Проводник поезда разбудил меня:
-Ваша станция, не пропустите.
-Да, да, спасибо,- встряхивая дремоту,- тихо ответил я.
Поезд ехал медленно, впереди виднелась станция. Поздний вечер сумрачными глазами вглядывался в окна поезда, словно кого-то искал. Я ехал в небольшой городок в служебную командировку на пару дней. Я застегнул куртку и стал смотреть в окно, пытаясь разглядеть очертания города. Осенью рано темнеет. Через несколько минут я уже стоял на перроне вокзала маленького городка. Вокзал был небольшим одноэтажным зданием старой постройки, какие обычно бывают в маленьких городах. Круглые вокзальные часы, довольно увесистые для маленького строения вокзала несколько оживляли эту картину. Они показывали без четверти 8 часов вечера. На вокзальной площади было немноголюдно. Таксист старых Жигулей предложил меня подвезти.
- Меня, пожалуйста, на Березовую улицу, это район Белый Хутор, кажется так, - сказал я таксисту.
- Да, это за городом на базе отдыха,- ответил таксист.
-А чья это база отдыха, администрации?- поинтересовался я так, между прочим.
-Да, нет. Издательства какого-то в Москве. Они часто приезжают сюда отдыхать. Молодежь ездит тоже. А вы тоже из Москвы?
-Нет, я в командировку к вам.
Впереди показались домики - одноэтажные коттеджи. База отдыха находилась в живописном месте. Неподалеку виднелся хвойный лес. Сторож вышел из сторожки, чтобы встретить меня:
-А я Вас давно поджидаю. Наталья Алексеевна сказала, что Вы приедете утром, так я с утра Вас выглядываю. Вот Вам ключи от коттеджа. Там все готово: и постельное, и чай попить можно. А то, приходите ко мне в сторожку, вместе чаю попьем.
Старик сторож уже преклонных лет был приветлив.
-Если бы засветло, -продолжал говорить сторож, -то, я бы Вам показал бы все тут, на озеро сходили бы. Ну, ничего, завтра все успеется. Вчера, только здесь много приезжих было, все уехали. Приезжали на уикенд.
- Понятно,- улыбнулся я.
-А Вы монастырь будете восстанавливать?- спросил сторож, думая должно быть, что я музейный работник, приехавший из столицы. Так как Наталья Алексеевна, которая хлопотала за мое временное жилье, была руководителем местного музея.
-Какой монастырь? Нет, я по другой части. А, что за монастырь?
- Так, это, раньше здесь монастырь был,- поведал сторож. Но, еще до Войны его снесли, и на его месте построили эту базу отдыха.
Сторож указал на небольшой деревянный домик.
-Вот, и пришли.
Я зажег лампу, снял куртку, огляделся. Комната была уютная. Я попытался включить телевизор. Телевизор не показывал. "Ну, да ладно, делать нечего, разве только что лечь по раньше спать ". Есть мне не хотелось, спать тоже. Сторож ушел к себе в сторожку. "Не буду беспокоить его ". Я расстелил кровать, разделся и лег. Мне не давал покоя мой сон. Снилось мне недавно странное видение: на городской площади собрались люди. Я был среди них. Все говорят: "Смотрите на солнце, скоро будет затмение". Я смотрю, как луна медленно плывет к солнцу, закрывает его. Потом взрыв. Все взорвалось, и город, и люди, и я. Взрыв всего бытия вокруг, а я в центре этого всего. Нет ничего, и меня нет. Тогда я проснулся в холодном поту…
Утром попив чаю, я отправился в город. Я решил не вызывать такси, а пройтись пешком. База отдыха располагалась за чертой города. Я прошел через луг и вышел к частному сектору. Минуя частные дома, я вышел на автодорогу, которая вела в город. Пройдя немного времени, я уже шел мимо жилых многоэтажных домов. Завернув за угол двух улиц, моему взору открылось городское кладбище с аккуратной оградой. А за кладбищем виднелся вчерашний вокзал со своей вокзальной площадью и круглыми часами. Миновав здание аптеки, пройдя сквер, я пошел к городскому музею. Наталья Алексеевна, радушная женщина уже пенсионного возраста, все еще работала в этом музее. Она была хорошей знакомой моей матери. Они вместе учились в свое время в Вузе, а после его окончания, их дороги разошлись. Они поддерживали связь между собой все эти долгие годы. Наталья Алексеевна не просто работала в музее, а руководила им, то есть была смотрительницей музея. В ее ведомстве находилась база отдыха, в которой я сегодня ночевал.
-Алеша! Мой дорогой, ну, здравствуй!
Наталья Алексеевна стала меня обнимать:
-Вот, приехал бы летом, маму бы взял с собой. Какая у нас здесь красота! Ну, как вы? Как мама?
-Да, все хорошо у нас. Вот, по работе сюда приехал.
-Слышала, слышала. Семьей то еще не обзавелся?
-Да, нет. Все в разъездах.
-Ну, да, ну, да… Вечером обязательно приходи к нам. Сын с семьей приедет.
Попрощавшись с маминой знакомой, я отправился дальше. До вечера необходимо было решить некоторые вопросы, связанные с моей работой, для чего, собственно, я и приехал сюда.
Вечером я был в гостях у Натальи Алексеевны. Ее сын Иван Андреевич был учитель истории. Он был старше меня на несколько лет. Он рассказывал мне про женский монастырь, который снесли, и на его месте построили базу отдыха.
-Базу отдыха построили в 50 годах, -рассказывал учитель,- а раньше на этом месте был пионерский лагерь. Рассказывали, что однажды там потерялся парень, вожатый из лагеря. Несколько вожатых после отбоя прогуливались за территорией лагеря, развели костер и сидели там. Вдруг, один юноша сильно испугался чего-то и сам не свой убежал в лес. Его затем искали двое суток, а когда нашли, он не был на себя похож. Весь седой, ужас в глазах, у него случилось психическое расстройство. На вопрос, что же с ним произошло, он не мог вымолвить ни одного слова. После этого лагерь стал пользоваться дурной славой, затем его и вовсе закрыли. А на этом месте построили базу отдыха издательства московской газеты. Рассказывают, также, что кто-то из отдыхающих видел там высокую фигуру белой монахини. Эта монахиня давно умерла. Она была настоятельницей женского монастыря. Настоятельница охраняет это место.
-От кого?- я с интересом слушал Ивана Андреевича.
-Я, конечно, не суеверный человек, - ответил Иван Андреевич, но говорят, что есть некие таинственные двери, через которые с того света выходит нечто. Это нечто нехорошее, оно вредит людям. Что это такое? Души ли это страшных грешников непокаянные или это вообще не люди. Трудно сказать. А настоятельница осталась здесь, чтобы этого не допускать. Она – Ангел Хранитель этих мест. Праведники попадают в мир Божий, а она вот, осталась здесь, выбрала сама себе такое. И при жизни Богу служила и людям, и после жизни воюет. Тот, кто ее видел, рассказывал, что лик ее печальный, глаза закрыты.
-Напустил страхов то!- перебила мать сына,- напугал совсем Алешу. А ты, Алеша, у нас оставайся, а вещи завтра заберешь. Наталья Алексеевна обеспокоилась.
-Чего же мне бояться, Наталья Алексеевна, если там такой Ангел- Хранитель живет?- шутил я.
-Да, -вздохнула Наталья Алексеевна,- а ведь церкви у нас нет. Хотя бы какая-нибудь маленькая. Администрация все обещает.
Иван Андреевич подвез меня до моего места ночлега. После услышанных рассказов про это место, для меня эта база стала уже не скромным местом отдыха, а чем-то таинственным, сакральным даже. Все это могло стать хорошим сценарием для какого-нибудь кинофильма, но на реальность, по моему убеждению, было мало похоже. На базе отдыха светились окошки нескольких домиков, видимо приехали отдыхающие.
В тот вечер я быстро уснул. Утром меня ждали на заводе. Совещание продлилось до обеда. Руководство предприятий долго обсуждало некоторые условия сделки, но после обеда договор был подписан. Недолгая моя командировка подошла к концу. Вечером надо будет зайти на вокзал и купить билет на поезд. Я гулял по городу, навестил в музее Наталью Алексеевну, договорился с ее сыном, учителем истории Иваном Андреевичем, встретиться вечером еще раз. Учитель был приятным в общении, начитанный, содержательный собеседник. Про общение с такими людьми говорят "как - будто читаешь новую книгу". "Когда я вообще что-нибудь читал последний раз? - подумал я, - после учебы в Вузе ничего, кроме договоров".
Вечером я побывал в гостях в семье учителя. Супруга его, Ирина, ухаживала за меленьким грудным ребенком. Первый ребенок Ивана Андреевича, школьник, очень любил проводить время за компьютером, за что его постоянно ругали родители. Так и в этот раз, пользуясь тем, что взрослые были заняты разговорами, он проник в мир компьютерных игр, жил там несколько часов, пока мать не обнаружила "эту пропажу" и не вернула сына обратно, напомнив ему, что в нашем мире уже скоро наступит ночь, и ему пора ложиться спать.
-Я бы уже выкинул бы его давно!- отец немного был раздражен,- но, -понизив тон, сказал учитель,- куда ни кинь, без него никуда. В школе времени не хватает, приходится дома сидеть. А сейчас нас учителей завалили бумагами, планы, методическая работа, стандарты и чего только нет, скоро можно совсем бросить заниматься историей и заниматься одной макулатурой. Вот, как жили мы раньше без компьютеров? Конечно, книги! Так, а более нам ничего было и не нужно. Нет, скажу Вам я, поколение сейчас уже не читает.
У Ивана Андреевича была большая квартира, которая досталась ему от его отца. Одна комната была отведена под библиотеку. Книг здесь было очень много. На предложение учителя взять что-нибудь с собой почитать, я вынужден был отказаться, так как завтра мне пришла пора уезжать домой. Я рассматривал книги. Здесь много было книг по истории, про архитектурные памятники, соборы, монастыри. Я вспомнил про слова сторожа о том, что ранее разрушенный монастырь планируют восстановить.
