80-е годы. Кто хорошо знает «Преступление и наказание», кто знает Васильевский остров, кто помнит квартиру знакомого студента, куда Раскольников пришел на утро, тот представит, где я жил, в какой квартире. Только дом деревянный перестроили в 1905 году на кирпичный. Это на углу набережной Макарова и Малого проспекта. Сегодня там элитная гостиница, и дом вновь перестроен.
В нашей коммунальной квартире №48 я жил в одной комнате с женой Татьяной, во второй жили маленькие сын и дочь, в третьей тесть Александр Платонович и теща Анна Степановна, в четвертой комнате – гостиной стоял телевизор. Кроме нас еще две семьи занимали пятую и шестую комнаты.
Я был безумно благодарен тестю и теще за замечательную Таню, за помощь и деликатные отношения со мной. Александр Платонович, в прошлом моряк краснофлотец, защищал блокадный Ленинград, имел несколько ранений, обморожений. Осколочное ранение легкого вывело его из строя. Он всю жизнь носил эту железяку, но тем не менее курил. Анна Степановна на заводе «Электросила» начала работать с первых дней блокады, и от туда вышла на пенсию.
Александр Платонович имел несколько хороших привычек. Он любил антиквариат и книги. В его каталоге был перечень пяти тысяч книг. Они стояли на самодельных стеллажах от пола до четырехметрового потолка. Самое интересное в том, что он их все прочитал и чтобы лучше знать, читал некоторые несколько раз. Так он занимал время, пока я не притащил этот злосчастный телевизор. Анна Степановна считала, что потраченные деньги на книги лучше, чем пропитые.
Я, чтобы не быть простым иждивенцем, тоже принял участие в его мероприятиях. Большая часть наших заработанных денег на Севере тратилась на вазы, картины, бронзовые статуи, подсвечники и прочее. В этом отношении меня Таня успокаивала, что все это добро все равно останется с нами. И все это искусственное роскошество завершалось комнатным эркером с видом на набережную Невы в обоих направлениях. На Невском, около Колизея, открыли комиссионный магазин, где собирался хлам со всего города. Тесть там караулил снижение цены на, понравившуюся вещь, и в решительный момент вызывал меня, откуда мы тащили, везли очередную китайскую вазу. Я рад, что сегодня Александр Платонович уже не увидит ту мебель, которая выставлена в итальянских, испанских салонах, что не увидит напольные часы с башенным боем и море картинных репродукций изготовленных в Китае.
В тот день он меня ненавидел вместе с Питером Гэбриэл и Филом Коллинз. А я совершенно был равнодушен к тому, что проходил 27 съезд КПСС.
Соседка принесла толстую газету «Правда». Там был отпечатан весь текст выступлений, каких то членов Политбюро. По телевизору было информационное событие по всем трем каналам. Мой тесть сидел в кресле и внимательно слушал «президентское послание» Брежнева, когда я принес ему газету. Посмотрев это действо пару минут, я спросил бывшего краснофлотца.
- Александр Платонович, у Вас есть полные собрания сочинений Ленина, Сталина. А почему я не видел материалов съездов КПСС под номером 20, 22, 24 и остальных.
Он меня особенно не любил, когда я задавал такие вопросы. Но отвечать пришлось вопросом на вопрос.
- Зачем?
- Затем, чтобы была причина тому, чтобы делать выводы. – Ответил я.
Он встал с кресла. Вначале прошипел – Как же я тебя ненавижу. Потом поднял кулаки вверх и закричал – Вон из моего дома, проваливай из Советского Союза в свою сраную Америку.
Я за свою безопасность озаботился больше, чем за здоровье инвалида войны, и ушел к себе в комнату, где меня встретили Генезис электронным пассажем. Некоторое время я должен был все подумать.
Получилось то, что тесть сказал сам, о чем я давно думал. Проблема была в том, что меня могут только за одно желание отправить в психушку, когда я буду переходить границу. Распахнулась дверь в комнату, влетел Александр Платонович, мой проигрыватель с алмазным звукоснимателем полетел на пол, чтобы замолчала группа. Поступил второй раз приказ, чтобы я убирался из дома.
По дороге к своему знакомому художнику и скульптору, который закончил Академию Художеств, я взял две бутылки коньяку. Этого азербайджанца звали Адил, а я его называл Лида, то есть наоборот. В подвальном помещении – мастерской он выстроил скульптуру матери с ребенком такого размера, что дверь и маленькие окошки мастерской выглядели диссонансом. Этот скульптор работал оператором, получал получку, в нашей газовой котельной фабрики «Светоч». Отдавал деньги за долги и тут начинал просить новые.
После первой бутылки стало скучно, он позвонил знакомому. Знакомый привел в подвал – мастерскую трех девчонок. Мы принесли еще коньяку, бальзам для девочек, который был крепче водки, мандаринов. Лида мне сам предложил выбрать девочку первым, потому что за праздник платил я. Он меня проинструктировал. Я по его версии художник, ищу образ, и желаю ближе познакомиться. Ну мы и познакомились…
Как только начался рабочий день, мастер пришел в котельную и сказал, что я должен позвонить домой. Я позвонил и услышал Татьянин голос.
- Ты где ночевал?
- У Адила.
- Тебе не стыдно? Как ты себя ведешь?
- Мне стыдно, но теперь я ничего не могу изменить?
- Когда ты вернёшься?
- Меня изгнали.
- Брось издеваться, подумай как мне тяжело, подумай о детях.
- Я долго думал, нам лучше разойтись. Так будет лучше не только мне, но и детям. Они не должны расти в атмосфере ненависти.
- Ну что ты говоришь глупости, ты что не понимаешь, что отец болен. Если ты вернёшься, он больше не будет на тебя кричать. Он отремонтирует твою Вегу.
- Ты так ничего не поймешь.
- Ну, хочешь, он попросит прощения.
Я испугался этого, потому что не мог допустить такого унижения достойного, просто заблудившегося в этой коммунистической пропаганде, воина краснофлотца. Поэтому сказал:
– Даже десять раз извинившись, он никогда меня уважать не будет.
Таня зарыдал, ну почему она, такая несчастливая, почему у всех, как у людей. Она кричала, что любит меня, просила, умоляла. А я чувствовал себя как настоящая сволочь, но просто так вернуться уже не мог. Я должен был, что то сделать.