Corona Boreаlis Глава4

               

            С  утра  идёт  дождь. Mutti  решила  поспать  дольше  обычного,  и  завтракают  они  вдвоём  с  Ингой.  Вскоре  подъезжает  небольшая,  но  шумная  компания:  ингина  администраторша, которая  ведёт  дела  с  её  недвижимостью, её  муж  и  шофёр  мини-фургона. Инга -  владелица  нескольких  домов  и  квартир  в  Ваймаре  и  Эрфурте  -  наследство  отца,  права  на  которое  она  восстановила  после  объединения  Германии,  и  сейчас  живёт  на  доход  от  этой  собственности,  сдавая  жильё  в  аренду.
    Вместе  они  перетаскивают  в  фургон  тяжеленную  кадку  с  древовидным  экзотическим  растением,  похожим на  пальму, которое  жалко  выкинуть  просто  так.  Первое  расставание… теперь  дерево  будет  жить  в  доме  у  администраторши.  Это  событие  отметили  шампанским  в  гостиной,  с  присоединившейся  к  ним  фрау  Хельгой,  и  тут  же  перешли  к  обеду. Грибной  суп,  жареная  печень,  курица…
    После  обеда  на  двух  машинах  отправились  в  Ваймар,  в  офис  администраторши  на Belweder  strasse,  и  пока  Инга  будет  решать  имущественные  вопросы,  у  него  есть  два  часа,  чтоб  прогуляться.  Он  решил  пройтись  через  парк  до  исторического  центра  Ваймара.  Парк  раскинут по берегам  Илма,   здесь  он  напоминал  больше  широкий  ручей,  чем  речку.  Создание  парка  - заслуга  Гёте,   для  этой  цели  он пригласил  из  обожаемой  им  Италии  архитекторов,  мастеров. Они  возвели  здесь  «Римский  дом»,   и  живописные  руины, собственно,  были  единственными  строениями  среди  вековых  деревьев,  тоже  редких.  В  парке  преобладало  открытое  пространство ,  так  что  можно  было  далеко  проследить и  сам  Илм,  и   плавные,  поросшие   сочной  травой,  берега.
    Подходя  к  черте  города,  он  наткнулся  на  советское  воинское  кладбище  за  оградой.  Открыв  калитку,  вошёл  вовнутрь .Захоронение  находилось в  идеальном  состоянии  -  всё  чисто, опрятно,  никаких  следов  вандализма. Цветов  правда  не  было,  ну  да  это… Побродив  среди  частокола  простеньких  обелисков,  он  обратил  внимание,  что  на    многих  надгробьях   стояли  даты  смерти  -46,  47  год.  Война –то  уже  кончилась. Отчего  могли  погибнуть  солдаты  здесь,  на  немецкой  земле?  Таких  могил  тут  едва  ли  не  половина.  Откуда   такие  потери  в  мирное  время?  При  разминировании?  Вряд  ли  столько…  Непонятно.
    Времени  дойти  до  Schiller  strasse  уже  не  оставалось,  надо  было  спешить  назад. Возле  консерватории  шло  строительство,  строительный  котлован  был  обнесён  дощатым  забором,  разрисованным  уличными  художниками. Один  из  сюжетов  изображал  бородатого  мужика  с  бутылкой  водки  в  руке –«Onkel  Rasputin».  Иного  присутствия  России   заметно  не  было. Солдатское  кладбище  и  карикатура  на  заборе – это  всё,  что  осталось.


    Вечером  обсуждали  состояние  здоровья  Вербы. Зимой  Верба  перенесла  операцию  - удаление  матки  с  придатками  по  поводу  воспалительного  процесса,  и  с  тех  пор  у  собаки  постоянные  гнойные  выделения. Инга  показала  результаты  анализов  крови  и  даже цветные  фотографии  удалённых  органов. Особых  отклонений  от  нормы  в  анализах  Серов  не  нашёл,  но  счёл  нужным  порекомендовать  провести  бактериологическое  исследование  выделений, для  подбора  рациональной  антибактериальной  терапии. Инга  завела  этот  разговор  не  случайно  - завтра  им  предстоит  поездка  в  Bad  - Langsalz, в  ветеринарную  лечебницу,  где  собакам  должны  выдать  паспорта  и  необходимые  документы  для  выезда  за  границу.  Инга  самого  нелестного  мнения  о  ветеринарах  восточной  Германии, впрочем,  как  и  о  врачах, политиках, о  законах,  экономической  коньюнктуре  и  т.д.  и  т.п. Сейчас  её  идеал -  Америка,  а  в  Германии  стало  просто  невозможно  жить.  Что ж  ему  тогда  говорить  о  России, а? Он рассказал  Инге  о кладбище  в  илменском  парке…
-  Отчего  умирали?  От  недоедания,  от  инфекционных  болезней, связанных  с  ослаблением  организма.  Мама  вспоминала, когда  в  сорок  пятом   ваши  войска  входили  в  город, на  них  было  страшно  смотреть – настолько  солдаты  были  …  versch;pfen… истощены.   