- Да, есть уже предложения, -говорил учитель, - обещали выделить средства из бюджета на строительные работы. У нас в музее есть некоторые находки, они потом будут возвращены монастырю.
Я листал книги. Одна книга была в старинном переплете, и сразу обратила мое внимание.
-Это молитвослов, - пояснил учитель.
Я читал написанное в ней глазами, и все мне было в ней просто и понятно. "А я совсем не знаю молитв. Надо бы выучить хотя бы одну",- подумал тогда я.
Спустя час я направлялся к своему коттеджу. Я шел не спеша, как вдруг сильно запнулся обо что-то железное и всем своим весом растянулся на земле. "Этого еще не хватало, брюкам конец ",- досадовал я. Затем я встал, отряхнулся, попробовал вытянуть этот предмет, но он был глубоко закопан в землю. Пришлось звать сторожа.
-Никак в толк не возьму, -удивлялся сторож,- откуда здесь труба? Я каждый квадратный сантиметр здесь знаю. Вчера только листья греб, ничего такого не находил.
Сторож светил мне фонарем, а я копал. Когда очертания предмета показались отчетливее, мы увидели здесь вовсе не трубу.
-Батюшки!- воскликнул сторож,- так это же язык от колокола! Да! Вот так находка! В музей теперь заберут.
Я взял фонарь и посветил, чтобы лучше рассмотреть находку. Это, действительно, был предмет, очень напоминающий язык церковного колокола. На нем виднелись какие-то надписи, видимо на старо - славянском языке. Иван Андреевич был так рад услышать эту новость, что решил тут же приехать на базу. Через считанные минуты он был у нас.
-Это удивительно! - в голосе учителя была нескрываемая радость. Алексей, а Вы удачливый человек, Вы понимаете, это редкая удача для музея, этот колокол вылит еще в 13 веке. Об этом говорят письмена на языке.
Иван Андреевич возбужденно показывал мне какие-то крючки на этом предмете, покрытом коррозией за столько лет. Мне они были непонятны. Но, я был тоже рад этой находке.
-Владимир Петрович, милейший, - говорил учитель сторожу, указывая на находку, давая ему понять, что язык необходимо стеречь всю ночь, - как зеницу ока…Завтра с комиссией будем. Сколько лет искали хоть что-нибудь, колокол ведь был расплавлен. А там были надписи, которые имели очень важный смысл. На языке они должны повторяться, возможно коротко, но смысл тот же.
"Коррозия многие буквы, как мне кажется, просто съела. Что тут можно вообще понять? "-недоуменно подумал я. Иван Андреевич, словно прочитав мои мысли, сказал:
-Это ничего, что коррозия. Специалисты смогут восстановить надписи.
Через час, после того, как уехал Иван Андреевич, я уже лежал в кровати своей комнаты, и вспоминал о последних происшествиях. Прошло еще несколько минут, прежде чем я заснул крепким сном.
Ночью меня разбудил звук колокола. Это был звук церковного колокола. Он доносился издалека, но я отчетливо услышал три удара. Тогда мне это показалось весьма странным, ночью и бьет колокол. Но, это был не сон. Сон развеялся. Я лежал и прислушивался. Тишина была какая-то неспокойная. Почему-то разболелось в области сердца. Тянущая боль сдавила грудь. Я встал, походил по комнате. Часы показывали ровно два ночи. Из графина я налил стакан воды. Вода в стакане была безвкусной. "На воздухе мне станет полегче, "- подумал я, оделся, накинул куртку и вышел на улицу. На улице было неестественно серо. Туман был похож скорее на дым после пожара, темно-серый. Куда-то подевались все фонари, которые освещали базу отдыха. Домиков из-за тумана тоже не было видно. На небе не было звезд. И все это создавало какое-то зловещее ощущение. Боль в сердце не проходила, и состояние становилось беспокойным и угнетенным. Состояние беспричинной тоски. Сердце физически ощущало эту тоску, сжималось и болело. Я дошел до ворот базы, завернул за угол… и очутился на дороге, ведущей к городскому вокзалу. "Как это я так быстро здесь оказался? Что это? ",- тревога нарастала во мне. " Надо вернуться обратно,- подумал я , -видимо, это сон. " Я повернул обратно, завернул за угол, но к моему удивлению, базы отдыха за углом не оказалось. Вновь я стоял на этой самой улице, которая неумолимо вела к вокзалу. "Ну, да, ясно, это - сон. Только надо научиться им управлять. Я обязательно найду дорогу назад, вернусь и проснусь. Страх все же стал нарастать во мне, я старался не поддаваться панике, сдерживал его. Я пошел по дороге к вокзалу. Слева находилось кладбище, я его видел вчера, впереди стояло здание привокзальной аптеки, а вправо виднелась вокзальная площадь. Площадь была очень большой почему-то. Она, словно резиновая, растянулась в разные стороны. Я шел и шел к ней, а расстояние все не сокращалось. Вокруг меня, надо сказать, было многолюдно. Толпы людей проходили мимо меня. Они смотрели как-то странно, удивлялись мне что-ли. От этих взглядов мне было не по себе. Я стал вглядываться в их лица. Лица их не выражали ничего, никаких эмоций, были безмолвны и унылы, словно у этих людей забрали волю. Они все куда-то медленно шли как обреченные. Среди этих людей попадались и такие, у которых и лицо трудно было назвать лицом. Их глаза были черны, как дыры. "Кто они такие? " – со страхом думал я. Я ускорил шаг, опустил голову, чтобы не видеть их. "Скорее бы добраться до вокзала". Вдруг кто- то сзади больно кольнул меня в спину. Я обернулся. Кривой маленький горбун скалил на меня свои гнилые зубы. "Ты кто, чего тебе надо?- спросил я. А он стал говорить мне всякие пошлости и смеяться. "Уйди прочь!- цыкнул я на него. Горбун прыгнул в сторону и опять ширнул меня в бок. "Я сейчас ширну",- пригрозил я горбуну. "Я сейчас ширну, -передразнивал он меня и прыгал вокруг. "Что за черт?!- мне было не до смеха. Я пытался схватить его за шиворот, но руки мои были слабы, я не мог его удержать. А горбуна это лишь веселило. "Вот, ведь урод горбатый",- ругался я на него. А он вертелся, заглядывал своей страшной рожей из-за моей спины то с одной стороны, то с другой и продолжал говорить мне всякие гадости. Он шипел мне в лицо непристойности про плотские утехи во "всех красках", облизывался, все время скалил свои черные зубы. Я не знаю, сколько бы продолжалась эта пляска, если бы я вдруг не услышал грозный женский голос: "Уйди прочь! " Горбун куда-то сразу исчез, а передо мною стояла женщина с маленькой девочкой. По видимому, она была цыганкой или какой-нибудь ведуньей. У нее было "живое" лицо, то есть она не была похожа на других. Ее глаза были зеленого цвета. Девочка с любопытством разглядывала меня. Ее, похоже, тоже не пугали все эти странные прохожие.
-Тебе здесь быть нельзя, надо вернуться назад,- сказала эта женщина.
-Но, как? Я пробовал, у меня не получается. Я не могу найти дорогу обратно. Я не понимаю, где я.
-Обратно можно выбраться отсюда только на поезде, больше никак.
-На поезде?- недоуменно спросил я. – А, у меня и денег- то нет с собой. Вещи мои остались в коттедже. Хорошо, что паспорт со мной. Это, ведь сон?
Женщина- ведунья смотрела на меня печально. И я вдруг к своему ужасу понял, что это не сон…Я стал просить ее взять меня с собой, потому что она наверняка знала правильную дорогу, по которой можно было выбраться отсюда. Женщина сказала мне, что не может мне помочь выбраться, потому что она на самом деле не здесь, а в другом месте.
-Я бываю здесь, когда мне нужно кого-либо найти здесь, но живу я в другом месте,- объясняла она мне.
Но, я ничего не понял тогда. Как это можно быть в двух местах одновременно?
-Ты не смотри в глаза прохожим и не заговаривай с ними. Иди к вокзалу, найди способ попасть в поезд.
Женщина стала удаляться от меня. Я, было, побежал за ней. Но, чем я быстрее бежал за ней, тем дальше она была от меня.
Я отдышался и пошел по направлению к вокзалу. Сердце болело тянущей острой болью. Аптека была закрыта. Около аптеки столпился народ. Я приближался к ним. Чем дальше я отклонялся в левую сторону от дороги, тем больше видел я людей с черными зеницами вместо глаз. Все они двигались медленно. Когда я бросил взгляд в сторону кладбища, что слева от дороги, то я увидел бесчисленное множество таких незрячих и неподвижных людей с темными лицами и черными зеницами. Их была целая река. Ужас стал подбираться к горлу, и дышать уже становилось тяжело. Мне казалось, что если я подойду к ним ближе, то меня засосет в эту черную реку и выбраться уже будет невозможно. Я повернул направо и поспешил к вокзалу.
