его чуть не подкосились: женщина как две капли воды была похожа на покойную жену Грушина Наталью! Это было какое-то наваждение! Мужчины стояли, и не сводили с новоявленной Натальи глаз. И только подошедшие девушки и тихий голос Натальи вывел их из оцепенения:
- Пойдёмте в дом, гости дорогие, давно вас жду, супа наварила, но он уже остыл. Лиза, ты ставь кастрюлю на плиту, и приглашай гостей за стол.
Словно заворожённые, друзья молча последовали за Натальей в дом.


Часть 7. Деревня.


Это был обычный небольшой деревянный дом под старым шифером, с примыкающими к нему дворовыми постройками. В единственном со стороны входа приземистом окошке с открытыми ставнями горел свет, предвещая тепло и уют. Ведомые Натальей, Грушин и Лапин проникли через калитку в спящий палисадник и пошли по чистой от снега широкой земляной тропе. Затем поднялись на деревянное крыльцо в две ступени и с навесом, покрытым толью, открыли входную из старых досок дверь на щеколде с верёвочкой, и проникли в широкие, вместительные, без потолка сени, буквально заставленные, и завешенные всяческой домашней утварью. Пройдя несколько шагов вдоль стены по широким некрашеным половицам при тусклом свете лампочки, свисающей с потолка, они наткнулись на железную кровать с обнажённой панцирной сеткой, по правую руку от которой обнаружилась  низкая, оббитая выглядывающим из под дерматина разлохмаченным тряпьём дверь в избу. Наталья дёрнула металлическую ручку двери на себя, и, перешагнув через высокий порог, вошла в светлую комнату, друзья последовали за ней.
Закрыв за собой дверь, они оставили в сенях двадцать первый век, оказавшись, как минимум, в середине прошлого столетия. У Лапина заныло сердце от радостного узнавания предметов своего детства, всё было похожим на то, что он видел пятьдесят с лишним лет тому назад, когда родители привозили его на лето в деревню: дощатый крашеный пол, яркая, свисающая с потолка в подвесном патроне одинокая лампочка, убранная божница в правом углу, деревянный крашеный сундук у стола, белые, окаймленные вышивкой, занавески на низеньких оконцах, домотканые тряпичные коврики, лежащие на полу, фотографии, судя по желтизне, в основном покинувших этот мир, висевшие в рамках на стенах, или вставленные за кручёные провода на роликах… Он даже поискал глазами своих родных покойных деда Егора и Бабу Веру, но кроме Натальи, поспешающей к столу, в комнате никого не было.
 Сразу пахнуло теплом и сытными кислыми щами. Из чулана выглянула Лиза, и позвала мыть руки.
Сняв верхнюю одежду, и повесив её на металлические крючки простенькой заводской вешалки, они пошли в чулан. Там у плиты хозяйничала Лиза, разогревая суп. Лапин, находясь под впечатлением от ожившей картины детства, и странной фразы Натальи о том, что их давно ждут, не мог не спросить Лизу, с кем это мать их перепутала, и кого ждала на самом деле.
- Нас ждала, - просто ответила Лиза.
- Кого нас? - не понял Лапин. – Вы ей звонили, и предупредили о нашем приезде?
- Нет, - спокойно ответила Лиза. – Она и так всё знает.

У Лапина выскользнуло из рук мыло, и с шумом упало в алюминиевую раковину под рукомойником, по телу пробежали мурашки, возбудив прежнее желание рвануть до ветру. Он бросился одеваться, на ходу прокричав:
- Я сейчас.
- Как выйдете, повернёте направо в хлев, потом пойдёте... - услышал он за собой голос догадливой Лизы.