    С  утра  пасмурно  и  довольно  прохладно. Наперекор  серым  тонам  природы  на  Инге  надет  ярко-красный  пиджак  с  ниспадающим  белым  шарфом.  К  широкому  лацкану  приколота  крупная  брошь. Сплетённые  в  короткую толстую   косичку  русые  волосы,  тронутые  сединой, тоже  скреплены  брошью.  Эта  косичка и высокая,  прямая,  статная  фигура,  крепкие,  как  у  мужчины, кисти  рук   с  хорошо  контурированными  венами   привносят  в её  облик  что-то  гренадёрское. Черты  лица  грубоваты,  не  аристократичны, высокий  прямой  лоб,  глубоко  посаженные  в  твёрдые  глазницы,  глаза, крупный,  жёсткий  рот… Её  красота ,  а  Серов   находил  её  по-своему  красивой, была  не  женственной, а  красотой  homo  sapiens  женского  пола.   Инга…  Какая  она  тебе  Инга?  Профессор,  доктор  Ингеборг  Дигилер,  автор  книг  по  истории  немецко-русских  дипломатических  отношений,  великолепно  образованнная, с  первых  минут  покорявшая  любую  аудиторию. В  круг  её  знакомств  входили   политические  деятели,  высокопоставленные  чиновники,  известные  учёные …   многие  были  гостями  её  дома.
    Сейчас перед  профессором  И. Дигилер  стояла  непростая  задача  - затолкать  упрямицу  Вербу  в  машину.  Растопырив  лапы, Верба  плотно  и  неподвижно  стояла  перед  открытой  дверцей,  не  выказывая  никакого  желания  залезать  вовнутрь.  Вежливые  толчки  в  зад  не  давали  эффекта.,  а  тянуть  за  ошейник – упаси  бог…  так  обращаться  с  собакой… В  конце  концов  пришлось  профессору  взять  разжиревшую  суку на  руки  и  внести  её  в  салон  автомобиля,  на  заднее  сиденье,  где  уже  расположился  Варяг.   Бряцая  связкой  ключей,  Серов не  без  труда  открыл  ворота –что-то  там  постоянно  заедало  в  замке, и  они  поехали.
    Просёлочная  асфальтированная  дорога  шла  мимо таких  же жёлтых полей,  которые  он  видел  с  самолёта. Инга  объяснила,  что  цветок  этот  -  рапс,   стали  использовать  для  изготовления  машинного  масла. Но  основная  сельхозкультура ,  которая  доминировала  на  прилежащих  полях  была,  безусловно,  спаржа. Бесконечные  грядки,  укрытые    чёрными  пластиковыми  полотнами, виднелись  повсюду.  Конец  мая  -  сбор урожая  спаржи,  на  обочинах  стояли  студенты  с  лотками, подрабатывающие  продажей  спаржи проезжающим. Лично  он  не  находил  ничего  хорошего  в  этом  продукте,  входившим  в  обязательное  домашнее  меню,  но  был  вынужден  разделять  общий  восторг  по  поводу  разваренных  безвкусных  волокнистых  стеблей,  проклиная  в  душе  всех  вегетарианцев…   Над    полями  возвышались  тонкие  серые  мачты  ветряных  электростанций  с  трёхлопастными  пропеллерами.