Через какое- то время я увидел в небе свечения. Когда я поднял голову, то в небе, сквозь серую непроглядную мглу, пробивался мигающий свет четырех фонариков. В вышине каким-то необъяснимым образом плыл воздушный троллейбус, а в нем сидели люди. По четырем сторонам этого троллейбуса виднелись фонари, а на подножках его также по четырем сторонам стояли и держались за поручни молодые люди: юноши и девушки. Складывалось впечатление, что эти юные люди сопровождали транспорт. Троллейбус направлялся к вокзалу. Я старался идти быстрее к вокзалу, но дорога почему-то очень долго длилась. И, наконец, порядком устав от ходьбы, я достиг своей цели. Вокзал прежде мне был знаком. Я уже был здесь день назад, когда приехал в этот город. На здании висели те же старинные круглые часы, которые показывали время ровно два часа ночи. Тут я вспомнил, что часы в моей комнате на базе отдыха тоже показывали это время, когда я проснулся. "Часы встали",- подумал я,- это плохо. Чуть поодаль стояли диковинные троллейбусы с фонариками на крышах. Один из них я видел в небе. Там были эти молодые люди, которые сопровождали троллейбус. Я присмотрелся к ним, что это они там делают? Юные сопровождающие подходили к какому-то предмету, что висел в воздухе, а затем удалялись. Ходили они так, что земли при этом не касались. Я подошел сам туда и увидел в воздухе язык от колокола. Тот самый язык от колокола, который мы отрыли вместе со стариком - сторожем, висел в воздухе без каких- то креплений и отливал серебром. На нем были знаки, мне они были не знакомы. Подошел юноша, и язык трансформировался в спиралевидную комплекцию. Юноша прочитал надписи с этих спиральных колец, словно он был студент и изучал расписание занятий на стенде, а затем ушел в здание вокзала. Я пробовал понять, что же было написано на этом языке, но тщетно. Я поспешил за юношей в здание вокзала. Вокзал внутри тоже показался мне неестественно большим. Как- будто его растесали изнутри. Людей здесь было много. Я подошел к кассе узнать расписание. Я надеялся, что можно будет приобрести билет на поезд, используя банковскую карту, которая лежала у меня в паспорте. Но касса была закрыта. Я стал стучать в окошко. Мимо меня проходил проводник в белой одежде. Он сказал, что касса не работает. На мой вопрос, каким образом возможно попасть на поезд, он ответил мне, что нужен другой билет. Он объяснил мне, куда мне необходимо идти, но, я через секунду все забыл. Проводника уже рядом не было. Я присмотрелся, куда это все идут? …
В правую сторону через боковые двери вокзала уходили люди. Они шли спокойно и уверенно. Лица их были радостны. Среди них я видел отряд школьников и учительницу, пожилого мужчину в очках и свертком газеты в руке, видимо он какой-то ученый. Здесь шли семейные пары, целые семьи, дети без родителей, солдаты. Среди детей, мне кажется, я увидел Тимошку, маленького мальчика, сына моей одноклассницы. Он погиб полгода назад, попав под колеса машины. Ему не исполнилось еще и восьми лет.
Я подошел к ним. И мне стало сразу как-то спокойнее. Около двери, через которую проходили люди, стоял проводник в такой же белой форме . Увидев меня, он попросил предъявить билет. У других, проходящих мимо него, билетов он не спрашивал.
-Но, ведь касса не работает,- смущенно ответил я ему.
-Вам сюда нельзя.
-Почему?- досадовал я,- не понимаю. Все идут, а мне нельзя?
-Не всем, - ответил проводник в белом.
А люди все шли и шли. Старясь меня не задеть, они проходили в открытые двери.
-Если, Вы думаете, что я мошенник, какой-нибудь?- я достал свой паспорт и показал ему.
Тут ко мне подошел другой проводник в такой же белой одежде. Он отвел меня в сторону, и стал объяснять, куда мне нужно идти, чтобы получить этот самый билет на поезд. Пока я его слушал, мне было все понятно, я все отчетливо помнил. Стоило проводнику уйти, я забывал абсолютно все. Я не мог понять, что происходит с моей памятью. Мне было жизненно важно запоминать каждое слово, найти дорогу и выбраться отсюда. Но, все шло как-то не так. Я был слаб, постоянно болело сердце. Тревога росла во мне как черная туча, заполняя каждый участок моего тела. Мне было страшно. Я боялся, что не смогу попросту идти, ноги подведут меня. Я говорил тихо, сам не узнавал свой голос. Я не узнавал сам себя. Что-то было не так. Я не понимал, где я нахожусь, в какой реальности. "Сон ли это? Если я сплю, то почему так все сжато в груди, словно меня сжали каким-то железным корсетом. Если слова цыганки – правда, и это не сон, то где я тогда? В мире людей, или в ином мире? Я, наверное, сошел с ума… Нет, не может быть. Я вчера вечером был в гостях у маминой знакомой, все хорошо помню: и Ивана Андреевича, ее сына, и даже этот язык от колокола, который мы нашли." Здесь мне пришло на ум еще более ужасное заключение- "Я умер… И что теперь? А все уже знают, что я умер, а маме сказали уже? Да, нет еще, времени мало прошло…. Бедная мама…"
Я бродил по вокзалу какое-то время, не зная, куда же мне идти. Я подходил к кассе в надежде все же приобрести билет на поезд, но касса была закрыта. Я смотрел в окна вокзала и видел непроглядную тьму. Тьма эта была как живая. Мне казалось, что еще немного, и она выдавит стекла и поглотит меня. Я не заметил, как очутился в другой стороне вокзала. Левое крыло вокзала отличалось от того места, где я был прежде и говорил с проводником в белом. Здесь было довольно сумрачно, а в углах совершенно темно. Я увидел мужчину в углу, он не двигался. Этот мужчина был похож на тех людей, которых я видел около кладбища. Лицо его также было безвольно, глаза унылы и темны. Я спросил его: "А, вы не знаете, куда мне идти? " Он мне не ответил. Все его существо, казалось, ничего не выражало. Вдруг, в узкое темное окошко постучал проводник в белой одежде. Он махал рукой, показывая мне, что мне не стоит разговаривать с этим человеком. Я оглянулся, а в углах то здесь, то там стояли такие люди, как этот мужчина с темными отчаявшимися лицами. Тут пришел проводник, он увел одного из этих людей. На проводнике была уже одежда черного цвета. За ним пришел другой проводник в черном. Люди, которые находились в углах, видимо, хотели спрятаться в темноте в этих углах. Но, проводники в черном их всегда находили и уводили. Унылые люди знали о своей участи, но ничего не могли с этим поделать. Они стояли в полном отчаянии, ждали, их тела были , словно парализованы. Я хотел было расспросить у проводника в черном, но они все были не разговорчивы. Они, словно не видели и не слышали меня, делали свое дело. Я стал уже кричать на них, но крика своего я не слышал. Тревога во мне должна была уже выйти в какой-нибудь форме. Крик мне не удавался, и я чувствовал, что вот- вот начнется банальная истерика. Я поспешил выйти из этого вокзала на воздух. "В конце концов, можно нанять такси и уехать, что я и сделаю! "- твердо решил я. И это решение немного успокоило меня и придало твердости.
На вокзальной площади я не увидел ни одного такси. Было безлюдно. Все эти люди, которых я видел прежде, словно по взмаху волшебной палочки, куда- то разом исчезли. Была непроглядная ночь, тьма. Вокзальная площадь на сей раз не показалась мне огромной. И спросить даже было не у кого, но в здание вокзала мне возвращаться уже не хотелось. Я прошел несколько шагов по площади и увидел телегу, запряженную лошадью. На вожжах спиной ко мне сидел возница. У меня было единственное желание на тот момент - поскорее убраться отсюда, а на чем и как – уже не важно, хоть у черта на спине. "Эй, - окликнул я возницу. Заснул что - ли? ". Возница сидел неподвижно, его голова, накрытая капюшоном плаща, была опущена. Я подошел ближе и протянул руку, чтобы потревожить его. В этот момент что-то подхватило меня, и я понял, что сижу в этой самой телеге. Не успел я толком понять что- либо, как лошадь рванула с места. Дальше творилось что-то страшное. Со страшным рыком возница ударял лошадь кнутом, телега неслась с немыслимой скоростью. Лошадь то ли стонала, то ли выла, я не мог разобрать. Вокруг была тьма, какой-то лес, ветки хлестали меня по лицу. Телега гремела, как ящик, который бросали из стороны в сторону с огромной силой. Я в этой телеге бился о края. Потом мне удалось зацепиться за край телеги и привстать. Я кричал вознице, чтобы тот остановился, но мой крик не был слышен. Я пытался разглядеть возницу, но мне не удавалось. "Черт!- вырвалось у меня. И тут возница обернулся. Под капюшоном была пустота. Я сумел при этом увидеть морду лошади, вернее это был скелет морды. Руки мои ослабли, я потерял равновесие и рухнул. Леденящий холод, ужас, сковали цепью всего меня. Меня лихорадило. Лишь мысли в моей голове еще имели какое-то движение: "Надо выпрыгнуть из телеги. " Каким то невероятным усилием я сумел опять привстать. Впереди мне показался овраг. Я в один миг сжался весь, и когда обрыв был близко, я прыгнул. Телега, лошадь, возница - все пропало в бездне этого темного оврага. Я же летел кубарем, бился о камни, пытался хватать траву. Я скатился в какую-то яму и лежал там недвижимо. Удивительно, но физической боли я не чувствовал, хотя, наверное после такого падения переломал себе все ребра. Но сил, однозначно, не осталось, чтобы подняться. Я лежал какое- то время, сознание стало покидать меня. Я едва мог различить голоса каких-то людей, которые стояли недалеко от меня.
-Смотрите, человек в яме,- сказал один из них.
- Ему надо в больницу,- послышался другой голос.
Очнулся я в больнице. Видимо, это была больница, так как везде стояли железные кровати. Могло показаться, что это был старый военный госпиталь после бомбежки в войну: стены серые, грязные, повсюду сыро. На кроватях лежали почерневшие от времени матрасы. Окон здесь не было. Трудно было понять, день или ночь снаружи. Вокруг на кроватях лежали живые люди. Люди эти были очень толсты. Они не двигались, не поворачивались. "Наверное, это больные, подумал я, - и они все парализованы". Никто из медперсонала к ним не приходил. Я поймал себя тут же на мысли, что я не увидел ни одного медицинского работника здесь. Когда я обратился к одному из этих больных, я заметил, что он меня слышит. Но никаких эмоций он не выражал, как – будто не понимал моего языка. Его глаза смотрели на меня абсолютно бессмысленно, словно это был не человек, а какое-то животное. Но животное не агрессивное. Он мне напомнил тупого поросенка, который только наелся и лежит. Почти все окружение было таким. "Люди –тела, другого названия и не придумаешь. Единственный человек, который мог выражать эмоции, была маленькая старушка. Она как ребенок, поджав под себя ноги, сидела на кровати в углу в ночной сорочке.