    Однако, набрав скорость, нужный поворот Лапин проскочил, тем более, что не дослушал Лизу, а, в темноте в хлеву разыскивать нужник ему показалось небезопасным занятием, запросто можно было нарваться на крупную рогатую скотину. Выскочить в поле помешал забор. Отпрянув от него, переминаясь с ноги на ногу, он стал лихорадочно расстёгиваться, зажмурив, при этом, глаза, чтобы лучше сосредоточиться, и помочь силе воли предотвратить начало преждевременного удовольствия. А когда вновь их открыл в середине благополучного исхода, то обнаружил прямо перед собой неподвижно стоящего, невесть откуда взявшегося мужика в телогрейке, в шапке времён последней Отечественной войны, в белых подштанниках и резиновых калошах на босу ногу. «Покойник, - безысходно подумал Лапин, не в силах прервать процесс, и,  чтобы не сбить того струёй, и не раздражать, видно, вышедшее, так сказать, из домика по своим делам бездыханное тело своим непристойным поведением, скривился градусов на тридцать в сторону - больше не мог, и вслух произнёс:
- Царство тебе небесное.
- И тебе не хворать, - ответило тело, а дальше спросило: - Вы Михаил?
- Да, - ответил Лапин, и поинтересовался, - а вы что, за мной? Я сейчас освобожусь, только вот...
- Больше - к вам, - перебил его говорящий покойник, - меня Иваном зовут, я от Марии.
Лапин сморщил лоб, пытаясь вспомнить кого-нибудь из новопреставленных Марий, но, к своему стыду, в памяти такую не обнаружил, в последнее время мёрли как-то одни мужики. На помощь к нему пришёл Иван:
- Это та, с которой вы полчаса назад расстались.
- Живая, что ли? – Удивился Лапин, бодренько застёгиваясь. - Чего ей надо?
- Мне надо, а не ей, - пояснил Иван. – Машина ваша – палёная, если её заметят хозяева, то всех вас обязательно найдут, я не хочу рассказывать, что при этом сделают, но можно сделать так, чтобы к утру этой машины не стало.
- Как это? – Не понял Лапин. – Взорвёте её?
- Разберу по винтикам, - пояснил Иван.
- Умно, - согласился с ним Лапин. – Без машины мы будем не приметными.
- Я могу даже заплатить… -  продолжил Иван, но Лапин его остановил:
- Платы никакой не надо, - сказал он без тени сомнения, - машина не наша, так что она вся в вашем распоряжении.
- Тогда давайте ключи.
Глаза Ивана азартно вспыхнули неземным огнём, и Лапин вновь засомневался в одушевлённости виз а виз, но ключи отдал, от греха подальше! Приняв ключи, тот неожиданным образом, вдруг, оказался по другую сторону забора, и мерным шагом стал удаляться, на прощание прокричав:
- Вы здесь один не бродите, уведут.
- Кто? Кто уведёт? – Пытался узнать Лапин, но ответа не дождался. Иван сел в машину, завёл её и поехал вдоль улицы. При полной луне, она ещё долго виднелась на дороге, отсвечивая задними габаритными огнями, потом как-то сразу исчезла: то ли свернула во двор, то ли растворилась в воздухе.