    Ветеринарная  лечебница  располагалась  на  окраине  города.  Им  пришлось  ждать  своей  очереди  на  приём,  сидя  на  стульчиках  в  вестибюле. Впереди  них  ожидала  пожилая  пара, пришедшая  с  большим,  лохматым  псом,  старым  и ,  очевидно,  беспородным,  на мощной  шее  собаки,  как  на бывалом  пирате,  был  повязан  тёмно-красный  платок.  Варяг  вёл  себя  беспокойно в помещении  , и  ,  оставив  Ингу  с  Вербой  дожидаться,  Серов  вывел  его  на  улицу. Когда  через  пятнадцать  минут   вернулись, то  Инга  была  уже  в  смотровом  зале,  а  на  стуле , почему-то уже   в  одиночестве,  сидел    хозяин  пса  с  красной  повязкой, и   рыдал  навзрыд.  Грузное,  небритое  лицо  было  мокрым  от  слёз.  Жалобно  глядя  на  Серова,  он  произнёс: «Убили. Убили  собаку».  Наверное,  у  пса  нашли  неизлечимое  заболевание  и  предложили  усыпить,  но  человек  всё  упрямо  повторял,  что  у  него  убили  собаку, явно  виня в  этом  ветеринаров,  и  не  мог  справиться  со  слезами. Серову  было  странным видеть, как  убивается  этот грубоватый  на  вид человек,  судя  по  возрасту и облику  проживший  нелегкую  жизнь,  в  которой  наверняка  случались  потери  и  драмы  пострашнее  этой. Наконец, откуда-то  появилась  жена,  она  не  плакала,  и  ,печальным  шёпотом утешая   рыдающего  мужа  , увела  его  с  собой.
    Варяг  через  приоткрытую  дверь  тянул   в  комнату,  где  на  медицинском  столе  в недоумении   раскорячилась  Верба,  у  которой  брали  мазок  на  бак-анализ. 
    Получив  собачьи  паспорта  со  штампами о  прививках,  они  проехали  в  центр  города.  Утренние  тучи  согнало  с  неба  и   сейчас  солнце беспрепятственно заливало  маленький,  старинный  Bad-Langsalz.  По  периметру  брусчатой  площади,    возле  магазинов,  как  повсюду  в  Германии, были  выставлены   вешалки  с  уценённой  одеждой  с  надписью «Reduziert».  Средневековый  колодец, ратуша  со  множеством  колокольчиков  на  железных  консолях  фасада…  Когда  Инга  подвела  собак  к  колодцу  напиться, к  ней  подошёл  пожилой  мужчина,    чем-то  напоминавший  того  в  ветлечебнице,  и  выразил  своё  восхищение  Варягом  и  Вербой.  Нет,  сам  он  не «собачник»…  вернее  как  -  в  этом  году     купил   щенка  -  белого  бульдога. Пожалел.  Щенка  должны  были  убить  из-за  масти,  чтоб  не  испортить  породу.  Он  пожалел  и  выкупил  его…
    Потом  они  прошлись  вдоль  крепостной  стены.  Инга  рассказывала  ,  что  её  отец  служил  здесь  в  Bad-Langsalz,е  во  время первой  мировой  воны, младшим  офицером,  военным  переводчиком  с  французского. 
    Инге  ещё  надо  было  попасть  в  Эрфурт,  и  они  договорились.  что  Серов  доберётся  до  дома  самостоятельно,  сев  в  Эрфурте  на поезд  до  Ваймара,  а  оттуда  на  автобусе. По  дороге  заехали  в  крестьянский  магазинчик  на  полях,  чтобы  купить  спаржи. Spargel…  Магазинчик,  как  кладовка, был  заставлен  ящиками  с  разными  сортами  спаржи и,  соответственно,  с  разными  ценами. Единственно,  что  как-то  примирило  с  покупкой  опостылевшего овощного деликатеса, было  приобретение  тут  же  нескольких бутылок  Weise  Herbst -  розовое  вино, полюбившееся  ещё  в  прошлый  приезд.  В  Эрфурте  Инга  высадила  его  в  центре, в  месте  излюбленного  отдыха  горожан  -  на  Anger,е .  Старинная  площадь наполовину была  заставлена  столиками  -  кафе  под  открытым  небом,  где  множество  людей, обслуживаемых  резвыми  официантами, потягивали  пиво,  кофе… Он  тоже  выбрал  свободный  столик  и  заказал  кружку  «Kostriz».  День  становился   всё  лучше, всё  теплее  и  солнечней.  Он  глазел  по  сторонам  и  радовался,  что  может  вот  так  запросто,  как  старожил  Эрфурта , сидеть  на  Ангере,  слившись  с  толпой  горожан. В  его  понимании  это  было  даже  «достойнее»,  чем  сидеть  где-нибудь  на  пляс  Пигаль  или  на  венецианской  набережной  или  в  любом  другом  месте,  известном  туристам  всего  мира.  