-Ну, и больница ! – сказал я вслух, - а где же врачи?
-Здесь один врач. Он же главный врач. Он только выписывает из больницы,- сказала старушка.
-А когда он будет? -спросил я.
- Он здесь бывает очень редко,- отвечала старушка. – Я ни разу его не видела.
- С ума сойти! А кто же вообще здесь людей лечит?
Старушка не ответила, а лишь пожала плечами.
- А, вы бабушка, давно здесь?- спросил я старушку.
-Да, я уже не помню. Наверное, давно.
Я вовсе здесь не собирался задерживаться. Ждать какого- то призрачного главного врача- не входило в мои планы. Я решил получше осмотреться в этом госпитале. Я встал с кровати, пошел к двери, открыл ее, а за дверью я увидел следующую дверь, а за ней следующую. По обеим сторонам от прохода стояли кровати, на которых лежали эти люди- тела, толстые и недвижимые. Но, мне они не были страшны. Я шел и отворял двери одну за другой, пока не зашел в тупик. Впереди меня была глухая стена. "Что за …., это тюрьма, а не больница",- недоумевал я. Я вернулся в свою палату, где сидела старушка. Старушка молчала, я тоже молчал. Я лежал на железной кровати и смотрел в потолок. Сколько я так пролежал времени, не помню. Не одну попытку предпринял я тогда, чтобы найти выход из этой ужасной больницы, но все всегда оканчивалось одинаково - тупиком. Была одна надежда - дождаться этого самого главного врача. "Должен быть выход, обязательно, и я его найду",- успокаивал я себя. Если бы не эта старушка, я возможно бы с ума сошел среди этих "тел". Старушка все время что-то тихо напевала, колыбельную наверное, и это хотя и немного, но успокаивало. "Может быть, надо помолиться? "- вдруг промелькнуло в моей голове. Я был крещен в церкви и в Бога верил. Но, в церковь я не ходил, не молился. Наверное, я слабо верил. А теперь вот, вспомнил о Боге. Молитв я не знал, и стал молиться, как умел: "Боже! Боже! Помоги мне! Если Ты меня слышишь, помоги, пожалуйста! "
Я вспомнил, как в доме моего нового знакомого учителя истории Ивана Андреевича, я держал книгу в старинном переплете. Я тщетно пытался вспомнить хотя бы одну строку молитв. Как жаль, но в памяти моей было много разной информации, но то, что мне действительно было нужно сейчас, самые, наверное, главные слова, я их не помнил, потому что не знал их.
Позже я предпринял еще одну попытку найти выход из этого ужасного госпиталя. За дверью вновь открывались двери. За следующей дверью еще двери и еще двери. Бесконечное множество дверей. Как в зазеркалье. Я открыл еще одну дверь. За ней было темное помещение. Я вглядывался в темноту и увидел полки. На полках лежали кости. Груды костей. Это были человеческие кости. "Костница… "- промелькнуло в моей голове. На полках наверху стояли черепа. На черепах были начерчены номера: 212, 3,9,14,81….Бессмысленный числовой ряд. Костница была огромная. Дальних стен ее не было видно. Идти внутрь ее было страшно, и я поспешил обратно. Я искал свое старое место, открывая дверь одну за другой. На какое то мгновение я понял, что потерялся в этом лабиринте дверей. Но, уже скоро, я нашел то место, где сидела старушка.
Прошло еще некоторое время. И я вдруг почувствовал слабый ветерок по моим ногам. "Это из улицы…- пронеслось в моей голове,- на той стороне открылась дверь. Главный врач пришел? "
"Бежим! Быстрее!- крикнул я старушке. Я схватил ее за руку, и мы оба побежали. Мы открывали дверь за дверью. Вдруг это недвижимое царство тел ожило. Люди, лежащие неподвижно на кровати, стали нам препятствовать. Они вытягивали руки в разные стороны, но мы не останавливались. Тогда многие из них стали раскачивать себя и падали тучной своей массой к нам под ноги. "На раз, два, три! "- командовал я. Я – под руки, а старушка за ноги, так мы поднимали их и закидывали обратно на кровати. Мы успешно справлялись с ними, но они падали все больше. Впереди показалась открытая дверь, и я ринулся к ней. Я хорошо помню, что держал старушку за руку, но наружу я выскочил один. У дверей на улице стоял монах в черной рясе. На его руке висело железное кольцо с ключами. Монах с удивлением взглянул на меня. Затем, он спешно стал закрывать двери в эту самую больницу и произнес грозно: "А вы куда? " Я увидел, как множество костлявых рук пыталось отворить дверь. Но, монах был сильнее всех этих рук, и затворил дверь, повесил на нее увесистый замок и повернул ключ. Монах аккуратно повесил ключ на свою ключницу и пошел по своим делам. Я пошел за ним. Монах удалялся от меня быстрее, чем я мог бы его догнать. Я уже выбился из сил. Сел на траву и сидел, пока мое дыхание не восстановилось. Я пробовал найти монаха, но туман вокруг меня сгущался, не давая мне видеть далеко. Я видимо находился в лесу, потому что вокруг меня шумели деревья. В синей предрассветной мгле, окутанной пеленой тумана, я смог разглядеть деревья. Они были огромные. Листья их были серые, они все время взволнованно шумели на ветру. На земле тоже лежали опавшие серые листья. В лесу в тумане я заблудился. Когда стало темнеть, туман рассеялся. Я вышел на луг и увидел впереди огоньки. Я надеялся, что это огни города. Я медленно пошел туда.
Я шел к дальним огням и думал: "Если это не сон, тогда где я? Я не мертв, мне даже больно в груди, постоянная слабость. Мертвые, наверняка, боли не чувствуют. Это новая реальность, в которой я теперь живу, которая мне не знакома. Страшная, ужасная реальность. Тот страшный сон с затмением сбылся… Я все же был уверен, что здесь есть и такие, как я. Надо только их найти. Вон там огни какой – то фабрики, наверное, там работают люди… Они сумеют мне все объяснить. "
Огни были уже недалеко. В черно- серой мгле стали отчетливо прорисовываться очертания сооружений. Нет, это была не фабрика, а огромные земляные насыпи - валуны, которые можно увидеть на старых шахтах. Огни, которые я увидел издали, были фонари на столбах. Бледное их свечение едва рассеивало тьму, которая нависла на огромных валунах. Никого вокруг не было: ни сторожа, ни собак. "Этого еще не хватало, я на заброшенной шахте",- стал отчаиваться я. Я пошел дальше и через некоторое время стал доноситься звук по всей вероятности строительных работ: скрежет железных лопат о камни. Я шел на звук. Поднявшись на холм, моему взору открылась следующая картина: внизу был глубокий овраг. В яме находились люди в черной одежде, они копали землю лопатами. Было абсолютно темно, и в этой непроглядной тьме они работали. Я решил туда спуститься, чтобы поговорить с ними. По узкой тропинке я аккуратно спускался вниз. Камни под ногами стали сыпаться, и работающие внизу люди на короткое время остановились и поглядели в мою сторону. Затем, они вновь принялись за свою работу. Я спустился ближе: везде была грязь, раздавался затхлый запах сырости. Люди копали и копали. Странно то, что результатов их труда не было видно. Если это карьер, или что-нибудь подобное, то должны быть хотя бы кучи угля или другого ископаемого. А эти люди в черном просто тупо толкались в грязи и рыли. Около них ходил надсмотрщик, а вернее надсмотрщица – женщина в черном длинном одеянии. Ее суровое лицо не выражало ничего- никакой жалости к работающим. А работающие походили больше на зэков, чем на шахтеров. Их одежда была черного цвета, на головах черные шапочки. Один работник- зэк упал и вымазал свое лицо в грязь. Я было хотел помочь ему подняться. На что черная надсмотрщица грозно одернула меня: "Не прикасайся ни к чему здесь! Вымажешься! " Затем она подошла ко мне ближе, осмотрела меня с удивлением и сказала: "Выбирайся отсюда!" Я поспешил уйти из этого места, но края оврага были очень крутые, и забраться по ним наверх было невозможно. "Жди лестницу! "- сказала надсмотрщица. Я стал ждать некую лестницу.
-А что вы тут делаете?- спросил я у одного из работников в черном.
-Добываем уголь,- ответил он.
-А где кучи добытого угля? Везде лишь грязь.
На это человек ничего не ответил.
-Тяжело вам здесь?- продолжал я расспрашивать.
-Тяжело…-ответил он горько.
Потом человек перестал копать и стал глядеть в небо. Все остальные тоже стали глядеть в небо. На небе вдруг появились светящиеся всполохи. И тут я увидел серебристый дождь. Нити дождя коснулись этой ямы. Это было похоже на рождественский дождик, которым украшают новогоднюю елку, но только гораздо крупнее. Все в яме стали хватать грязными руками эти нити, и я тоже ухватился. Нити стали поднимать меня ввысь. Под моими ногами образовалась перекладина, как на лестнице. Я вступил на нее и покрепче ухватился руками. Кто-то из людей в черном тоже ухватились, но, к сожалению, удержаться не смогли. Они падали вниз в ту же самую грязь. Я же поднимался выше. Сверху я увидел лица этих несчастных, которые шипящими возгласами произносили: "Выбрался… Выбрался…" Я летел высоко прочь от этого ужасного карьера. Я видел, как тьма, словно живая, зловещая ползла на своем брюхе по земле. Мне становилось жутко, когда вспоминал, что совсем недавно я был в этой тьме. Сейчас я испытывал огромное облегчение. В моей душе поселилась надежда, что я вернусь домой. Я посмотрел вверх и увидел очертания белых лошадей, которые несли меня на этих диковинных нитях. Мы приблизились к реке. На берегу тоже находились люди. Они строили мосты через реку. Кони принесли меня к ним и исчезли. Исчез и серебряный дождь. Здесь люди были другие. Они не имели ничего общего с теми, которых я видел прежде. Среди них я разглядел и монахов, и обычных людей. Это были мужчины – плотники. Все тут было иначе. Ничего здесь меня не пугало, а наоборот, я успокоился в этой дружелюбной обстановке. Здесь не было темно, как в тех местах. Но было сумрачно, как в предрассветный час, когда солнца не видно, но уже светлеет. Один плотник поприветствовал меня, кивнув. Мостов через реку было много, но люди все равно их строили. Видимо, прочитав мои мысли, один инок пояснил мне, что мосты постоянно разрушают, и нам необходимо всегда строить их заново.