Поразмыслив в недоумении над сказанными Иваном словами, и решив, что всё это чушь, Лапин развернулся в сторону дома, и удивился: вместо крыльца, тянулась непомерно длинная задняя стена хлева, он находился, как выяснилось, не во дворе дома, а в огороде – каким ветром задуло? Видно, всё происходило в бессознательном состоянии! Досадливо вздохнув, он пошёл искать калитку во двор, но пройдя вдоль всей стены, так её и не нашёл!
За противоположным от дороги штакетником хихикнул детский голосок. Лапин, занятый делом, сначала его проигнорировал. Но когда тот повторился ещё, и ещё раз, то волей-неволей ему пришлось обратить туда свой взор. Как ни странно, но именно там он и увидел злополучную калитку, но, как оказалось, она вела не во двор, а на задворки дома. Калитка была полуоткрыта, и словно манила изведать неизведанное. Лапин решительно открыл её, большей частью из-за того, чтобы вырваться из клетки - неизведанное его совершенно не волновало, и смело вышел в какой-то перелесок, уткнувшись в густые заросли кустарника.
Дальше дороги не было. Осмотревшись, он обнаружил на снегу босые следы маленького ребёнка, ведущие вглубь зарослей, но как не старался, взрослых рядом не оказалось. «Такого не бывает», - подумал он, и развернулся на сто восемьдесят градусов, чтобы идти обратно в огород, но сзади раздался шорох, а за ним последовал детский заливистый смех. Лапина охватил азартный дух охотника, он бездумно кинулся на шорох – в конце концов, надо было выяснить, кто с ним решил поиграть, не малое же дитя, оставленное без присмотра! И, конечно, азм воздать!
Ветки захлестали по лицу. И вот уже что-то мелкое замаячило впереди, оно убегало от него, петляя между кустов, и откровенно, заливисто смеясь, кажется, это и правда был ребёнок лет трёх-четырёх, не более. Но Лапин уже не мог остановиться, он как маятник сдвинутый, с мёртвой точки должен был дойти до пика своей амплитуды. А энергии в ней было на десять бешеных собак!
Сделав спринтерский рывок, он схватил убегаюего ребёнка за плечо, но тот оказался совершенно голый, и рука, скользнув по плотному гладкому тельцу, безвольно повисла в воздухе! Лапин сделал ещё рывок, и теперь уже крепко схватил баловника за руку, развернул его к себе лицом, и замер. Сначала даже не понял от чего, но чем дольше вглядывался в виновника вынужденной погони, тем больше узнавал знакомые черты, в конце концов, с ужасом осознав, что уже видел этого мальчика на фотографиях своего старого семейного альбома. Это был он сам! Только много-много лет тому назад, когда в таком виде и возрасте бегал по берегу моря, куда родители привезли его по совету всезнающих людей лечить невесть откуда прицепившуюся аллергию. Теперь же для полной картины не  хватало только панамки на голове, моря, да мамы рядом.
Лапин со страхом огляделся, боясь увидеть мать, но её не было. А малыш, вдруг перестал смеяться, и неожиданно взрослым голосом спросил:
- Ну, что, нашёл себя?

Лапин растерялся, и не знал, что делать дальше, такое с ним случилось впервые, когда сон снился во время активного бодрствования. Он точно помнил, что ещё не ложился, и дальше рукомойника дело не зашло, ещё даже ужина не было! Тогда что с ним происходит?
А, может быть, он уже и не весь тут, а только душа его гуляет восвояси! А с телом случился голодный обморок, и теперь оно лежит в огороде на грядке между двумя сугробами, и леденеет! А, так как ТАМ нет времени, и можно встретить кого угодно и в каком угодно виде, то он и встретил самого себя!
Объяснение ему понравилось, но и испугало, потому как, надо было срочно бежать разыскивать собственное тело, вернуть, так сказать, душу на место, и, если не поздно, попробовать самооживиться!
Но ноги команду «шагом марш» исполнять не желали! Да, и идти в какую сторону было совершенно неизвестно – это вводило в его и так помутнённое  сознание дополнительную смуту: ведь, ТАМ все всё знают, а он - нет! И что-то он не слышал, чтобы души ползали на четвереньках по снегу, цепляясь исхлыстанными руками за ветки, они обычно летают над землёй.

Окончательно сойти с ума ему помешал женский голос, похожий на Лизин где-то далеко, позвавший его  по имени и отчеству. Это оживило его сознание. Лапин начал озираться. Мальчика рядом не оказалось – а был ли он вообще? Голос прозвучал ещё, и ещё раз, вселяя надежду, что с ним вернётся на землю настоящая реальность. Оцепенение проходило. В ответ он заголосил, нет, - завыл таким истошным волчьим воем, от которого даже самому стало страшно! Скоро кусты раздвинулись, и, на самом деле, показалась Лиза. На удивление, она не была поражена его видом, просто, помогая подняться на ноги, спросила:
- Что, и вас увели?
- Увели, - тихо ответил он, ожидая продолжения малоприятных вопросов, но их не последовало. Всё-таки, у Лизы было благородное чувство такта!

Они быстро нашли нужную калитку, вошли во двор, и уже на крыльце Лапин спросил её:
- Как вы меня нашли?
- Мама послала за вами, и рассказала где искать.
Лапин, почему-то, этому ни капельки не удивился.