Нет,  именно  на  не  воспетом  никем Ангере,  который  известен  только  настоящим  эрфуртцам,  и  также как  они,  он  знает,  как  отсюда  пройти ,  скажем,  к  Kramer  Brucke, где  гладкая  Гера  протекает,  как  сквозь  щель,   под  низким  сводом   странного  моста,  застроенного  лавками,  так  что    самого моста  и  не  видно  -  обычная  улица  с  брусчатой  мостовой.  А  неподалёку  там  есть  итальянское  кафе-мороженное  на  берегу реки. Или  к  дому,  где  Наполеон  встречался  с  Александром   Первым….  Или  к  «Красному  быку»…  Или  к  памятнику  Лютеру…
    Он  сидел  за  столиком  и  смотрел,  как  мимо  проезжают  и  останавливаются  на  углу  ярко выкрашенные  трамваи  современного  дизайна,  вполне  вписываясь  в  старинный  облик  площади. Красные,  жёлтые…  Как  у  Блока:  «Молчали  жёлтые  и  синие. В  зелёных  плакали  и  пели». У  Блока  простые  прилагательные, безо  всяких  изысков  и  художественных  вывертов.  Никаких  там  белоснежных, изумрудных,  иссиня чёрных… «Ты  помнишь  в  нашей  бухте  сонной  спала  зелёная  вода, когда  кильватерной  колонной  вошли  военные  суда. Четыре  серых…».Как  просто.  И  полное  ощущенье  не  только  цвета,  но  и  всего  мира. 
         Никуда  не  спеша,  он  потягивал отменное черное  пиво. Вероятно,  что к рассуждениям  о  Блоке  его  подтолкнуло еще  и то  обстоятельство,  что  на площади  находился    многоэтажный  книжный  супермаркет. Серов   решил  зайти  туда, может,  удастся  приобрести «Парфюмера»  на  языке  оригинала. Патрик  Зюскинд…  ведь  он  его  ровесник,  тоже  сорок  девятого  года. Его  радовало,  когда  люди  его  поколения  становились  известными  и  даже  маститыми  писателями.  Не одним  же  «шестидесятнкам»  заполнять  литературное  поле,  не  давая  прорасти  ничему  другому,  даже  сорнякам  не  давая  пробиться.
    С  помощью  продавца-консультатнта  он  нашёл  роман,  но  повертев  в  руках  отлично  изданную  книгу,  всё-таки  отложил  в  сторону.  Цена  кусалась – 18 евро,  ему  это  было  не  по  карману. Побродив  по  этажам,  заставленным  книгопродукцией  на  любой  вкус,  где  даже  мысль  о  каком-то  дефиците  не  могла  возникнуть, он  наткнулся  на  толстый  том  сказок  Гауфа. На  белой  обложке  -  Карлик  Нос  с  гусыней…  то,  что  надо,  и  цена  3  евро.  Будем  читать  в  Монголии  с  Веркой, и  учить  Верку  немецкому  потихоньку.  В  прошлый  свой  приезд  он  привёз  ей  «Struwelpetter» ,  и  она  в  свои  три  года   отлично  научилась  произносить  и  слово «дом»,  и  «солнце»,  и  «девочка» ,  и  много  других  слов  по-немецки.  И  сама  часто  вытаскивала  именно  «Struwelpeter»  из  кучи  своих  книжек,  и  просила  его  почитать. Вообще,  у  неё  странные  литературные  пристрастия -  из  Пушкина  она больше  других любит  сказку  о  медведихе. Гауф  должен ей понравиться. В  своё  время  он  и  Сашку  пытался пристрастить  к  немецкому  языку,  но  желаемого  результата  не  добился. Она  учила  из  повиновения,  но  любви  к  культуре  Германии  не  возникло. Так  что  теперь  вся  надежда  у  него  на  Верку.
    Пешком  он  добрался  до  вокзала. Поезд,  на  который   приобрёл  билет,  в  последний  момент  отменили  и  пришлось  в  спешке перебегать  на  другую  платформу  и  садиться  на  проходящий. Прямо,  как  в России. Автобус  из  Ваймара  тоже  опоздал  на  десять  минут. ..  Наверное,  день  такой.
    Вечером  фрау Хельга  рассказывала  ему  об  отце  Инги. Он  умер  от  рака  гортани. В  двадцатые  годы  им  пришлось  очень  туго  -  инфляция,  голод…  С  их  улицы,  где  они  жили  в  Эрфурте,  восемнадцать  человек  покончили  жизнь  самоубийством.  Как тут  не  вспомнить  «Чёрный  обелиск»…