-Мы то сами и по воде можем перейти на другой берег. Но, многие не могут это сделать.
-Я мог бы помочь Вам,- сказал я иноку.
Инок протянул мне молоток и гвозди. Я и еще несколько плотников сколачивали бревна для мостков. Когда был перерыв на отдых, иноки не отдыхали. Они раздавали плотникам белый хлеб. Этот хлеб был необыкновенно вкусный. Мне кажется, что я никогда прежде не ел такого вкусного хлеба. Хлеб словно преобразил меня, дал сил и душевный покой. После перерыва все опять принимались за работу. И мне работа казалась абсолютно не тяжелой, работал я с радостью и легкостью. Через некоторое время ко мне подошел инок и дал мешочек с углем:
-Это тебе плата за работу. Не отказывайся. За него на ярмарке можно выменять хлеб.
Какое-то чувство подсказало мне, что этот уголь из того карьера. И я спросил:
-Это уголь из того карьера?
-Да, оттуда. Те несчастные добывают его, но взять не могут.
-И что они никогда не смогут выбраться оттуда, -спросил я.
-Будем надеяться, что когда-нибудь смогут,- ответил мне инок,- мы подаем за них прошение.
-Тебе пора идти на ту сторону реки, плотники уходят в поселок, и ты иди с ними.
- А Вы?
-Наша работа здесь никогда не заканчивается, нас сменяют наши братья, а затем мы их, и так всегда,- ответил мне инок.
Я и несколько плотников пошли по мостам через реку на другой берег.
-А где эта ярмарка ?- спросил я у одного плотника.
-Пойдем, покажу, я сам туда иду,- ответил он.
Мы шли с ним по поселку мимо домов. Дома здесь были разные: и двух-трех этажные как общежития, и отдельные частные дома. В этом месте определенно было лучше, чем на той стороне реки. И сердце мое не так уже болело. Словом, мне здесь стало лучше. Здесь не было той серой зловещей мглы, но и светло, как днем здесь тоже не было. Солнца здесь я не видел, да и луны, и звезд тоже. Здесь, как- будто, всегда был вечер. Он был светлее утром, ночью же было темно.
-А что, монахи тоже здесь живут? – спросил я.
-Нет,- ответил плотник. – Они приезжают сюда каждый день на поезде и уезжают. А вот и ярмарка.
Ярмарка была здесь, как и все ярмарки: арочный вход, прилавки, продавцы с товарами. Люди обменивали друг у друга ткани, овощи, уголь, посуду. Я нес свой мешочек с углем.
-А где же мне обменять свой уголь на хлеб? –спросил я у плотника,- и почему именно на хлеб, тут и другие есть продукты.
-Этот хлеб особенный,- ответил мне плотник. – Его пекут монастырские сестры по особому указанию матушки - настоятельницы. Можно есть и овощи, и даже рыбу, но сыт этим ты не будешь. Голод утоляется на короткое время, и возвращается снова. По настоящему дает силу и смирить голод может только этот хлеб. Его еще не каждому дают. У сестер есть списки имен, которые они называют. Другой человек взять этот хлеб не может. Так, что он здесь ценнее всего.
Про какой голод говорил плотник? Я понял это позже. Это голод не физический. А другой голод - духовный. Здесь я понял, что был голоден и раньше. Не быть голодным, значит, не чувствовать в себе пустоты. Я раньше тянулся к вещам, которые кроме большей пустоты не давали мне ничего, интересы мои были бессмысленны, лишь отнимающие время, которого и без того мало.
В центре ярмарки находилась небольшая площадь, на которой стоял стол. За столом стояли монахини, у них были корзины с маленькими белыми хлебцами. Одна монахиня называла имя, а другая подавала хлебец тому, кто подходил к столу. Кто- то из подходящих отдавал за хлеб то, что у него было. И за это монахиня благодарила его. А кто-то подходил и с пустыми руками и тоже получал свой хлеб, если его имя было названо. Монахиня произнесла: "Иван и Евдокия". Подошел высокий пожилой человек. Он отдал монахине стопку наглаженных тканей и взял хлеб. Он стоял спиной ко мне, и что-то было очень мне в нем знакомо, даже более того. Когда он отошел от стола, меня, словно, током ударило:
-Дедушка!- крикнул я, - дедушка!
Я сам не свой стал расталкивать всех вокруг, чтобы не упустить его из виду.
-Постой,- дернул меня за рукав плотник,- имя твое назвали.
-Алексий,- повторила громко монахиня.
И плотник вытолкал меня к столу. Я взял хлеб, который был мне предназначен, и отдал монахине мешочек с углем.
-Спасибо,- сказала монахиня и передала этот мешочек другой монахине.- Души из карьера.
-Очень хорошо, их сегодня много,- отозвалась другая монахиня.
Но, я не думал больше ни о чем. Я боялся, что потерял дедушку. Я шел по ярмарке и вглядывался в лица, а потом я почувствовал, что кто-то смотрит на меня. Я повернулся и увидел дедушку. Дедушка смотрел на меня ласково и грустно: "Ну, здравствуй, внучек. " Я кинулся к нему, обнял его, и слезы хлынули из моих глаз. Я плакал как маленький. "Ну, ну, -успокаивал меня дед, хлопая по плечу,- Пойдем -ка , там бабушка ждет. Она, наверное, уже пирожков напекла.
Мы шли по вымощенной дорожке к дому, в котором они жили. Дедушка умер, когда я учился на третьем курсе университета, 18 лет назад. Бабушка пережила его на 12 лет. Помню, когда дедушка умер, и его тело лежало в доме в гробе, а все с ним прощались, я вышел во двор. И в тот миг я так ясно вдруг почувствовал, что детство мое закончилось. Хотя я был уже не ребенок. Но, пока живы были те , с которыми я провел свое счастливое детство, оно еще оставалось во мне. А теперь это время закончилось. Это был декабрь месяц. Было холодно и пасмурно. Замерзший шиповник висел на снежных ветках, и был похож на яркие красные огоньки на елке. Я печально смотрел на него. Мы с братом любили их есть, когда были маленькие. Родители оставляли нас у бабушки и дедушки на новогоднюю ночь, а сами уходили в гости. Мы счастливые в преддверии нового года выбегали раздетые на улицу и ели этот шиповник. Бабушка нас ругала на за шиповник, конечно, а за то, что были раздеты…Я тогда очень остро переживал смерть дедушки. Эта смерть была первая в взрослой моей жизни. Бабушка перед своей смертью долго болела и страдала. И, когда она умерла, я был уже взрослее, принял эту смерть легче. Я верил, что ей будет лучше с дедом там, а не здесь со своей болезнью.
А теперь я иду рядом с дедушкой по дороге, смотрю на него, говорю с ним. Это непостижимо моему разуму, необъяснимо. Фраза "это удивительно" просто не может вместить в себя то эмоциональное состояние, которое я испытывал. А еще скоро я увижу бабушку. Мне было очень радостно, сердце мое взволнованно билось.
Мы приближались к дому, который был один в один похож на дом, в котором жили дедушка и бабушка прежде.
-Вы здесь тоже построили такой дом,- обратился я к деду.
- Мы дом не строили, мы его нашли. Сначала я жил в нем, а потом приехала бабушка,- сказал дед.
-Как это нашли? Он ведь так похож на тот ваш дом.
- Все, когда сюда приезжают, ищут дом, в котором будут жить. Этот дом никто не занял, как - будто он ждал нас. И я стал в нем жить. Мне очень повезло. Не все сразу находят себе жилье здесь. Многие в первое время живут в общежитиях. Не скрою, -добавил дедушка,- мне всегда нравился наш дом, который я сам строил, когда был еще молод. И всегда хотел жить только в таком доме.
Мы вошли во двор. Мне было в нем все знакомо. Даже будка для собаки была на том же месте возле яблони, только собаки здесь не было.
-Животных здесь нет, - сказал дед.
Я вспомнил, что за все время пребывания здесь я не слышал и щебетания птиц:
-И птиц тоже здесь не слышно,- проговорил я.
-Да, и птиц тоже нет.
Дедушка позвал с порога:
-Дуся, ты глянь-ка, какой у нас гость!
Бабушка вышла и не поверила своим глазам. Она меня узнала сразу, но как -будто отказывалась верить в то, что это действительно я. Она смотрела на меня, не понимая, видимо, что ей делать: плакать или радоваться. Затем бабушка крепко меня обняла и стала разглядывать. Она сама очень удивлялась:
-Как же это такое может быть?
Я обнял бабушку крепко- крепко, так я обнимал ее в детстве, уткнувшись носом бабушке в живот. Вот, и сейчас я смог достать бабушке до уровня груди. Это не бабушка была большая, а я стал маленький. Я превратился в ребенка, я стоял в детских шортах, футболке и сандалиях. Хотя, сознание мое, сознание взрослого человека осталось.
-Это, ничего, -улыбалась бабушка,- душа твоя вспомнила свои счастливые дни. Это пройдет.
В доме все было, как и прежде. На диване лежала стопка наглаженных простыней, видимо бабушка гладила до нашего прихода. А с кухни доносился ароматный запах свежих печеных пирожков.
-А мне, вот, так захотелось испечь пирожков, именно сегодня,- радовалась бабушка.
Мы сели пить чай. Я ел пирожки с удовольствием, они были очень вкусные, я любил их с детства , а бабушка и дедушка смотрели на меня и улыбались. Они не ели:
- Мы едим здесь мало,- сказал дедушка,- это уже не требуется здесь. Так, разве праздник какой, так бабушка пирожков напечет.