Уже в сенях они услышали баянные переливы, а войдя в избу, увидели следующую картину: Грушин, весь в слезах сидел на сундуке со своим любимым инструментом в руках, и самозабвенно играл и пел, Наталья ему красиво вторила первым голосом:

Что стоишь качаясь
Тонкая рябина,
Головой склоняясь
До самого тына…

Так у них складно и душевно выходило, что Лапин заслушался, стоя на пороге, и Лизе стоило немалых усилий, чтобы заманить его в чулан и покормить.
- Они, - сказала она, показывая на свою мать с Грушиным, - ещё не скоро уймутся, давайте вечерять сами.

Спать Лапина уложила Лиза в отдельной небольшой комнатке, с двумя  железными кроватями. Под пение русских народных песен, протяжно льющихся, казалось, с небес, звучащих, словно песнопения Всенощного бдения, переходящие в Литургию, он крепко уснул.

Проснулся от предчувствия, что кто-то на него смотрит. Открыв глаза, Лапин увидел перед собой сидящего на второй кровати одетого Грушина, необычно спокойного, умудрённого и немного печального, словно Иисуса Христа, сошедшего со Спаса Рукотворного.
- Не ложился? – Спросил его Лапин.
- Нет, - задумчиво ответил тот.
Лапин долго смотрел на своего друга, и, вдруг, понял, что печаль эта светлая, и что тот решился на что-то важное в своей жизни, и это решение, как показалось Лапину, было самым верным за всё то время, что они находились в бегах.
- Остаёшься, - скорее утвердительно произнёс он, читая ответ на лице  товарища, и сразу бодро добавил: - Ну, и правильно, ты здесь нужен.
- В том то и дело, что нужен, - оживился Грушин, - ты это правильно заметил. Это такая радость, что я ещё кому-то нужен, понимаешь? Это – счастье.
- Всё верно, - поддержал его Лапин, и всполошился: - А как же тётка?
- Я думаю, она меня только для этого и звала.
- Тоже верно, - согласился с ним Лапин, - до неё сейчас и не добраться.
- Ты не очень огорчился, что я разрушил наш тандем? – Спросил Грушин.
- Я рад, что остался живой, после наших приключений.  – С напускной иронией заметил Лапин. – Думаю, расставание продлит нам жизнь. А если серьёзно, то всё пережитое нами оказалось не напрасным. Я очень рад этому, и со спокойной душой уеду.
- На море? - Спросил Грушин.
- На море, - с напускной лёгкостью ответил Лапин. – Я должен выпить эту чашу до дна.
- Деньги возьми обязательно, - напомнил Грушин.
- Деньги тебе здесь понадобятся, возьму только на дорогу туда и обратно, а там как карта ляжет.

На автобус, в целях конспирации, его провожала только Лиза. Уже перед самой посадкой, он вспомнил, что не знает названия этой деревни, где остался его друг, и спросил об этом Лизу.
- Деревня наша называется Святки. При Советской власти её называли Марьин Омут. По преданию, девушка Марья утопла в нашей речушке из-за несчастной любви, и теперь ходит ночами, разыскивает своего суженого. Но чудеса, говорят, уже до неё случались. Всё происходит, как на настоящих Святках после рождения Христа: сначала, будто кто-то с тобой игрище устраивает, поиграет-поиграет, да и испустит потом на тебя божью благодать, будто после Крещения.

Ехал Лапин со спокойной душой, умиротворённый, наполненный некой жизнеутверждающей силой. Казало бы, ничего не изменилось в его жизни за прошедшую ночь, он, как и раньше, не знал, что будет с ним завтра, даже через полчаса, или в следующую секунду, но с уверенностью мог сказать, что чтобы не произошло, - это промысел Божий. Ему нравилась простая роль исполнителя Его воли, потому как она являлась продолжением его основных  жизненных принципов, утверждала свою справедливую, как ему казалось, истину в мире, и не мешала жить полной жизнью, насыщенной романтикой и приключениями. Видимо, в нём действительно что-то проснулось.

Конец. Январь 2015 г.