Послевоенная Латвия. Все предприятия, брошенные буржуями и угнетателями, национализированные, продолжали работать уже на новых хозяев. Это были не господа, но товарищи. В Бауске возобновилась работа не только консервного завода, молокозавода, но и камвольный комбинат. Для работы были привлечены бывшие специалисты, которые в военное время ходили на работу, так как это было до 1939 года. Их было не принято официально называть пособниками фашистов, до тех пор, пока в них была потребность. Постепенно цеха заполнялись молодыми специалистами, закончивших училища, техникумов и приехавших по комсомольским путевкам. Они селились в общежитиях, организованных в больших квартирах , складских помещениях, а то и на территории самих предприятий.
Так получилось, что значительная часть местного населения работала до самого 1953 года, из числа тех, кто специально были внесены в списки, как пособники фашистов. Их так и называли "фашистами". Но они жили, работали и приносили ту пользу, которая так нужна была в период укрепления советской власти. Период "оттепели" отвел от них угрозу репрессий и они уже стали осторожно проявлять свое негативное отношение. Между собой вели разговоры на латвийском языке.
Берта и Анда, по твердому убеждению были настоящими фашистскими подстилками по мнению их начальницы Тоси Кучеренко. Но она без них не могла пока обходиться и внимательно все слушала, пытаясь понять латышский язык, чтобы потом использовать любую фразу, любой монолог, когда придет время расправы над ними. Я потом, через десять лет, не понимал, почему этих двух женщин все называют фашистками, а они не сидят в тюрьме. А пока это были половозрелые блондинки, которые тоже хотели жить. Пока было время молодости, была надежда на красивую жизнь, как в кино. Две подруги знали только одного настоящего молодого мужчину, который был как иностранец. Он на немецком языке рассказывал о Европе, потому что эти фашистки знали немецкий лучше русского. Их мечтой было оказаться там, где по разговорам многих знакомых, жили родственники уехавших до войны.
Тося не боялась их заигрываний с Владиславом, который уже был назначен директором, пока не нашелся настоящий коммунист. Настоящим коммунистом, по мнению Тоси, Владиславу быть не суждено. И очень скоро она получит этому подтверждение.
На партийных собраниях Тося внимательно всматривалась в лица молодых комсомолок, кандидаток в партию, но все они были хоть и хорошими девушками, но к Владиславу никакая не подходила. А время не остановишь. Владислав никак не мог обходиться без женской ласки. Она и сама бы рада была запустить свои ладони в его густую шевелюру волнистых волос, но у ней рос пятилетний Коленька, и она не могла предать своего мужа, солдата, Николая. От Берты и Анды, она угрозы не опасалась и могла в любую минуту их обратить в лагерную пыль.
Шло теплое лето 1952 года. Владислав жил прямо на заводе. В его комнате был беспорядок, достойный богемного художника. Завод был за чертой города, и получалось так, что он туда мало показывался. Все жители городка Бауска знали Владислава и здоровались с ним по имени, а он и половины не помнил в лицо. Ему было не удобно и стыдно от этого. Поэтому его жизнь состояла из завода, где он находил увлечение, развлечение. Берта и Анда приходили в его комнату по поручению, которое давала Тося, специально, и просто так. Они спрашивали про фотоаппарат, радио, машину. И тогда Владислав им открывал чудесные картины, и говорил о пошлых французах и своих знакомых, с которыми мог их познакомить.
Владислав, полный сил и желаний, которые переполняли его организм, вел заводской грузовик. Рядом сидели подруги и специально громко смеялись. За аэродромом ДОСААФ он остановился, снимает штатив и закрепляет фотокамеру. Берта и Анда прыгают по траве. Когда он начинает фотографировать, женщины снимают с себя одежду и стараются быть похожими на журнальных красавиц. Когда пленка заканчивается, Владислав начинает бегать, а девушки убегать. Потом он собирает одежду и садится в автомобиль. Девушки тоже вынуждены садится в кабину и начинают одеваться в неудобном положении.
Игры заканчиваются когда машина останавливается на дороге у косогора, под которым движется вода, реки Мемеле. Владислав выходит и спускается к берегу. За ним спускается Берта. Через минуту Анда тоже выходит из кабины, осторожно подходит к кустам и смотрит на происходящее. Берта, с поднятой юбкой, лежит в траве, повернув лицо в сторону орешника. Ее глаза медленно открываются, на лице появляется улыбка. В эту минуту Берта смотрит на Анду влюбленным взором. Потом машина едет обратно к городу по дороге, вдоль реки. Опять останавливается у берега. Теперь Анда идет следом за Владиславом. Теперь Анда смотрит на Берту.
Много лет спустя я, пятнадцатилетним влюбленным юношей ходил за высокой девушкой, чтобы она обратила на меня внимание. Она была старше, и это меня волновало. Когда мы стояли в тени деревьев, и я ей говорил что то, ее позвали по фамилии Сулаева. Тогда я захотел знать о ней все. Вечером я сказал друзьям, что иду в гости к тете Берте. Друзья переспросили, это правда, что я иду к этой фашистке. У тети Берты я увидел картину голландской мельницы у ручья с инициалами "СВИ". Тетушка фашистка мне показала фотографии, на которых я впервые увидел своего отца...