Я же с аппетитом ел и пил чай. Но, сравниться с дивным белым хлебом, который мне дали монахини, не могли даже бабушкины пирожки. Я выложил на стол белые хлебцы. Бабушка сказала мне:
-Прибери, милый. Это твой именной хлеб. Он только твой. У нас свой такой хлебушек есть.
Я смотрел на дивный хлеб, а на нем было написано мое имя Алексей, а рядом крестик.
-Скажите мне, дедушка и бабушка, я умер?- спросил я .
-Нет, ты не умер.
-Но, вы же умерли, а я теперь здесь с вами.
-Это ненадолго,- ответил дедушка,- ты вернешься домой.
-А как это возможно? Здесь тоже ходят поезда?
-Поезда то здесь ходят, только люди отсюда могут уезжать по особому билету. Этот именной билет когда-нибудь появляется и ждет тебя в кассе вокзала. И ты тогда можешь ехать дальше, если хочешь. Одни быстро уезжают, не задерживаются, другие ждут родных, а потом уезжают. Некоторые ждут очень долго. Сюда же люди приезжают почти каждый день.
-Мне это говорили уже, на вокзале, про какой то особенный билет,- ответил я. Но то, что я в мире неживых людей, я это уже понял.
-Не расстраивайся,- пожалела меня бабушка,- унывать тебе здесь никак нельзя, а то силы будут уходить. Радуйся тому, что ты жив. Мы свое отжили, вернуться обратно мы не можем. А вот ты сможешь.
-Да,- подбодрял меня дед, конечно. Только вот удивительно, как это возможно, чтобы живой человек прошел в эти двери, в которые входят только усопшие?- дедушка посмотрел на бабушку.
-Такие случаи бывали,- ответила бабушка. Зла в мире столько много, что всякая нечисть потоком проходит через такие вот двери в мир людей. Вот и нарушается порядок.
-И что же мне теперь делать? – спросил я.
-А ничего пока. Ждать надо,- ответил дед.
-Билета на поезд?
-Дедушка что-нибудь придумает, обязательно,- сказала бабушка,- он у нас пробивной, не то, что я. У него заслуг много.
На следующий день бабушка показывала мне хозяйство: огород, садик.
-А зачем здесь нужно хозяйство?- спросил я.
-А что еще делать? Живем, да работаем потихоньку.
Я вспомнил, как бабушка любила возиться на грядке. Все у нее здесь было аккуратно, красиво, аппетитно. Ни соринки, ни сорняка. Не огород, а чистая поэзия. Мы с ней вышли за околицу на огород. Здесь росли овощи. А привычные глазу оранжевые тыквы имели неестественно серый цвет. Все в этом странном краю было серого цвета, в зависимости от времени суток светло-серое или темно- серое, а ночью - черное. Хлеб монашеский именной только белый, а еще тот дождь серебряный.
-Ну, все, спать, спать, завтра день будет, - сказал дедушка, взял керосиновую лампу и пошел в комнату.
-Мы еще посидим немножко, а ты Ваня ложись, тебе рано вставать,- бабушка зажгла свечку у окна.
-Бабушка, а куда дедушка уходит рано утром?
-На вокзал, милый. Дедушка хлопочет по твоему отъезду. Нам- то радость, что ты здесь. Но это неправильно. Тебе здесь задерживаться нельзя.
-Здесь все по-другому, все такое серое, нерадостное.
-Обычная жизнь, как и прежде. Не курорт, конечно, но нам жаловаться грех,- ответила бабушка.- Другим еще хуже. У дедушки заслуг много. Вот, нам и выделили дом, который мы любим, нам здесь спокойно.
-Но, здесь нет света!- возразил я ей.
-Свет приходит сюда, слава Богу. Мы еще способны видеть его. Утро не ясное, как раньше, но это ничего. Мы уже привыкли, со временем ко всему привыкаешь. День короткий, как осенью. Когда свет уходит, то все меняется. Наступает ночь.
-И вам этого достаточно? Разве нет лучшего места, где есть солнце, где тепло? Нельзя ли поселиться, скажем, у моря?
-Мы когда-нибудь уедим тоже из этих мест,- ответила бабушка
- Дедушка получил инвалидность на войне, ему часто выделялись путевки в санаторий, а здесь этого нет?- спросил я.
Бабушка в ответ промолчала. Она налила мне чаю, а потом стала вспоминать:
-Да, на войне мы все повидали. А дедушку на войне, ты помнишь, мы часто тебе рассказывали, немец его достреливал в грудь. Он выжил, Господь его спас. Правда, болел он много, остался инвалидом. А, на счет курорта, я вот тебе сейчас покажу фотографии.
И бабушка принялась рассказывать про одного дедушкиного знакомого. Был он фронтовым врачом. Это он спас нашего дедушку, вытянул вместе с медсестрами его и еще других солдат с поля. Сделал ему операцию. Они были друзьями и после войны тоже.
-Дедушка называл его "Мой Ангел-Хранитель",- говорила бабушка,- Очень был он добрый, доверчивый человек. Как там получилось, но его после войны арестовали и отослали в лагерь. Дедушка хлопотал, хотел выяснить о нем, но было напрасно. А вскоре мы узнали, что этот человек умер от туберкулеза. Дедушка всегда с горечью вспоминал об этом. А потом, когда мы стали жить здесь, нам пришло письмо. И письмо это, к нашей радости, было от него. Он нашел нас здесь и прислал нам фотокарточку.
Бабушка достала из коробки фото. На ней стоял улыбчивый пожилой мужчина в очках. Он держал удочку, видимо шел на рыбалку. А на заднем плане виднелся пейзаж, необычайно красивый. С высоких гор падал водопад. Вода его искрилась на солнце и напомнила мне мой серебряный дождь. На вершинах гор высоко в небе лежали шапки снега, и они были розового цвета. Повсюду цвели какие-то диковинные цветы, которые поражали обилием цветов. Деревья, как в мае месяце, были все в соцветиях: белоснежных, розоватых, лимонных, фиалковых. На ветке дерева висел маленький белый медведь с черным носом и ушами, похожими на панду.
-Вот, дедушкин друг живет на курорте, - сказала бабушка.
-А почему вы не поедете к нему?- спросил я.
- Он присылает нам письма, но мы поехать не можем к нему сейчас. Наше здесь пока место,- ответила она. – Когда-нибудь придет время, и мы уедем.
Я лег спать, и мне вдруг представилось, как мы все вместе с бабушкой, дедушкой и этим врачом гуляем на этом курорте. Там в солнечных лучах на нас пролился серебряный дождь, а белый медведь прыгал с ветки на ветку.
Так я прожил, как мне казалось, несколько дней. Утром, когда я просыпался, дедушки уже не было в доме. Он все время куда-то уходил рано утром. Он и при жизни просыпался рано. Включит, бывало, свой радиоприемник, оденет наушники, и слушает голос Америки. Затем идет во двор, принесет воды из колодца, садится пить чай с молоком, а то и просто одно молоко. Молоко дедушка очень любил. Бабушка утром молилась перед иконами. Сейчас, здесь, все было так же, как и тогда. Это было удивительно. На каком-то витке временной спирали все повторялось. Только я теперь был не маленький мальчик. Там, в той жизни моего детства утро было солнечное, свет сквозь окно заливал всю комнату. Здесь и сейчас тоже было утро. Серо-синяя туманная мгла плыла за окнами этого домика, серый пасмурный день, и так всегда.
-Это рассвет здесь такой?- спросил я бабушку,- темновато.
Бабушка заканчивала читать утренние молитвы.
-И по темноте лучше никуда далеко не ходить.
-Почему?
-Заблудишься. Туман не даст найти дорогу домой. Туман и уйти то далеко не даст, остановит. Так что за пределы поселка мы ночью не выходим.
-И вы никогда не выходили за поселок?
-Однажды. Когда я приехала сюда, дедушка встречал меня с поезда ночью. Наш дедушка знает дорогу на вокзал.
Я уткнулся носом в окно. Я увидел, как идет мелкий серый дождь. Дождь медленно - медленно, словно в замедленной киносъемке, падал тонкими иглами на землю. Это движение было настолько неестественно медленным, что, казалось, серые иглы этого дождя висели в воздухе недвижимо.
Я вышел во двор. Дождя уже не было. Было прохладно. Я дошел до ограды, но за ней ничего не было видно. Густой туман стоял стеной. Через минуту сквозь туман я разглядел тусклый свет фонаря. Это возвращался дедушка домой.
-Замерз, внучек?- отозвался дед.
-Да, нет. Дедушка, ведь совсем ничего не видно, как ты ориентируешься?
-Скоро туман рассеется,- улыбался дед.
Однажды я проснулся, и услышал, как дедушка и бабушка разговаривают в сенях:
-Нет билетов и все тут, никак не получается,- печалился дед.
Видимо, он был на вокзале.
-А, что же теперь делать?- спросила бабушка,- может быть, еще не время.
-Думать, думать надо, нельзя ему здесь,- отозвался дед.
-Да, то, то и дело, что нельзя.
"Мне, то есть нельзя",- я знал уже точно, что здесь я чужой.
-Послушай ка, Ваня, а может быть, ходатай наш поможет, похлопочет, а? Он всегда ведь нам помогал. Пиши ка письмо, а на рассвете отнесешь.
Весь день мы с бабушкой возились на огороде. Она пропалывала лук, а я убирал сорняки. – Надо, же на том свете и сорняки растут,- сказал я.
-А то как же, еще как растут,- ответила бабушка, - и дождик их поливает.
-Странный у вас здесь дождь.
Бабушка не ответила.
-А я видел серебряный дождь,- продолжал я.- Он лился на меня огромным светящимся потоком и подхватил меня и понес к вам.
-Это небесная лестница,- сказала бабушка,- значит, за тебя возносятся молитвы от близких или родных людей, это хорошо. Если у тебя много заслуг, то по небесной лестнице можно подняться вверх.
- А если нет заслуг?
-Что ж, тогда остается уповать… на чужие заслуги,- вздохнула она.
Так прошло еще несколько дней. Я был вместе с моими дорогими бабушкой и дедушкой. Все было хорошо, спокойно, тихо. Так всегда было у них, когда я жил с ними раньше в детстве на каникулах, на выходных. Но, в сердце моем жила какая то необъяснимая тоска, которая не давала мне дышать в полную грудь. Она сдавливала меня, я чувствовал, что мне нужно идти куда-то дальше. Здесь было не мое место. Бабушка чувствовала это и как могла приободряла меня: "Ничего, ничего, не печалься, милый, все устроится. Дедушка каждый день хлопочет. Глядишь, и ходатай наш поможет".
Когда бабушка не возилась в огороде или в саду, она ткала ткань, гладила ее и складывала в аккуратные стопки. Дедушка носил их на ярмарку, а еще фрукты и овощи. Он выменивал на это разные вещи, денег здесь я не видел. Принес однажды картину какого- то художника и говорит: "А вот, вам и птицы! " На картине неизвестного художника были изображены прекрасные птицы в саду. Когда дедушка приносил с ярмарки белый хлеб, то это было особенно радостно. Вечером бабушка вышивала рушники. Это такие полотенца из льна. На них она вышивала крестики.
Однажды ночью бабушка стала будить меня:
-Скоренько, скоренько, милый, вставай. Надо спешить, вставай. С дедушкой на вокзал пойдете. Ждать нельзя.
Я быстро поднялся, стал одеваться. А бабушка продолжала с радостью:
-Выхлопотал. Договорились там, возьмут тебя. Ах, благодетель наш, Ангел! Что бы делали, а?
Дедушка тоже был рад.
-Я тут твой хлебушек в мешочек собрала,- собирала меня бабушка.- Ваня, а ты рушники возьми.
Мы прощались у калитки. Бабушка плакала, обнимала меня крепко. На прощанье она поцеловала меня и сказала:
-Матери скажи спасибо от нас с дедом. Если бы не она, голодали бы мы с дедом тут.
Я тогда не понял смысл этих слов, да и не было времени уточнять. Позже мне все стало ясно.
С дедушкой мы шли через овраги и лес. Была непроглядная ночь. Туман густой не давал видеть вперед, но дедушка точно знал дорогу. Он светил фонариком и держал меня за руку. Мы не разговаривали. Дедушка просил меня не говорить ничего, а иногда нам приходилось присесть под каким-нибудь деревом и посидеть тихо. В это время мне нужно было закрыть лицо бабушкиным рушником. Через время мы опять трогались в путь.
Мы шли через какую-то заброшенную деревню. Дома здесь развалились и заросли деревьями. Были дома покрепче, с окнами. Но, там тоже никто не жил. Я заглянул в окно одного дома. Среди пыльной паутины я разглядел большой обеденный стол. На нем стояла посуда, бутылки, все было в пыли и паутине. Видимо, когда то в этой трапезной пировали люди. А потом они все исчезли, словно вымерли от чумы, а стол остался не убранным. Когда мы шли по этой деревне, мне все время казалось, что кто-то преследует нас, дышит нам в спину своим тяжелым дыханием. Хотя здесь не было никого, ни одной души, только я и дедушка. Тревога стала нарастать во мне с большей силой, необъяснимая тоска возвращалась и сжимала мое сердце. Дедушка понимал мое состояние, успокаивал меня и говорил:
-Ничего, ничего, вот, поедешь отсюда, и все закончится.
Вдали стал виднеться вокзал. Дедушка вновь попросил меня накрыть лицо рушником. Он вел меня, словно слепого, за руку:
-Это, чтобы тебя не видели здешние. Ревизоры еще рыщут здесь постоянно, чтобы никто без билетов не уехал. Черты такие!
Мы шли с ним по перрону. Я ничего не видел, но слышал шипение поезда.
Кто-то что-то шепотом спросил у дедушки. Я не разобрал слов.
-Это мы,- также тихо отвечал дед незнакомцу.- это мой внук Алексей. Ему надо ехать.
-Да, мне сказали,- ответил этот кто-то.- Пусть идет со мной.
Незнакомец взял меня за руку.
-Дедушка,- прошептал громко я,- прощай!
- С Богом, милый мой, дорогой, с Богом! Ты ничего не бойся. И нас не забывай, помни.
Я, не открывая лица, пошел с незнакомцем. Мы прошли в вагон.
-Здесь уже можно открыть лицо,- сказал незнакомец.
Я осмотрелся. Это была топка поезда. "Поезда здесь старые", - пришло мне на ум. Здесь было довольно тепло, в топке горел уголь. Пока мы с дедушкой шли по вокзалу, я немного замерз. Мне, показалось, что ночью, пока мы шли, резко испортилась погода: дул пронизывающий осенний ветер, изредка срывался мелкий колючий снег. Хотя, в поселке, где жили мои бабушка с дедушкой было не холодно.
-Садись-ка на табуреточку в уголочек, - сказал старик,- ехать долго. Старик был кочегар. Он был небольшого роста, улыбчивый, и имел лишь один здоровый глаз, другой глаз был незрячий. Когда он говорил, то щурил свой здоровый глаз, отчего мне было даже веселей. Поезд тронулся. Я сидел в углу и наблюдал. За окном поезда было темно, но видно было, как шел снег. Снег был неприятен и некрасив. Вместо белых искрящихся снежинок, которые я привык с удовольствием наблюдать зимой, это были серо - грязные лохмотья. Но, все это уже было неважно. Я уеду отсюда. Я вернусь домой очень скоро, и там будет настоящий снег: лазурный, с серебряными звенящими искорками, синий ранним морозным утром и белый, белый на солнце. Я очень на это надеялся, сидя в поезде. Поезд шел все же очень медленно. И я то и дело чувствовал тревогу, вдруг мне кто-то помешает. Старик-кочегар, видимо чувствовал это мое состояние. Он подбадривал меня, говорил мне, что мне нечего бояться. Вдруг дернули стоп-кран, и поезд встал, как вкопанный. Старик встал и поглядел в маленькое окошко:
-Рыщут черти, пронюхали уже. Ну, вам не перепадет,- разговаривал сам с собой кочегар.
Я так сильно испугался, что у меня мгновенно все внутри похолодело.
-А кто там?- едва смог я произнести.
-Ревизия, безбилетников ищут.
-И меня тоже,- я понимал, что я пассажир не такой, как все. Все, кто с билетами, в топке не ездят.
-Ну, ты не бойся, - успокаивал меня кочегар,- они тебя не увидят, даже если будут смотреть на тебя в упор. Ходатай у тебя сильный. Не выдаст.
-Ходатай?- я вспомнил про таинственного ходатая, о котором все время говорила моя бабушка.
Я смотрел в окно, хотя мне было ужасно страшно. Но, какая то сила заставляла меня смотреть в окно. Я рассмотрел их хорошо. Это были длинные и тощие черные фигуры. Они метались по перрону вокзала и заглядывали в окна поезда, словно кого-то искали. Они приблизились и к моему окну. Они были страшны, от одного их вида, мне казалось, можно было умереть от страха. Я оцепенел. Лица их худые и вытянутые, носы и подбородки острые, глаза сверкали черным блеском. Фигуры долго не задержались у моего окна и ринулись дальше. Вдруг я услышал, как меня позвали по имени с перрона. Мне показалось, что это был дедушка. Я осознавал разумом, что нет. Дедушка не может звать меня назад, ведь он столько хлопотал, чтобы я уехал. Я закрыл глаза и уши.
-Эй, ну, что же ты,- я услышал спокойный голос кочегара.
Он улыбался мне, прищуривая свой глаз, и подал мне железную кружку:
-Давай ка лучше чайку попьем.
Улыбчивый старик - кочегар налил мне и себе чай из железного чайника, который грелся в печи. Он дул в чашку, отхлебывал содержимое и смешно причмокивал. Я уже успокоился. И принялся пить чай. А между тем наш поезд тронулся снова. Он стал набирать ход, и скоро уже никто не мог остановить его. Он не ехал, а словно, летел. Я вспомнил про свой белый хлеб.
-У меня есть хлеб, - предложил я старику.
-Хороший хлеб!- улыбался старик,- ты сам- то поешь, а то совсем побледнел от страха.
Я откусил хлебец, и сил сразу прибавилось. Старик – кочегар развернул свой маленький узелок, а в нем тоже был кусочек белого хлеба.
-У меня тоже хлебушек имеется,- старик улыбался.
Я вспомнил, что бабушка говорила про этот хлеб. "Это хлеб именной, он только твой. "
-Этот хлеб пекут монастырские сестры. Я их видел на ярмарке,- сказал я старику - кочегару.
-Пекут уж голубушки, слава Богу, пекут птички. А обедня заказная служится…- старик радовался каждой крошке этого хлеба, словно это не хлеб был вовсе, а сама жизнь. Ее он хотел вкусить без остатка, не проронив ни крошки.
Под звук колес поезда я засыпал. Старик – кочегар сыпал в печь уголь. Было тихо и спокойно.
"Свет… Какой яркий свет…,- мысли сквозь сон путались, - слепит глаза, ничего не вижу…"
"Не спи,- кто- то шептал мне в ухо, - не спи…"
А я спал в этом поезде сладко, и видел необыкновенный сон. Этот сон был не такой, как все сны. Здесь не было времени. Я помню, что здесь я жил всегда какой то другой жизнью, совершенно новой. Память же моя оставила мне все, что я испытал до этого сна, я помнил себя прежде. Но, это больше не имело никакого значения. Все это было не важно. Как – будто, все, что было со мною до этого, как раз и был дурной сон, а это настоящая жизнь. Я ехал на поезде. Кочегара рядом не было, да и поезд был другой. Он был словно хрустальный. Поезд плыл над водой, плавно качаясь из стороны в сторону. Такое знакомое чувство из детства, теплое, доброе, сладкое. Так, наверное, чувствуют себя маленькие дети, когда их матери качают на руках, и дети засыпают. Чувство абсолютного покоя и счастья, безмятежной радости. Чувство какого- то абсолютного удовлетворения, как - будто чего то ждешь и ждешь всю свою жизнь и наконец то, получаешь, ищешь, ищешь, и находишь. Но, только больше, лучше, во сто крат, в миллион крат, с избытком, даром, о чем и не мог мечтать. Почему я решил, что этот дивный поезд из хрусталя? Наверное потому что, повсюду в пространстве были слышны переливные звуки, как - будто неизмеримое число колокольчиков, невидимых глазу, серебрились. Их звук был так тонок, что, казалось, что это вовсе не колокольчики, а голоса. И эти дивные голоса пели какую-то песню. Мне захотелось вдруг услышать шум моря. И эти серебристые звуки стали нарастать, и вот уже шумело море. Оно шумело под моими ногами. Я посмотрел вниз. А внизу распласталось бескрайнее море, серебристо- голубое. Я хотел, чтобы на море был штиль, и море слушалось меня, и был штиль. На поверхности воды серебрились картины, в ней, как в зеркале отражались дивные города. Я посмотрел вверх, но видел яркое сияние, городов я не видел. Я хотел, что бы море пришло в движение, и море взыгралось. Волны, как фонтаны наперебой выбрасывали брызги воды. В этих брызгах миллионы разноцветных радуг переплетались между собой и рисовали неповторимый узор. Одно лишь мое желание, и я был уже не в хрустальном поезде, а среди этих брызг. Я мог бежать по волнам, мог плыть, мог идти по дну этого моря и видеть все его красоты. Белые дельфины плыли под толщей воды, а потом они выпрыгивали, купаясь в радугах, и вновь опускались в море. Я мог лишь протянуть руку и погладить их. Потом я вновь ехал в моем хрустальном поезде, который поднимался выше и выше. И моря уже не было видно, а только свет золотой с зелеными отблесками был повсюду. Я снова услышал шум воды. Это были водопады. Они падали откуда-то высоко, высоко с неба. Вокруг раскинулись прекрасные сады. Нет, и не может быть таких слов, чтобы было возможно описать всю эту красоту, тем более передать ее. Лишь только слезы лились из глаз при виде ее. Что то похожее на виноградную лозу или цветущие деревья с кустарниками занимало пространство вокруг, и образовало что то вроде туннеля, по которому плыл мой поезд. Я вступил на землю, трава была покрыта росой. Аромат от той росы был необыкновенный. Я стал умываться ею и пить ее. Не потому что хотелось пить, а потому что благоухание от нее было удивительное, яблочное. Вдалеке стоял маленький белый ягненок и тоже пил росу. В этих садах я видел разноцветных птиц, они тоже пели. И их песнь тоже напоминала звук серебристых колокольчиков. В глубине сада я увидел цветущий майским цветом яблоневый сад, совсем такой же какой был сад у моих бабушки и дедушки. Этот сад я помню очень хорошо. Как же красиво он цвел тогда в мае, как пахло медом в нем. Здесь же он был еще прекраснее. Сначала мне показались цветы на деревьях, а потом я увидел, что это даже не цветы, а янтарь молочно- белый. Такой янтарь я видел прежде. Это самый дорогой вид янтаря. Другие же деревья в желтых бусинах янтаря казались золотыми. В саду стоял дом. Тот самый дом из моего детства, в котором жили мои бабушка и дедушка. Тот дом, в котором сейчас живут мои бабушка и дедушка в сером поселке. Все здесь было залито удивительным светом: и дом и сад, и все вокруг. Дом в этом саду, словно он был живой, принимал меня как своего самого дорогого гостя. Здесь лишь не было его хозяев. Но, дом, казалось, терпеливо ждал их возвращения, все здесь было готово к их приезду. Я почему то твердо верил в то, что они когда-нибудь приедут сюда на поезде из того угрюмого серого поселка. Я помню, как и они верили в это.
Я вновь продолжал свой путь в своем хрустальном поезде. Я хотел увидеть, что есть впереди, откуда рождается этот удивительный золотой свет. А поезд, словно читая мои мысли, увозил меня туда. Этот свет, эти чувства необъяснимого, непостижимого блаженства, которые пребывали во мне, были мне знакомы в какой-то другой жизни. Я ощущал повсюду чье-то присутствие. Тихо шелестели чьи-то крылья. Эти незримые крылья принадлежали, как мне казалось, какому- то очень большому и доброму существу. Этот кто- то невидимый большой летел туда, куда вез меня мой поезд, туда, как мне казалось, где родится этот необыкновенный золотой свет. Теперь я смог увидеть в небесной выси далекие очертания городов, храмов, а впереди виднелись сквозь зеленовато – золотые свечения очертания гор. И снова я услышал звуки серебристых колокольчиков. Теперь они все больше и больше напоминали прекрасные голоса, которые пели на непонятном мне языке дивную песнь, и все в ней было мне понятно. Звуки нарастали и нарастали с большей силой. Громкие, я бы сказал громогласные голоса пели песнь, хвалу, гимн. Я не могу даже описать, что это за мелодия, от которой трепещет сердце и тоже, как все они, желает петь. И ему нельзя запретить этого, потому что это невозможно. Бесконечное счастье, победа, восторг. Я слушал эту песнь, и радовался тому, что она не заканчивается. Поезд мой плыл и плыл. Но горы, которые виднелись впереди, были все же очень далеко. Я хотел приблизиться к ним, но расстояние не сокращалось. Горы эти были не достижимы. И свет, который шел оттуда, был настолько яркий, что слепил мне глаза. Видеть становилось труднее. А потом была вспышка света, и я услышал, как говорит женщина:
-Доктор, он, приходит в себя,
-Вот, и славно. С пробуждением, Вас, молодой человек.
Какое- то время было светло, а затем опять темно.
Очнулся я в больничной палате. За окном было осеннее утро, безоблачное, солнечное.
-Как вы себя чувствуете?- спросила медсестра, которая вошла в палату с подставкой для капельницы.
-Нормально, ответил я, - а что со мной произошло, как я здесь оказался?
-А Вы не помните ничего?
-Нет.
-У Вас был сердечный приступ, вас нашли на улице и вызвали скорую помощь. Вас прооперировали.
Я почувствовал, что что-то мешает мне в области груди.
-Я Вам сейчас поставлю капельницу,- медсестра стала готовить лекарственные средства.
Вечером ко мне заглянул мой недавний знакомый, сын Натальи Алексеевны Иван Андреевич.
-Ну, Вы уже молодцом,- бодрый голос мужчины заставил меня улыбнуться.- Вы нас напугали. Хорошо, что сторож случайно забыл закрыть ворота и обнаружил вас, а то я не знаю просто, чтобы и было. Мама известила сразу вашу маму, она сегодня должна приехать. Мы ее встретим на вокзале ночью, а завтра все придем к Вам.
-Я ничего не помню. Я помню, только, как проснулся ночью, сильно болело сердце, я вышел на улицу, а потом…
-Вот, вот, у Вас, врачи сказали, был сердечный приступ, и если бы несколько часов Вам не было оказано помощи, то все могло окончиться очень плохо. Но, слава Богу, все обошлось!
Иван Андреевич пробыл у меня несколько минут. Он рассказывал о нашей ночной находке, как много она значит для музея. Потом он ушел.
Я все помнил, что было со мною. Все очень хорошо помнил, отчетливо, детально. Я помнил, где я был, и это был не один день или несколько часов, а довольно много времени. Я помнил всех, кого видел, с кем говорил, и что они мне говорили тоже. Это была жизнь, другая, не здесь. "Человек не умирает, никуда не девается, он продолжает жить дальше, плохо или хорошо. И он там в этой новой жизни также верит и надеется, что все еще может быть хорошо для него когда-нибудь. У него есть такое право – верить в это, заслуженное право. Хотя, это право заслужил не он. Чужие заслуги…"
Утром пришла мама, а с ней Наталья Алексеевна. Мама сначала плакала, я ее успокаивал, и Наталья Алексеевна тоже.
- Я не уеду, пока ты не поправишься,- сказала мама. – Поедем домой вместе.
Я смотрел на маму, и думал, что когда-нибудь я ей расскажу все, но не сейчас. Она поверит мне, обязательно. Для нее это будет удивительным подтверждением всего, во что она верит. А я не верил.
-Завтра утром, Алеша, съешь эти просфорочки,- просила мама. Она положила на тумбочку около кровати два белых хлебушка с крестиками. - Вчера как раз на празднике в храме купила.
-А какой праздник вчера был?- спросила Наталья Алексеевна.
-Дмитриевская родительская суббота.
- А нам приходится ездить в соседний город, чтобы заказать требы, церкви так и нет у нас,- вздохнула Наталья Алексеевна. – У нас соседка, бабушка одна, ездит на электричке туда, так мы ее просим заказать нам. А вам как хорошо, в городе свой храм.
Пришла медсестра и принесла капельницу.
-Ну, отдыхай, сынок, до завтра,- мама и Наталья Алексеевна попрощались со мной.
-До, завтра,- ответил я.
Когда я остался один, я лежал и думал, глядя в окно. Солнечный свет играл бликами по стеклу. Я думал о тех, кто в сумрачном мире нес тяжкие испытания. Когда я был среди них, я все бы отдал за этот лучик света. Я думал и о том мире, где этот свет есть всегда. И нет таких слов, чтобы описать его красоту. Я думал о том, что когда все закончится, закончится и этот сон, и мы проснемся. И встретит многих из нас не яркое утро, а предрассветная мгла и туман. И каждый будет спешить на свой поезд, и не каждому будет суждено уехать, потому что не будет всем билетов на этот поезд. И придется им жить в этом тумане и ждать с надеждой, может быть очень долго ждать, того часа, когда им позволят сесть на этот самый поезд и уехать туда, где рождается свет.